комара. Тут есть комары. Сказал я: может, есть тут комары, может, нет тут
комаров. Я, во всяком случае, от радости дорогому гостю не ощущаю комариного
естества. Почуял Гамзо то, что почуял, и сказал: нашел я ее, нашел, дома в
постели нашел, спала она глубоким сном. Подумал я в сердце своем: хорошо бы
узнать, как нашел Гамзо свою жену. Но спрашивать не буду. Если сам расскажет
- услышу, а если не расскажет - обойдусь, чтобы не думал, что я слежу за
ним. Время шло, а он молчал и, казалось, позабыл об этом. Внезапно провел
ладонью по лбу, как пробудившись ото сна, и стал рассказывать, как пришел
домой и отворил дверь и оглядел комнату, как бы ничего не ожидая, и внезапно
услышал дыхание. Решил он: оттого, что все жена у него на уме, мерещится ему
ее дыхание. Подошел к ее кровати и нашел ее в постели. Чуть не выскочила
душа его от радости. Не вернуло бы ее дыхание ему силы - упал бы и умер.
возвращаюсь домой, а значит, что не буду этой ночью в доме Грайфенбахов,
почему же он пришел? И еще больше дивился я, что оставил он жену
одну-одинешеньку такой лунной ночью, хоть и явила ему луна силу свою. Сказал
Гамзо: удивляетесь вы, что оставил я Гемулу одну. Сказал я: и впрямь
удивляюсь я, что оставили жену одну. Подмигнул Гамзо не то живым, не то
мертвым глазом и сказал: сейчас, даже если пробудится Гемула и встанет с
постели, не пойдет бродить. Спросил я, не нашел ли он талисман. Сказал
Гамзо: не нашел я талисмана. Сказал я: как же вы покинули жену? Поклялась
вам луна головой, что этой ночью оставит вашу жену в покое на ее одре, или
превратили вы слово "луна" в покрывало из льна, чтобы спалось лучше? В самом
деле, почтенный Гавриэль, откуда у вас такая уверенность? Сказал Гамзо:
нашел я лекарство. Сказал я: спросили лекаря, и он выписал лекарство? Сказал
Гамзо: лекарей я не спрашивал, не в моем обычае лекарей спрашивать, хоть они
названия хворей и их признаки знают, не полагаюсь я на них. На кого я
полагаюсь, на того, кто очистил все суставы Писанием, ибо он нашел исцеленье
для каждого сустава, и тем более для того, в чем душа держится. Сказал я
ему, Гамзо: значит, нашли вы такого человека, и он дал Гемуле лекарство.
Сказал Гамзо: лекарство было уже приготовлено. Дело было так: учился я в
семинарии у рабби Шмуэля Розенберга в Инсдорфе. Пришла к рабби женщина и
рассказала, что живет у нее жилец, больной сердцем и одержимый луной, и он
каждый месяц в новолуние вылезает через окно на крышу и жизнью рискует, ибо,
коль пробудится во время ночного хождения, может быть, упадет и разобьется.
Спрашивали лекарей, но лекарства не нашли. Сказал ей рабби Шмуэль: возьми
одежку потолще, окуни ее в холодную воду, пока она насквозь не промокнет, и
положи ее перед кроватью жильца. Как он встанет с постели, ступит ногами на
холодную одежку - пробудится от прохлады и вернется в постель. Так она
поступила, и тот исцелился. Этой ночью и я так поступил, и я уверен, что,
коль пробудится Гемула, - вернется в постель. Сидел я и дивился его речам.
Если это - лечебное средство, почему раньше не воспользовался им Гамзо?
Почуял Гамзо и сказал: вы дивитесь, почему я медлил до сих пор. Сказал я: не
удивляюсь. От преданности сверхъестественным средствам не подумали вы о
естественных. Сказал Гамзо: на это я могу ответить двояко: во-первых, и
волшебные средства тоже лекарства. Однажды я заболел в пути и вылечился с их
помощью. Вернулся я в Европу и рассказал об этом опытным врачам, и они
сказали мне: средства,
нашли лекарства получше и не оставили те. А почему медлил я с этим средством
- забыл я о нем по воле небес. Заступился Господь за честь того праведника,
которого я оставил и пошел учиться у других учителей. А как я вспомнил об
этом средстве - случай подвернулся, и вспомнил я. Сел я зашить прореху в
одежке. Сидел я с одежкой в руках и вдруг вспомнил то, что вспомнил. Вскочил
я, окунул одежку в воду, а когда она пропиталась водой, простер ее у кровати
Гемулы.
дома и пришли сюда? Сказал Гамзо: не был я у вас дома и сюда не думал
приходить. Сказал я: однако пришли. Сказал Гамзо: пришел, но невольно
пришел. Сказал я ему: видите, почтенный Гавриэль, ваше сердце надежнее вас,
оно привело вас сюда, чтобы исполнить обещанное и сообщить мне о здравии
супруги вашей. Сказал Гамзо: дело было так. Сижу я дома и вижу: спит Гемула.
Сказал я себе: сейчас, когда Гемула спит, схожу-ка я и навещу Эмрами.
Проверил я одежку перед ее кроватью, пропитал ее влагой и снова постелил и
пошел себе. Иду я себе и думаю: Эмрами родился в Иерусалиме и вырос в
Иерусалиме, сорок-пятьдесят лет жил вне Святой земли, и все, что он нажил за
эти сорок-пятьдесят лет, с чем он вернулся в родные места, это малая внучка
и немного книг на иврите. Так я рассуждал о нем, а потом мысль перешла к
другим уроженцам Страны Израиля, что спустились за ее пределы
сорок-пятьдесят лет назад от опостылевшей им жизни в Стране Израиля во имя
жизни с достатком за ее пределами. Одни преуспели, другие разбогатели,
пришла беда, и лишились они всего и вернулись в Страну Израиля. Сейчас
жалуются они и сердятся, что чуждается их страна. Жалобы их я слышу,
страданий не вижу. Внезапно раздается крик. Иду я на крик и вижу, девушка
говорит парню: милый Гюнтер, милый Гюнтер, ты жив? Не зарезал тебя араб? А
дело было так: гуляли парень с девушкой по ложбинам вне стен города,
повстречался им араб и стал приставать. Прикрикнул на него парень и прогнал.
Выхватил араб нож и пригрозил ему. Испугалась девушка: она была убеждена,
что тот пырнул ее любимого. Так сбился я с дороги и внезапно заметил, что
стою я в долине. Стою я, дивлюсь: почему я тут оказался? Ведь я собирался к
Эмрами, а оказался вон где, у этого дома оказался. Вы, может, поймете, я не
пойму, как и вечор не понял, почему пришел сюда. Сказал я ему и
ответствовал: не так ли учили мудрецы наши: "Ноги несут туда, где суждено
человеку оказаться, только не всегда человек знает, зачем он там требуется".
Сказал Гамзо: именно так - где человеку суждено быть, туда и несут его ноги.
Хочет он или не хочет, а ноги несут его. Меня часто спрашивают: как
оказались у тебя песнопения владыки Эдиэля. И вы спрашивали. И если вслух не
спрашивали, наверняка про себя спрашивали. Сказал я: спрашивал я или не
спрашивал, но вы мне не рассказали, как было дело. Сказал Гамзо: если
желаете, расскажу. Сказал я: если желаете, расскажите. Сказал Гамзо: раз
пришел я в одну деревню, а уйти никак не могу - не несут меня ноги, и все
тут. Говорю я сам себе: чего ради задерживаться в такой захолустной деревне,
где евреи немощны в Учении и угнетены нищетой, кормятся впроголодь плодами
земли и тем, что скупают у иноверцев плоды дерев и продают купцам в городе.
И у таких людей ты ищешь книги? Тем временем наступает суббота. Остановился
я у корзинщика, что плел корзины для смокв и фиников. Пошел я с ним в Дом
молитвы, срубленный из потемневших от времени пальмовых стволов. Собрались
там все прихожане, разулись, зажгли глиняные лампады, и сели и прочли Песнь
Песней, и встали и прочли гимн субботнего дня, и сказали "Он милосерд", как
в будние дни, и вознесли субботнюю молитву на свой лад, непривычный нашим
ушам, но для еврейского сердца привлекательный. Так и прочие их обычаи,
которые восприяли они от своих отцов и праотцев, а те - от изгнанников
иерусалимских, что изгнал Навуходоносор, царь Вавилонский, а они и основали
этот Дом молитвы. Когда изгнал Навуходоносор сынов Израиля из Иерусалима,
велел он снять все жернова в Стране Израиля и велел водрузить их на плечи
юношей. Взвалили юноши жернова на плечи и ушли в изгнание. И о них говорил
Иеремия: "Юноши влекут(44) жернова", а псалмопевец пел: "Изнурил он в пути
силы мои". Увидел Господь, что они попали в беду, и оживил жернова. Взвились
эти жернова, как крылья, и унесли их туда, где нет притеснителя. Сняли они с
себя камни и построили на них Дом молитвы, а оставшиеся положили в основание
своих домов. И были среди юношей великие в Писании и сведущие в его тайнах и
осененные Святым Духом. Многажды думал я, а может, их обычаи больше по вкусу
Господу, нежели наши обычаи. Итак, сняли они жернова и положили в основание
Дома молитвы и основали большое поселение, прямо царство. Но было опасение,
что так и сгинут они, не дай Бог, потому что
дев, выходящих из моря, о которых говорится в Писании: "Возвращу изгнанников
из Башана и из пучин морских возвращу". Взяли они себе жен из их числа и
родили сынов и дочерей и благополучно прожили век свой. И так продолжались
дела еще несколько поколений, пока не позабыли они от хорошей жизни
Иерусалим, и когда написал им Эзра: "Подымайтесь в Иерусалим", - не
поднялись, а сказали, что дал им Господь вместо Иерусалима эти места, где
посланы им все блага. Напали на них иноверские полки и устроили резню, и из
многих осталось мало. Тут те, что уцелели, покаялись полным покаянием и
вспомнили Иерусалим. Поняли они, что в наказание были насланы на них
иноверцы. Сейчас вернусь я к своему рассказу.
плечо и в бороду, и поздравили друг друга с субботой, и разошлись по домам с
субботним благословением. Возвратился я со своим хозяином к нему домой и сел
за трапезу с его двумя женами и детьми, а сидели они на плетеных циновках и
ели и пили и распевали субботние гимны, которые я не слыхал и ни в одной
книге песнопений не встречал. Пред денницей пробудился я от звука песнопения
и увидел, что сидит хозяин дома на циновке и выводит голосом псалмы и
хвалебные гимны. Омыл я руки и прислушался и услышал песни, которых отродясь
не слыхал и ни в одной книге песнопений не видал.
кто сотворил их и как оказались в этом селе. Да хоть бы и спросил я, тот
уклонился бы от ответа, ибо в тех местах воздерживаются от беседы до
утренней молитвы. Когда он допел, пошли мы молиться, а обычай у них:
молиться на рассвете.
слух песнопениями. И обычай у них такой: встает один прихожанин и громко
читает песнь слово в слово, а за ним встает другой, а потом еще один, и
кажется, что каждый из них проверяет себя, достоин ли он быть посланником
Израиля пред Престолом, а завершив песнь, вновь понижает голос, как бы
убедившись, что недостоин он. Дошли до молитвы "Творец", встал проповедник
перед ковчегом и сказал "Благословите Творца", - и вернулся на свое место, и
произнесли они благословения, и псалмы, и призыв "Слушай, Израиль", и