щелкал сейфы словно орехи. Отец, законный вор с кликухой
Шкворень, ушел в Отечественную на фронт, геройски воевал и
после был зарезан своими же подельщиками. Старший брат, гоп-
стопник Винт, всласть покуролесил по Союзу, заслужил
авторитет от Якутска до Сургута и нынче в ранге особо
опасного рецидивиста отдыхал на строгаче в Усть-Куте. Одно
слово - семья. Куда от нее...
летом. Решил развлечься, поучить жизни приезжего фраерка. А
получилось настоящее мужское ристалище с выбиванием зубов,
пинками по яйцам, ударами под дых. На равных. Подрались,
подрались, потом выхаркнули сопли, вытерли носы и вдруг
рассмеялись - с полнейшим взаимным уважением. Дружба, она,
как известно, начинается с улыбки. Боевая тем более. А
повоевать с той поры пришлось немало.
нехитрую квинтовую тему, и лихо взвелась песнь про Москву
златоглавую - громко, забойно, с полетностью и
`%"%`!%` f(%). Звук пробирал до глубины души, благо акустика
способствовала - клуб размещался в здании бывшей церкви.
кони залетные...
плотная, разгоряченная от танцев толпа - девушки в кримплене
и джинсе, парни в рубахах нараспашку, какие-то пьяные
личности в тельняшках, с татуированными пальцами. Все свои,
белогорские, кезевские, куровицкие, сиверские. А чужие здесь
не пляшут. Потому как побьют-с. Всенепременнейше. Традиция-
с.
усмехнувшись, Матачинский потянул Андрона к сцене, и в это
время раздался женский визг, музыка замолкла и народ
шарахнулся к стенам. В центре зала образовался круг, в
фокусе круга - побоище. Судя по звукам ударов, нешуточное,
на три персоны.
рявкнул в микрофон самый главный, привычный ко всему
музыкант. - А то мы сами махнем на перерыв.
девушки. - Культурно!
музыканты тем временем ухнули "танго взаимного приглашения".
Матачинский и показал в угол у сцены, где кучковалось с
десяток куровицких. - Ну что, Андрон, пошли на залупу.
Покажем этим гадам.
залупу.
завороженный он следил за девушкой в белом платье - с
ловкостью перебирая стройными ногами, она кружилась в
чувственном танце. Прекрасная, как принцесса из сказки...
Ну а девушек потом. - Хлопнув его по плечу, Матачинский
заржал и вразвалочку, с достоинством подошел к куровчанам. -
Здорово, козлы рогатые!
Пернатые! То ли два пера, то ли три. Падлы трипперные.
Пидоры гнойные, ложкомой-ники помойные!
помножим! Ушатаем! Эта... Пасть порвем!
дверям, расправили саженные плечи. Чувствовалось, что
намерения у них самые серьезные.
Матата, с готовностью шагнули следом, но до дверей не дошли.
пожарного крана, кастет - лучше не придумаешь, другой
взмахнул канатом-"успокоителем". Грузно рухнуло тело,
"'"('#-c+ чувствительная танцорша, кто-то восхищенно замер,
поднял вверх большой палец с вытатуированным крестом -
символом "отрицаловки":
сметая на пути танцующих, рванулись за Матачинским и
Андроном.
криками, не разбирая дороги, бросились за обидчиками, все
как-то суматошно, необдуманно, бестолково. Нет бы остыть,
прикинуть хрен к носу, пошевелить мозгами.
Деревянный. Попали куровчанские словно кур в ощип - пошла
работа. С ушибами, переломами, сотрясениями, травматической
экстракцией зубов - до победного конца. Сняли с куровчан
часы - пусть еще радуются, что не скальпы, - взяли деньги и
ключи от мотоциклов, жаль вот только документов не нашли.
колесниц, не хватало только оваций и лавровых венков.
Загнали мотоциклы Боно-Бонсу в сарай, почистились, помылись,
стали расходиться - знать ничего не знаем, ведать не ведаем,
не при делах мы, гражданин начальник, не при делах...
загонишь в общак. - Матата по-командирски посмотрел на Боно-
Бонса, закурил "Родопи" и уважительно подмигнул Андрону. -
Тебе куда, на базу?
нахмурился, хлопнул себя по лбу, - что-то с памятью моей
стало. К станции подкинь, в темпе вальса.
электричка через десять минут. Сказать по правде, не очень-
то и хочется, утомила. Это хорошо, если бы раз - и в койку,
а то ведь нет - сперва все эти пьяные базары, Мариха стерва
с мудаком Папулей, бидоны с бормотухой, табачный дым
столбом. Мало ему дома отца бухарика.
умалишенный. "Ох-р-р-р-ренели?" Однако, как ни спешили,
опоздали - Надюха уже прибыла. В бежевом приталенном плаще,
в фиолетовых колготках со стрелками и красных, похожих на
копыта туфлях.
Разговорились, выкупались, постучали в волейбол, затем пошло-
поехало - танцы-панцы-зажиманцы, прогулки при луне, любовь-
морковь до гроба... Надюха была барышня спелая, девятнадцати
годов, а работала в продмаге на Владимирском, на пару со
своей подружкой Марихой, к матери которой они и приезжали на
выходные в Сиверскую. Приезжали с бидонами ворованного,
вытянутого шприцем из бутылок винища, с закуской, мелко
нарезанной в силу обстоятельств. Те еще были девушки, знали,
что, почем и сколько. И мужского пола не чурались, жили
весело. На широкую ногу. Точнее, на широко раздвинутые.
чмокнул в румяную, пахнущую парфюмом щеку. - Выглядишь
*+ aa-., полный отпад. А кто это там с Марихой? Папуля где?
плотным бугаем.
фыркнув, Надюха усмехнулась, сделала похабный жест и, как бы
вспомнив что-то, обиженно надула губы. - А с тобой,
Андрюшенька, я вообще не разговариваю. Прошлый раз свинтил
куда-то, непокрытой меня оставил. В гробу я видела такую
любовь до гроба.
показал виду, лишь улыбнулся еще шире. - Виноват,
исправлюсь, тетенька.
сложилось. Пить надо меньше, больше закусывать!
Повеселев, Надюха сменила гнев на милость и взяла Андрона
под руку. - Ну-ка пойдем.
танго та девушка в белом платье. Прекрасная и далекая,
словно из сказки...