Чтение 7–й страницы книги ~Водопад грез~

- Я хочу сделать это. - Я облизнул губы, проглотил слюну.

Ответственный механик Тау по снаряжению (на ее ленте данных светилось имя: Хокинс) покачала головой.

- Ваша команда не подготовлена к пользованию полевым костюмом. Вы не можете сделать это. Это нарушение правил безопасности.

- Я прошел подготовку, - сказал я.

Киссиндра оглянулась через плечо на меня.

- Нет, он не готов, - подал голос Эзра. - Никто из нас не проходил тренировку.

- Я прошел, - сказал я, отодвигая его.

- Когда? - Он схватил меня за руку.

- По пути сюда, - сказал я, подавляя в себе желание вывернуть ему кисть. - Это была виртуальная моделирующая система в банке данных, который мы привезли с собой.

- Ни у кого из нас не было на это времени.

- У меня было. - Я пожал плечами и улыбнулся, словно повернул нож, когда он осознал смысл моих слов. Я мог вспомнить все, к чему имел доступ в банке данных или хотя бы читал, особенно на первых порах. Я был псионом, а значит имел' абсолютную память. Поступив в университет, я не знал, как пользоваться банком данных, я даже не умел читать. И закон запрещает псионам иметь биоэлектронное усиление.

Должно было случиться чудо, чтобы я наверстал годы, потерянные на улицах. Но когда я осознал, с чем был рожден, я научился использовать это, чтобы выжить в своей новой жизни. Добиться этого было не просто, но некоторые думали не так.

Эзра отпустил мою руку, сжав губы.

- Урод, - пробормотал он.

Я окаменел. Я ощущал запах этого слова в его дыхании всегда, когда он раскрывал рот, но у него была кишка тонка сказать мне раньше это в лицо. Я расправил рукав и сделал шаг вперед.

- Я подготовлен, - снова сказал я технику. - Проверьте меня.

Хокинс бросила взгляд на Киссиндру, приподняв брови. Киссиндра взглянула на меня. Я подмигнул ей. Тогда она кивнула головой.

- Это все равно не лучшая идея. - Хокинс обвела глазами кольцо наблюдателей - чиновников Тау и инспекторов, словно в поисках того, кто поддержит ее и остановит меня. Но никто не стал вмешиваться. То ли они не знали, что это опасно, то ли не могли показать, что знали это.

Я взял полевой костюм из ослабевших рук Сабана, и ткань его затрепетала в моих руках, словно я держал тень. Сабан покачал головой, его глаза были темными и растерянными. Он начал отходить. Медленно, как будто боялся, что ступит в пропасть.

Я повернулся к Хокинс:

- Снаряжение проверено?

При изготовлении переносных костюмов такого типа применялась технология обрезанного края, а это значило, что вероятность его отказа была примерно так же высока, как и его цена.

- Что вы имеете в виду? - возмущенно спросила Хокинс.

- Он безопасен?

- А почему нет? - проворчала она. - Если ты знаешь, что делаешь.

Я не мог сказать по выражению ее лица, была ли она просто раздражена или действительно беспокоилась, что я могу оказаться прав. Я попытался не думать об этом. Я снял верхнюю одежду и надел шлем, застегнул ремень с анализаторами на талии. Потом я натянул костюм, чувствуя, как он сам липнет ко мне как паутина, приспосабливаясь к контурам моего тела. От этого ощущения по моей коже пробежали мурашки, но я ожидал этого. Я потянулся, чувствуя, как костюм перемещается со мной.

Полевой костюм был предназначен для того, чтобы дать возможность разведчику проходить сквозь стены или, по крайней мере, передвигаться в изменчивой матрице рифов так, как если бы она стала водой. В молекулярной структуре всех веществ, кроме самых плотных, всегда есть скрытые пространства, и фазовые генераторы открывали проход, разделяя молекулы, создавая вакуоль, в которой человек мог существовать пока движется.

- Ладно, - наконец сказал я. - Поехали. Хокинс взглянула на меня и опять уставилась на свои дисплеи.

- Хорошо, - сказала она, покорившись. - Только недолго. Сейчас все не виртуально, а по-настоящему. Схему этого рифа еще не составляли, никто не знает, что может там оказаться.

Я взглянул на подошву холма. Крутой размытый склон был покрыт мшистой порослью то в черно-зеленых тонах, как потускневший металл, то в коричневатых, цвета засохшей крови, тут и там вспыхивал яркий зелено-золотой мох. Я направился туда, проверяя системы словом, ощущая свои движения закованными в клетку костюма из шелка. Данные анализов мелькали перед моими глазами, подобно мотылькам, мне пришлось бороться с желанием смахнуть их.

Все, казалось, функционировало так, как надо, насколько подсказывала мне память, но страх Сабана лежал линзами на моих глазах. Я внушал себе, что смерть чернорабочего была несчастным случаем, даже если Сабан считал, что подобные вещи происходят с ними слишком часто. Тау не осмелится позволить человеку уходить в глубь рифа в неисправном снаряжении перед лицом стольких свидетелей, перед лицом федералов...

Наконец я оказался перед лицом рифа. Я остановился, обернулся и в последний раз взглянул на тех, кто оставался на поверхности. Они стояли тремя группами: наша экспедиция и техники в одной, наблюдатели в другой, чернорабочие сбились в третью. В шлеме звучал голос техника, проверяющей данные. Я переключил мозг на автопилот, позволив своим скороспелым навыкам взять верх, давая ей правильные ответы, а риф волной вздымался над моей головой. Я задержал дыхание, когда мое тело почувствовало упругость неизвестной мне растительности, устилавшей границу рифа и воздуха. Я пробормотал слова, активирующие фазовые генераторы, и отправил свое тело вперед.

Я протек в породу с ощущением того, что тону стоя, словно и риф, и движение, и мои физические границы стали единым жидким целым. Я вздохнул, и холодный свежий воздух свободно и легко наполнил мои легкие. Я сделал еще один вдох, и еще, повернулся, маневрируя как пловец, чтобы оглядеться. Мир исчез, и я смотрел в дымку движущихся серебристых, светящихся серо-зеленых пятен. Я знал, что здесь будет свет - электромагнитные волны вокруг меня преобразовывали в видимый спектр датчики в шлеме, - но я не знал, что точно я увижу.

Не было никаких звуков, кроме осторожного шелеста моего дыхания. Перед глазами все еще мелькали цифры и символы - я приказал им исчезнуть: пусть технические данные строения рифа выводятся на дисплей техника, чтобы их отслеживал кто-нибудь другой. Они оказались вовсе не тем, что я хотел испытать здесь, не тем, что я хотел запомнить.

- Как ты себя чувствуешь? - проревел внезапно голос Хокинс из другого измерения.

- Отлично, - пробормотал я, досадуя, что пришлось разговаривать. - Примерно то, что я и предполагал.

Но это было не так. Никакое изображение не может быть как настоящая вещь, внезапно осознал я, потому что настоящее не повторяется никогда.

- Не говорите со мной. Я хочу... сконцентрироваться.

- Тогда иди медленнее, - сказала она.

- Хорошо, - прошептал я одно слово, почти не слыша себя, потому что все, сказанное чуть более громко, казалось криком. Даже стук сердца был слишком громким, назойливым, усиливаясь и угасая в моем сознании, в то время как я продвигался глубже в мерцающую тайну, которая поглотила меня целиком.

Постепенно я начал понимать, что тишина вокруг меня не была полной. Рифы шептали: скрытые значения и шелестящие секреты лежали как раз за границей моего восприятия. Наблюдая свет и цвет, и плотность, меняющиеся с моим движением, я ощутил, что слит с ними нераздельно, что поле рассосало мое ощущение себя, пока я не стал аморфным.

Я двинулся дальше, проплывая вперед, в неизвестное, мой путь освещался энергией поля. Единственным ощущением, осознаваемым мною сейчас, были перепады давления, извилистость траектории, меняющейся с каждым моим движением. Матрица, сквозь которую я проходил, ласкала меня то нежно, как мать, то с настойчивым голодом любовницы. Я проходил сквозь грубые, ржаво-красные поверхности, похожие на кирпичные стены, но с вкраплениями темноты, словно ночное небо вывернули наизнанку, внезапно попал в пустую белизну, и был ослеплен сверкающим снегом в бесформенном сердце метели. Я поплыл вверх сквозь белизну, вырвался из нее в вакуоль, заполненную горячим туманом, кувыркнулся, внезапно потеряв вес, пока костюм не стабилизировался.

- Там с тобой все в порядке? - спросил голос Хокинс, заставив меня сжаться.

- Хорошо. У меня все хорошо, - пробормотал я, пробираясь сквозь клубы светящегося газа.

- Хочешь выйти? - Это прозвучало не как вопрос.

- Нет. - Я достиг дальней стороны вакуоли, чувствуя, как замедлилось мое движение, когда я вплыл в плотное вещество. Я направился еще глубже. - Вы получаете хорошие показания? - Мне пришлось сказать связное предложение, так как я вспомнил, что неразборчивые данные могут повлиять на мою жизнь.

- Хорошие, - сказала Хокинс. - Действительно хорошие. Хорошие и чистые.

Я уже не слушал, опасно балансируя на том, что мой мозг определил как лестницу. Я вызвал данные, заставил себя изучить их, доказывая себе, что это только разность плотности между лентами протоидной керамики и сапфирной пены. Я снова выключил свои дисплеи и позволил себе карабкаться вверх, пока внезапно не проскочил сквозь другую стену, пульсирующую как пламя.

- Черт! - Мой собственный возглас удивления взорвался в ушах.

- Что такое? - Голос техника отозвался на моих чувствах примерно так же.

- Голова. Боже, здесь полголовы!

- Все нормально, - сказала Хокинс смягчившимся голосом. - Это... это не настоящее. Мы находили подобные вещи в рифах, это просто аберрация. Ты пробыл там достаточно долго, выходи.

- Нет, - прошептал я, поднимая светящиеся руки, заключая в них полузаконченный образ лица гидрана. Я видел, что это гидран, хотя глаза его были закрыты. Должно быть, он спал, но на лице его было такое выражение, как будто он был запечатлен в момент восторга. Образ замерцал и исчез, как отражение в воде, когда мои руки замкнулись на нем. Я опустил руки и наблюдал за тем, как он появлялся вновь. Я закрыл глаза, проходя сквозь него, продвигаясь глубже - в миллионы древних грез.

Восприятие матрицы, окружавшей меня, стало казаться чем-то большим, нежели простая разница давления. Я почувствовал, что рифы меняются, неуловимые, как дождь или шелковистая зыбь на воде, вязкие, как масло, мед, смола, пустые, как вакуум, как сделанные наудачу, - как моя жизнь.

Гидраны верили, что рифы священны, чудотворны, что они обладают силой. Я подумал, как они это определили, как составили подобное представление, если никогда не могли, как это делаю сейчас я, погрузиться в них. И еще я подумал, почему такое испытание рифов никак не отражается на их восприятии людьми.

Я отвлекся от этих мыслей, перемещаясь вокруг пульсирующей сферы света. Что-то задрожало во мне, как тронутая струна, - я услышал это непосредственно мозгом, как если бы я был инструментом, а риф играл свою песню на каждом нейроне моего тела. Я прислушался: теперь, казалось, каждое мое движение, каждое легкое изменение поля резонировало во мне - уже не просто цвета или свет, уже работал весь спектр моих чувств. Я слышал музыку, когда дышал, я вдыхал туман и пробовал резкий привкус озона. Мои чувства распахнулись как двери, одно за другим, впуская чистое великолепие ощущений. Мой мозг был протянутой рукой, а риф заполнял его пустоту.

Где-то меня звал голос. Слова стучали как камни по обнаженным нервам. Я отбросил их, пробормотав ругательство, но почувствовал, что они стали бить сильнее.

- Ответь мне!

Я не ответил, поскольку не было слов, которыми можно было бы описать то, что лилось сейчас по всем моим чувствам. Мой мозг был призмой, преломлявшей входящие в меня ощущения в синестезию удовольствия.

Не было границ ни внутри, ни снаружи - только восторг, сладкий, как кислород, которым я дышал. Не нужно было даже дышать, внутри меня не было отдела для дыхания, только чистый жаркий огонь удовольствия, поглощающий меня, пока... я... Я...

Я не мог дышать, втягивал воздух, плотный, как жидкость, в свои легкие. В моей груди родилось ощущение, как если бы что-то вытягивало из меня жизнь.

От звука мои уши стали истекать светом, человеческий голос взывал ко мне, но я не мог вспомнить, чей он, не мог разобрать слов.

- Не... дышу. - Я вытолкнул два слова, как камни, не зная, сможет ли их кто-то понять или хотя бы услышать.

- Возвращайся! - Слова возникли в жидком пламени передо мной. - Возьми себя в руки!

Я посмотрел на свои руки, касающиеся ремня в золотой ауре, не будучи уверенным, что это действительно руки, которые действительно чего-то касаются, что я могу сделать это или даже должен. Я почувствовал, что мое тело развернулось, и не понял, сам ли я сделал это.

- Вытащите... - пробормотал я.

- Вытаскиваем, - сказал голос, или это было просто эхо в моих ушах. Мерцающий запах звука был таким острым, что из моих глаз потекли слезы.

Я больше ничего не сказал, ничего не слышал, ничего не пробовал на вкус и не чувствовал, кроме боли каждый раз, как я делал глоток расплавленного воздуха. Все мое тело было мокрым, будто смерть медленно просачивалась сквозь слои защитного поля. Давление, плотность, вес, внезапные рвущие перепады между плотными массами и пустотами - все было усилено, словно еще какая-то сила помимо моей тащила мое беспомощное тело. Я почувствовал, что обнимающая пелена восторга начинает изменять меня, делать меня отдельным веществом, навсегда разлучая нас.

Но какая-то непреодолимая сила все тащила и тащила меня вперед, заставляя прорываться сквозь материю любой плотности, как молекулу, вырывающуюся с поверхности кипящей воды. Она скрутила и толкнула меня еще раз, бросив сквозь просвечивающий агат стены туда, где не было ничего, кроме света.

Я тяжело упал на землю, когда защитное поле костюма растаяло. Внезапно ко мне прорвался чистый воздух, которым можно было наполнить легкие. Я глотал его в промежутках между приступами кашля, распростершись на камнях, я с радостью ощущал каждый трепещущий мускул в своем теле.

- Кот!

- Что случилось?

- Он дышит?

Знакомые силуэты закрыли небо, и я потерялся в сюрреалистичном лесу ног. Эзра Дитрексен прижал что-то к моему лицу, нагнетая кислород со стимулянтами в мое горло. Я выпрямился и с кашлем стянул это с лица.

- Говорил вам!

Кто-то плакал навзрыд, кто-то бился в истерике. Удивляясь, что это не я, я ухватился за протянутые ко мне руки, встал, пробиваясь через барьер тел, подпираемый ими, и пытался разглядеть, кто это.

Это был Сабан - рабочий, чье место я занял... и чуть не лишился жизни. Я видел, как он пытается вырваться из группы рабочих, удерживающих его. Один из них ударил его - сильно, так, что Сабан сложился пополам. Они хотели, чтобы он заткнулся. Рабочие сгрудились вокруг него, я видел взгляды, которые они бросали на чиновников Тау, на инспекторов, на меня и на членов экспедиции. Я подумал, кого же они на самом деле защищали - его или себя?

Я отвел от них взгляд, отыскивая глазами техника, которая позволила мне отправиться в рифы в поврежденном костюме, которая вытащила меня оттуда как раз вовремя. Хокинс проталкивалась ко мне, отодвигая Эзру и Чанг. Киссиндра подошла и встала со мной рядом.

- Кот, ради Бога, - выдохнула Киссиндра, когда Хокинс наконец добралась до меня.

- Ради Бога, что случилось? - накинулась на нее техник. - Какого черта ты не выходил, когда я велела тебе выходить? Ты не...

- Вы говорите, что это моя вина? - спросил я. Мои продолговатые зрачки застыли на ней.

Она отвела глаза, посмотрела на представителей Тау и инспекторов и пробормотала:

- Нет. Я не говорю этого.

Она держала передо мной какой-то инструмент и заставила меня стоять прямо, пока не получила нужные данные. Ее лицо смягчилось.

- Ты чист. Ты не подвергся действию токсинов. Я глубоко вздохнул, припоминая, что находили разведчики Тау в рифах: ферменты, которые превращали кишки и легкие человека в гниющую грязь, вирусы, запускающие механизм самопроизвольной неконтролируемой клеточной мутации. Мои брюки и рубашка были влажными, испачканными чем-то непонятным, и запах этого вещества был совершенно незнакомым. Я почувствовал, как по телу поползли мурашки.

- Тогда я хочу сказать пару слов. Первое - спасибо.

Хокинс снова взглянула на меня. Ее глаза были колючими, но уже не злыми.

- И вопрос: как часто вы теряете разведчика?

- Повреждения редки, - сказала она, повысив голос и глядя на сжатые губы официальных представителей Тау, на нахмуренные лица инспекторов. - Летального исхода никогда не было.

- Это не совсем то, что слышал я. - Сабан уже успокоился и ничем не выделялся в группе рабочих. - Если это так безопасно, почему же вы используете для разведки в рифах наемных рабочих, а не своих людей?

Она прикусила губу. Вмешался Протс:

- Мы никого не посылаем в рифы, если фактор риска не отвечает нашим стандартам безопасности.

- Уверен, что они весьма строги, - сказал я, и Протс заткнулся. Я посмотрел на инспекторов: - Почему вы не спросите рабочих о том, что происходит здесь на самом деле?

Чья-то рука легла на мое плечо, и кто-то позади меня сказал:

- Не слушайте его. Он просто в шоке. Его не стоило допускать к пользованию снаряжением. У него нет опыта, и он чуть не угробил себя.

Это был Эзра. Я развернулся и стряхнул его руку.

- Это чертово снаряжение было неисправно! Я тут ни при чем.

- Заткнись, - прошипел он. - Все, что ты делал с момента нашего прибытия сюда, это влипал в истории. В виде исключения, неси ответственность за свои действия.

- Эзра, - голос Киссиндры скользнул ножом между нами. - Не ты несешь ответственность за экспедицию. - Она вплотную подошла к нему. - Это не твое дело и не твое право - делать замечания.

- Ладно. Но если ты не делаешь этого, значит, должен сделать кто-то другой, - прошипел он.

Кисс покраснела.

- Почему ты всегда принимаешь его сторону? - указал на меня Эзра, прежде чем она успела ответить ему. - Ты хочешь дать ему разрушить все, что у нас здесь есть? - Он обвел рукой стоящих вокруг нас, но что-то в его лице говорило, что он имеет в виду только себя и ее, их близость.

- Эзра, - сказала она. Ее лицо смягчилось. - Ты не понимаешь.

- А мне кажется, я как раз понимаю. - Он повернулся и пошел прочь, как будто все - и члены экспедиции, и техники, и представители Тау, и инспектора, наблюдающие за нами, - исчезли.

Я проводил его глазами и обернулся, надеясь, что кто-нибудь из инспекторов говорит с рабочими. Если бы.

- Почему вы не спросите рабочих, которые постоянно пользуются этим снаряжением, насколько оно безопасно? И есть ли у них выбор: пользоваться им или нет?

- Они работают по найму, - резко сказал Протс. - Их посвящают в технологию, они ничего не смыслят в системе безопасности Тау. Мы защищаем их таким способом, который они даже не осознают.

- У них есть право отказаться от использования этих костюмов? - спросил я. - Что будет, если они откажутся? - Никто не ответил мне. - У них нет таких прав. - Я повернулся к инспекторам: - Рабочих по найму поставляет ФТУ. Вы должны заботиться об их безопасности, вы должны быть уверены, что Тау не убивает их. Выполняйте свою работу...

- Кот, - прервала меня Киссиндра, не дав возможности инспекторам ответить на вопрос, к которому, как они думали, я подходил. - Не затрагивай политику, - сказала она, и небрежный тон не соответствовал выражению ее глаз. - Мы здесь не за тем.

Я взглянул на нее и отвел глаза.

- Но вы здесь за этим, - крикнул я инспекторам.

Наконец один из них неохотно ответил:

- Мы проверим это, - сказал он, взглянув на женщину.

- Мы не угнетаем наших рабочих, - нетерпеливо вмешался Протс.

- Ваших рабов, - уточнил я.

- Они не рабы! - вспылила Киссиндра, и ее гнев испугал меня. - Контрактный труд создает миры. Агентство дает этим людям шанс...

- Да что ты об этом знаешь? - удивился я.

- Мой дедушка был рабочим по найму. Я изумленно посмотрел на нее.

- Это дало ему старт. И он смог добиться хорошей жизни для себя и своей семьи.

Я опустил глаза на свое запястье, прикрытое браслетом.

- Да, - прошептал я. - А мне это дало только шрамы.

Ее щека дернулась.

- Мы подготовили некоторые из наших приспособлений для исследования и производства, чтобы они были доступны для проверки, - сказал Протс. На какое-то мгновение я подумал, что он говорит это мне. Но он обращался к инспекторам. Он встретил мой взгляд и сказал: - Приглашаем вас составить нам компанию. Вы убедитесь, что мы не монстры.

В этих словах было больше негодования, нежели самодовольства. Он так слепо верил в кейретсу, что не мог понять, почему кому-то может прийти в голову спрашивать, как они делают свое дело или распоряжаются жизнью своих граждан.

- Дерьмовый денек у меня был сегодня, - ответил я. - Пожалуй, с меня хватит. - Я пошел.

- Завтра, - сказал он. - Это будет завтра.

Я продолжал свой путь, наклонив голову, глядя, как земля под ногами лентой уходит назад, пока не отошел подальше от людей. Рифы поднимались впереди, я приближался к ним, вспоминая ощущения, охватившие меня, когда я шел сюда в костюме. Вхождение внутрь рифа, слияние с ним...

И я не боялся. Это удивило меня. Меня переполнило почти стремление. Как будто то, что я сделал, вовсе не грозило мне гибелью. Я помнил только то, что я испытал восторг, стал частью чего-то неописуемого и в то же время очень знакомого... как единение: глубочайшая, наиболее сокровенная форма общения между псионами; то, что было бы невозможно, если бы псионы принадлежали к человечеству. Но рифы как-то возродили мою пси-способность, заставили меня реагировать... вернули мне цельность. И вот я снова, как раньше, стоял перед рифом, но на этот раз на мне не было костюма - чуда техники, позволившего мне пройти сквозь стены. Я вытянул руки, надавив ими на мшистую, волокнистую растительность, устилавшую поверхность рифа, почувствовал, как мягок и податлив мох, а поверхность сопротивляется, слегка отталкивая. Я надавил сильнее, и руки мои вошли в глинистую землю. Я застыл в такой позе, окаменев, прислушиваясь...

- Ты действительно хочешь снова войти в риф? - раздался голос позади меня.

Я удивленно повернулся.

Лус Воуно стоял позади меня, наклонив голову, переводя взгляд с моего лица на риф, на руки, погруженные в его поверхность до запястий.

Я с легким усилием оторвал руки от рифа и осознал, что окоченел от холода, стоя здесь, как загипнотизированный, в одной своей влажной, смердящей рубашке.

- Я думал, тебя уже нет здесь, - сказал я.

- У меня еще есть тут дела, - сказал Воуно.

Я взглянул на него и отвел взгляд.

- Гидраны называют их священными. - Он смотрел на крутой, затененный подъем подошвы рифа, его пальцы касались мешочка, висевшего у него на груди.

- Знаю, - сказал я.

- Они говорят, что испытывают экстаз, некое откровение при виде облачных китов. Это ментальное наследие...

- Я знаю.

- Знаешь? - Он слегка нахмурился, на его лице отразилось любопытство. - Я думал, что ты не можешь пользоваться своими пси-способностями.

Я вспомнил наш разговор с Сандом и Перримидом, который он слышал.

- Я не могу контролировать их. Но там, внутри рифа, я чувствовал что-то.

- Техник сказала, что это было кислородное голодание. Необычайный восторг от рифов. Это происходит, когда костюм выходит из строя. Ты знаешь, что твои губы были синими, когда ты вышел наружу?

- Я не галлюцинировал.

Он пожал плечами и промолчал. Я понял, что он не верит мне.

- Как часто ломаются костюмы? - спросил я.

- Не знаю. Это не моя сфера. Я наблюдатель. И все.

- Верно, - сказал я. - Ты только следуешь приказам. - Я собрался уходить.

- Эй! - окликнул он меня.

Я остановился, оглянулся на него. Но он просто пожал плечами, как будто ему нечего было мне сказать.