в отеле, плюс шампанское в номер, плюс чаевые и завтрак, да еще деньги на
подарки - нет, не стоит! От порядочной, уважающей себя шлюхи, которая
знает свое ремесло, ты все же хоть кое-что получишь.
они похожи на женщин, которым удалили определенные органы; для этих женщин
уже нет проблем, но любви без проблем не бывает! Все равно как если бы
человек удалил себе совесть. Из него не вышло бы даже циника. Человек без
огорчений - это уже не человек. Когда-то ты был не директором, а боем, и я
тебя учил, четыре года я муштровал тебя, а потом ты повидал свет: посещал
всякие школы, изучал языки, а затем наблюдал в офицерских казино -
несоюзников и союзников - варварские забавы пьяных победителей и
побежденных, после чего ты незамедлительно вернулся к нам в отель, и
первый вопрос, который ты задал, приехав сюда гладким, жирным и
бессовестным, был: "Старик Йохен еще здесь?" Да, я еще здесь, все еще
здесь, мой мальчик.
считать оскорблением. Я мог бы назвать сотни людей, которые сочтут за
честь быть со мной на "ты".
нахожусь до некоторой степени под защитой параграфа пятьдесят первого.
быть на "ты" с гостиничными портье.
извинения у господина доктора. Прошу извинения у господина доктора. Вот
вам все три тона, на какие я только способен, вы уж, пожалуйста, выберите
себе тот, какой вас больше устраивает. Я, видите ли, не боюсь унижений. Я
готов встать на колени перед вами, вот на этот ковер, и бить себя в грудь
кулаками; но я - старик и тоже хочу, чтобы передо мной извинились. Здесь
была предпринята попытка подкупа, господин директор. На карте стояла
репутация нашей старинной, всеми уважаемой фирмы. Профессиональную тайну
хотели купить за тридцать паршивых марок. Я считаю, что была затронута и
моя честь, и честь фирмы, которой я служу вот уже больше пятидесяти лет,
точнее говоря, пятьдесят шесть лет.
связывающие вас с этой фирмой, прервутся из-за отказа выполнить простое
приказание.
гостя не беспокоить его. Исключая, конечно, те случаи, когда в дело
вмешивалась высшая власть, то есть тайная полиция. Тогда мы были
бессильны.
отеля!
есть вещи, которые не продаются; порок перестает быть пороком, если нет
добродетели, и ты никогда не поймешь, что такое добродетель, если не
будешь знать, что даже шлюхи отказывают некоторым клиентам. Но мне пора
усвоить, что ты свинья. Неделями я натаскивал тебя наверху в моей комнате,
учил, как незаметно брать чаевые - медью, серебром, бумажками, - это тоже
искусство, незаметно принимать деньги, ибо чаевые - душа нашей профессии.
Да, когда-то я тебя натаскивал (заниматься с тобой было адски трудно), но
ты и тогда уже пытался меня надуть, врал, что для занятий у нас было всего
три монеты по одной марке, хотя их было четыре, одну монету ты хотел
утаить. Ты всегда был свиньей, никогда не понимал, что существуют вещи,
которых "не делают", а теперь ты снова делаешь то, чего "не делают". За
это время ты научился принимать чаевые и согласен взять даже меньше
тридцати сребреников.
Отойдите, я вас предупреждаю.
минут он все равно спустится вниз. Если бы вы немножко соображали, этой
комедии можно было бы избежать, но пусть осталось всего десять минут -
только через мой труп. Вы никогда не знали, что такое честь, потому что не
знали, что такое бесчестье. Вот я перед вами - Йохен, здешний фактотум,
продажный старик, прошедший сквозь огонь и воду, но вы попадете в
бильярдную только через мой труп.
3
счета, он толкал шар то чуть заметно, то резко, казалось, без всякого
смысла и цели; каждый раз, как шар ударялся о два других шара, из зеленого
небытия возникала новая геометрическая фигура; это напоминало звездное
небо, на котором несколько точек находятся в движении; он прочерчивал в
небе орбиты комет - белые по зеленому полю, красные по зеленому полю,
следы появлялись, а потом вновь исчезали, тихие шорохи извещали о
возникновении новых фигур; если шар, который он толкал, ударялся о борта
или о другие шары, шорохи слышались раз пять или шесть; в этом монотонном
шуме можно было различить и отдельные звуки - глухие или звонкие; ломаные
линии, по которым двигались шары, зависели от величины углов, подчинялись
законам геометрии и физики; энергия, которую он посредством кия сообщал
шару, и незначительная энергия трения - все это поддавалось вычислению,
все это было запечатлено в его мозгу и благодаря определенным движениям
запечатлевалось потом в геометрических фигурах, но фигуры не были
застывшими и прочными, все было мимолетным и все снова исчезало, как
только шар приходил в движение: иногда Фемель в течение получаса играл
одним шаром; белый шар, как единственная звезда в небе, катился по
зеленому полю, он катился легко и тихо, то была музыка без мелодии,
живопись без образов, почти без цвета, одна только голая формула.
руки он держал за спиной, ноги заложил одна за другую; он был в лиловой
ливрее отеля "Принц Генрих".
посмотрел на улицу, на которую падала тень церкви Святого Северина.
Подмастерья, грузовики, монахини - улица жила своей жизнью; серый осенний
свет, отражаясь от лиловых плюшевых портьер, казался почти серебристым;
фигуры запоздалых гостей, завтракавших в ресторане отеля, были обрамлены
портьерами; при этом освещении все выглядело порочным, даже яйца всмятку,
а простодушные лица почтенных матрон казались лицами развратных женщин;
кельнеры во фраках, в чьих глазах светилась готовность ко всему,
напоминали вельзевулов - личных посланцев Асмодея. А ведь они были
всего-навсего безобидными членами профсоюза, усердно изучавшими после
работы передовицы в своей профсоюзной газетке; казалось, они скрывали
лошадиные копыта в искусно сконструированной ортопедической обуви; разве
на их белых, красных и желтых лбах не росли маленькие элегантные рожки?
Сахар в позолоченных сахарницах не походил на сахар; здесь случались
всевозможные превращения: вино не было вином, хлеб не был хлебом; в этом
свете все становилось составной частью таинственных пороков; здесь
священнодействовали, но имя божества нельзя было произносить вслух.
движения. Отец... он знал его походку, затейливую кривую, которую при
каждом шаге описывала его правая штанина с такой быстротой, что, когда
отец утром проходил мимо лавки Греца, направляясь в кафе "Кронер", чтобы
там позавтракать, темно-синяя подшивка брюк мелькала всего лишь на
секунду. Мать... он помнил замысловатый и смиренный жест, каким она
складывала руки на груди, перед тем как изречь очередную избитую истину:
"Сколько зла в мире" или "Как мало чистых душ на свете"; руки матери,
казалось, выписывали эти слова в воздухе, прежде чем она произносила их
вслух. Отто... он слышал его четкие шаги, когда тот проходил по коридору и
спускался на улицу; "враг, враг" - башмаки Отто выстукивали это слово на
каменных плитах лестницы, хотя много лет назад они выстукивали совсем
другое слово: "брат, брат". Бабушка... он вспоминал движение, которое она
делала целых семьдесят лет, он и теперь видел его много раз на дню, так
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Русанов Владислав
Юрьев Сергей
Шилова Юлия
Фазиль Искандер