Чтение 7–й страницы книги ~В чаше~

- По закону достаточно двенадцати. Через неделю мне будет двенадцать.

- Этого слишком мало. На Марсе тебе должно быть четырнадцать.

- Ну что за догматик. Вы ведь не шутите, правда? Действительно
четырнадцать?

Это было характерно для ее невежества о планете, на которую она так
сильно стремилась попасть. Я не знаю, откуда у нее взялись эти
представления о Марсе. В конце концов я решил, что она целиком взяла их из
своих грез.

Мы молча съели приготовленную мной еду, По моей оценке, у меня было
неограненных камней примерно на тысячу марок. И мне начала надоедать дикая
природа Венеры. Я предполагал, что еще один день мы будем собирать камни,
а потом направимся обратно к велосипеду. Это, наверное, будет облегчением
для нас обоих. Эмбер сможет начать расставлять ловушки на следующего
глупого туриста, который попадет в город - или даже направится в Венусбург
и попробует заняться этим всерьез.

Когда я подумал об этом, то стал задавать себе вопрос, почему же она
все еще здесь. Если у нее были деньги для того, чтобы заплатить эту
громадную взятку, которую она предлагала мне, почему она не живет в
городе, где туристы кишат как мухи? Я собирался задать ей этот вопрос, но
она подошла ко мне и уселась совсем рядом.

- А не хотели бы вы заняться любовью? - спросила она.

С меня, пожалуй, было уже довольно улещиваний. Я фыркнул, поднялся и
вышел сквозь стену палатки.

Оказавшись снаружи, я пожалел об этом. Спина болела прямо ужасно и я
запоздало осознал, что мой надувной матрац не удастся вытащить сквозь
стену палатки. А если я и смогу это сделать, он просто сгорит. Но я не мог
вернуться после того, как ушел таким образом. Может быть, я не мог здраво
мыслить из-за боли в спине; не знаю. Так или иначе, я выбрал на земле
место, которое выглядело мягким и лег.

Я бы не сказал, что оно было таким уж мягким.

Я проснулся в тумане боли. Я и не пробуя знал, что если пошевелюсь,
то в спину вонзится нож. И естественно, не слишком к этому стремился.

Моя рука лежала на чем-то мягком. Я шевельнул головой - что
подтвердило мои подозрения насчет ножа - и увидел, что это была Эмбер. Она
спала, лежа на спине. Малибу свернулась у нее на руке.

Она выглядела посеребренной куклой со своим открытым ртом и
выражением мягкой беззащитности на лице. Я почувствовал, что мои губы
складываются в улыбку, вроде тех, которые она выманивала у меня там в
Просперити. Я задал себе вопрос: почему я так скверно с ней обращался? По
крайней мере, в это утро мне казалось, что я с ней скверно обращался. Ну,
конечно, она использовала меня и обманула меня и, похоже, собиралась
использовать меня снова. Но кому от этого плохо? А какую боль испытала
она? И кто страдает из-за этой боли? Я решил извиниться перед ней, когда
она проснется и попытаться начать сначала. Может быть, нам даже удастся
прийти к какому-то согласию в этом деле с удочерением.

И, раз уж на то пошло, я мог бы смягчиться настолько, чтобы попросить
ее взглянуть на мою спину. Я даже не упоминал ей об этом, вероятно, чтобы
не чувствовать себя еще больше ей обязанным. Я был уверен, что плату
деньгами она не возьмет. Она предпочитала плоть.

Я собирался разбудить ее, но случайно взглянул по другую сторону от
себя. Там что-то было. Я с трудом узнал, что же это такое.

Оно было в трех метрах и вырастало из расщелины в скале. Оно было
круглым, полметра в поперечнике, и светилось тусклым красноватым светом.
Выглядело оно как мягкий желатин.

Это был лопающийся камень - перед взрывом.

Мне было страшно заговорить, потом я вспомнил, что речь не потревожит
атмосферу вокруг меня и не вызовет взрыв. На горле у меня был
радиопередатчик, а в ухе - приемник. Вот так разговаривают на Венере: вы
говорите вполголоса, а люди вас слышат. Очень осторожно я протянул руку и
коснулся плеча Эмбер.

Она спокойно проснулась, потянулась, и хотела подняться.

- Не двигайся, - сказал я ей тем, что, я надеялся, было шепотом. Это
трудно сделать, когда говоришь вполголоса, но я хотел, чтобы она поняла,
что что-то не так.

Она напряглась, но не пошевелилась.

- Посмотри направо от себя. Двигайся очень медленно. Не шурши по
поверхности, ну и так далее. Я не знаю, что делать.

Она взглянула, и не сказала ничего.

- Ты не один, Кику, - наконец прошептала она. - Я о таком никогда не
слышала.

- А как это произошло?

- Наверное, он образовался в течение ночи. Никто не знает, как это
происходит и сколько времени занимает. Никто к ним не приближался на
расстояние, меньшее пятисот метров. Они всегда взрываются, прежде чем вы
окажетесь ближе. Даже вибрация пропеллера велосипеда вызывает взрыв до
того, как вы сможете подлететь достаточно близко, чтобы увидеть их.

- Так что нам делать?

Она посмотрела на меня. Трудно прочесть выражение на лице
задумавшегося человека, но она, я думаю, была напугана. Я знаю, что сам я
испугался.

- Я бы сказала, что следует сидеть и не шевелиться.

- А насколько это опасно?

- Я не знаю, братец. Будет хорошенький грохот, когда это страшилище
взорвется. Наши костюмы в основном защитят нас. Но взрыв нас поднимет и
придаст очень большое ускорение, от которого внутренние органы могут
превратиться в кашу. Я бы сказала, что наименьшее - это сотрясение мозга.

Я судорожно сглотнул.

- Тогда...

- Пока посидите. Я думаю.

Я тоже думал. Я застыл там с раскаленным ножом где-то в спине. Я
знал, что когда-нибудь мне придется пошевелиться.

Проклятая штука двигалась.

Я моргнул, боясь протереть глаза, и посмотрел снова. Нет, не
двигалась. Во всяком случае, в пространстве. Это больше походило на то
движение, которое вы можете видеть под микроскопом, внутри живой клетки:
внутренние потоки, перетекание жидкости туда-сюда. Я следил за ним как
загипнотизированный.

В этом камне были целые миры. Там был древний Барсум из сказок моего
детства; Там было Среднеземье с задумавшимися замками и одушевленными
лесами. Камень был окном во что-то невообразимое, в то, где нет ни
вопросов, ни чувств, а есть глубокое ощущение бытия. Он был темным и
влажным, но не таил угрозы. Он рос, и все же был столь же завершен, как и
в момент своего появления. Он был больше этого шара горячей грязи,
называемого Венерой, и корни его доходили до сердца планеты. Не было
уголка во вселенной, которого бы он не достигал.

Он ощущал мое присутствие. Я чувствовал, как он касается меня и не
испытывал удивления. Он походя изучал меня, но я ему был совершенно
неинтересен. Я для него не представлял проблем - во всех смыслах. Он уже
знал меня, и знал меня всегда.

Я чувствовал непреодолимое влечение. Эта штука не простирала на меня
никакого влияния; это влечение сидело глубоко внутри меня. Я тянулся к
завершенности, которой обладал камень, и знал, что никогда не приду к ней.
Для меня жизнь всегда будет вереницей тайн. Для камня - ничего кроме этого
ощущения бытия. Ощущения абсолютно всего.

Я оторвал от него взгляд в самый последний момент, когда это можно
было сделать. Я обливался потом, и знал, что через секунду снова буду
смотреть на него. Он был самым прекрасным из того, что я когда-либо увижу.

- Кику, послушай меня.

- Что? - Я вспомнил об Эмбер: так, как будто она была далеко-далеко.

- Послушай меня. Проснись. Не смотри на эту штуку.

- Эмбер, ты видишь хоть что-нибудь? Ты что-нибудь чувствуешь?

- Я что-то вижу. Я... Я не хочу об этом говорить. Проснись, Кику, и
не оглядывайся назад.

Я ощущал себя так, как будто уже превратился в соляной столб, так что
почему бы и не оглянуться? Я знал, что моя жизнь никогда уже не будет
такой, как прежде. Это было нечто вроде вынужденного обращения в
религиозную веру, как будто я вдруг узнал, что же такое вселенная.
Вселенная была красивой коробкой с подкладкой из шелка, для того, чтобы
выставить на обозрение камень, который я только что узрел.

- Кику, эта штука уже должна была взорваться. Нам не следует
оставаться здесь. Когда я проснулась, то пошевелилась. Я попыталась
украдкой взглянуть однажды на такой камень и подобралась к нему на пятьсот
метров. Я ставила ноги так мягко, как будто шла по воде, а он взорвался.
Так что этой штуки здесь быть не может.

- Это мило, - сказал я. - Ну, а как нам относиться к тому, что он
здесь есть?

- Ну, хорошо, хорошо, он здесь. Но, должно быть, он еще не созрел.
Должно быть, в нем еще недостаточно взрывчатки для того, чтобы он лопнул.
Может быть, нам удастся уйти.

Я снова взглянул на камень, и снова отвернулся от него. Похоже было,
что мои глаза связаны с ним резиновыми лентами; те растягивались
настолько, чтобы я мог отвернуться, но тащили обратно.

- Я не уверен, что хочу это сделать.

- Я знаю, прошептала она. Я... пошли, не оглядывайся. Нам надо уйти.

- Послушай, - сказал я, усилием воли взглянув на нее. - Может быть,
удастся уйти одному из нас. Может быть, обоим. Но более важно, чтобы ты не
пострадала. Если меня ранит, ты, может быть, сможешь меня починить. А если
тебя - то ты, наверное, умрешь; а если ранит обоих, то мы погибли.