Чтение 7–й страницы книги ~Капитан Сорви-голова~

контрмарши и маневры; прибавьте сюда караульную службу, ночные обходы при
любой погоде, бессонные ночи, утомление, недоедание и всякого рода лишения;
приказы, контрприказы; неизбежную при этом суматоху, - короче говоря, целую
кучу вещей, ничего общего не имеющих с боевыми делами и угнетающе
действующих на нервы солдата-добровольца.

Война, видите ли, нечто обратное параду, изнанка всего того, что увлекает
вас своим блеском.

А в этой войне была и другая неприятная сторона. Известно, что в мирное
время буры самый гостеприимный народ; они принимают путника с таким
сердечным и щедрым радушием, которое зачастую граничит с расточительством.

Но вот что достойно удивления: во время войны с англичанами эти же самые
буры холодно, почти с недо-верием встречали иностранных добровольцев,
стекавшихся к ним со всех концов света.

Ведь они же никого не звали себе на помощь, и потому их как будто
удивляли все эти энтузиасты, которые несли им в дар свою жизнь и кровь.
Замешательство, с каким они принимали бескорыстное самопожертвование
добровольцев, граничило с неблагодарностью.

Что же произошло с Молокососами?

Бурский генерал, принявший Молокососов более чем холодно, не мог
придумать для них ничего лучшего, как конвоирование и охрану обозов.
Подумать только! Они, эти одержимые страстью к подвигам юнцы, переплыли
океан, проехали тысячи километров, а их обрекли на конвоирование обозов.
Занятие, бесспорно, полезное, но весьма прозаическое.

Жан Грандье еще сдерживался, но остальные Молокососы роптали не хуже
ворчунов старой гвардии*. Даже переводчик Папаша, наделенный присущим бурам
хладнокровием и крепкими нервами, ругался и клял судьбу на всех четырех
языках.

Так шли дни за днями, не принося никаких изменений, если не считать
земляные работы, на которые их иногда посылали. Хуже этого нельзя было
ничего придумать.

Между тем люди эскадрона все теснее сближались друг с другом. Молокососы
знакомились, у них появилось чувство локтя, они начали - о, пока еще очень
смутно понимать друг друга.

Кроме того, молодые буры, - а их было большинство и эскадроне, - занялись
дрессировкой пони и превратили их прямо-таки в ученых животных.

Но вот наконец в тот самый момент, когда у наших сорванцов совсем
опустились руки и бедные ребята готовы были пасть духом, внезапно была
замечена кавалерийская разведка англичан.

- Враг! Враг! Хаки!.. Там!..

- Где?..

- Направо!..

- Они отрежут нас!..

Все кричали разом и на разных языках. Пони, насторожившись, рыли копытами
землю. Молокососы ждали приказа, но приказа не было. И тогда Фанфан, зевака
по натуре, не в силах совладать с любопытством, вскочил на пони и поскакал
вперед.

За ним последовал второй Молокосос-он тоже сгорал от любопытства, затем
еще четверо, потом десять, пятнадцать и, наконец, весь эскадрон. Ведь это же
война, самая настоящая война, с битвой, тут, у них под руками... О нет,
этого случая они не упустят!..

Юные безумцы помчались во весь опор, с криком, с гиканьем, думая только
об одном - столкнуться с англичанами, ударить по ним.

Сорви-Голова, захваченный врасплох, даже не пытался остановить
Молокососов или внести какой-то порядок в эту ураганную атаку. Он бешено
пришпорил своего коня, вынесся вперед и голосом, покрывшим весь этот гам,
скомандовал:

- Вперед!

Поистине великолепна была эта атака, пускай неожиданная, беспорядочная,
но исполненная отчаянной решимости и неистового мужества.

Обычно кавалеристы пользуются при атаке шашкой или пикой, но так как у
Молокососов не было ни того, ни другого, они мчались на врага, потрясая
своими маузерами. Это глупо, это безумно, это нелепо. Пусть будет так Но
именно это и принесло им успех.

Английские кавалеристы - народ не трусливый и отнюдь не из тех, кого
легко захватить врасплох. Обнажив шашки, они ринулись на скачущий врассыпную
эскадрон. Сейчас должно произойти страшное столкновение, а сорванцы даже не
перестроились согласно законам кавалерийского боя.

Но тут Жан, сохранивший еще кое-какие крохи хладнокровия, за несколько
секунд до трагического столкновения прибегнул к последнему средству. Он
бросил поводья, мгновенно прицелился, выстрелил и закричал во всю глотку:

- Огонь!.. Целься пониже!..

Папаша проорал этот приказ по-голландски. И началась ожесточенная пальба.
Магазины их маузеров были полны. Каждый Молокосос успел выстрелить по три
раза.

Лошади англичан стали валиться одна на другую вперемешку со своими
всадниками. Невообразимый беспорядок мгновенно охватил весь отборный отряд,
контратака захлебнулась.

Больше того. Пони Молокососов, не чувствуя натянутых поводьев, понесли.
На полном скаку они врезались в английский эскадрон, промчались сквозь его
ряды и полетели дальше. Некоторые, пони, увязнув в груде валявшихся коней,
поднимались на дыбы и в свою очередь опрокидывались.

Получилась ужасная мешанина из убитых и раненых людей и лошадей. Воздух
огласился проклятиями, стонами и предсмертными хрипами.

Но никому не было до этого дела.

Англичане - их было шестьдесят человек, - потеряв треть своего состава и
предполагая, что за Молокососами следует другой, более сильный
неприятельский отряд, повернули коней и бросились наутек к своим аванпостам.
Однако на полдороге они снова наткнулись на тех Молокососов, пони которых
пронеслись сквозь строй англичан. Сорванцы, успев перестроиться, опять
напали на них с фронта.

Нет спасения от этих одержимых юнцов! Они окружили врагов и, под угрозой
расстрела в упор, потребовали, чтобы англичане сдались. И те вынуждены были
сдаться.

Потери англичан: тридцать убитых и раненых и почти столько же пленных,
которых Молокососы с торжеством повели к своему генералу.

Потери Молокососов: трое убитых, шесть человек раненых и десять
искалеченных лошадей.

Вот это война!.. Чудесно!

Сражавшийся с неистовой отвагой Фанфан, который, кроме воинских талантов,
обладал красивым голосом, по пути в лагерь громко затянул песенку
Фанфана-Тюльпана* . Его товарищи-французы хором подхватили ее, остальные
подпевали вполголоса.

Песня была дьявольски живая и веселая.

- Великолепно! - воскликнул восхищенный ею Жан Грандье.-Это твоя песенка,
Фанфан?.. Теперь она станет песней Молокососов.

- Отлично, хозяин, - нашим боевым маршем. Да, черт возьми, вперед! С этой
песней ты всегда будешь вести нас к победе... О, простите! Я и позабыл, что
вы мой хозяин и благодетель...

- Слушай, Фанфан, ты просто злишь меня своими бесконечными "хозяин" да
"благодетель". Хватит! Тут теперь одни товарищи-солдаты, только что
получившие боевое крещение. Отныне я ввожу обязательное "ты" между всеми
нами... А теперь продолжай свою песенку.

Генерал горячо поздравил отважных сорванцов, когда они привели к нему
пленников.

До сих пор он почти не замечал их и теперь не мог прийти в себя от
изумления. И действительно, рядом с гигантами - английскими кавалеристами
юнцы на своих пони выглядели как мартышки, вскочившие верхом на собак.

- Да ведь это же дети, настоящие Melkbaarden (молокососы), - сказал
Вильжуэн. Папаша перевел его слова, а сорванцы воскликнули в один голос:

- Ну и что же! Молокососы, а работали за больших.

- Что же касается вас, - продолжал генерал, обра-щаясь к Жану, - должен
признаться: вы сманеврировали, как настоящий Temmer van wilde paarden. Но
будьте осторожны: во второй раз это может кончиться не столь удачно.

Папаша - переводчик, дойдя до тяжелой, как булыжник, фразы генерала:
Temmer van wilde paarden, что означает дословно "укротитель диких лошадей",
удачно нашел для нее точный и меткий перевод в чисто французском выражении:
"Сорви-голова".

- Сорви-голова? Подходит! Как раз по мне. К тому же меня и в Клондайке
так звали.

- Да здравствует капитан Сорви-голова! - воскликнул Фанфан.

Так закончилось это горячее дело.

Молокососы доказали, что они пригодны для более значительных дел, чем
конвоирование обозов. Отныне они были зачислены в качестве разведчиков в
коммандо генерала Вильжуэна и проявляли поистине удивительную ловкость,
энергию и выносливость на этой тяжелой службе.

Однажды Сорви-голова, задавшийся, казалось, целью оправдать свое
многообещающее прозвище, находился в разведке на левом берегу Тугела*. Не
желая подвергать риску своих волонтеров в местности, где на кажпом шагу их
стерегла смертельная опасность, он действовал тут в одиночку. Как вдруг
английские кавалеристы, скрывавшиеся за каким-то холмиком, приметили его и,
кинувшись за ним вдогонку, прижали к самому берегу.

Сорви-голова понадеялся на силу своего пони и заставил животное одним
прыжком броситься в реку. Англичане не решились последовать за ним, но
открыли бешеную пальбу с берега.

До слуха Жана со всех сторон доносились зловещие звуки... То барабанил по
воде град преследующих его пуль, и просто чудо, что ни одна из них не задела
его.

Но с пони что-то случилось: он стал бить ногами по воде и пошел ко дну,
увлекая за собой всадника.