теплее. Боец отдал фляжку и, чувствуя, как прилив какого-то нового,
непривычного чувства наполняет его, зашагал рядом. Ему вдруг с особенной
силой стало тоскливо оттого, что в такой беде он впервые остался без
друга. "Эх, Ваня, Ваня!" - шептал он, оглядываясь, но сзади никого не
было. Ваня, видимо, исчез навсегда. Блищинский широко шагал в новых
валенках. Тимошкину было трудновато угнаться за ним, но он, как мог,
старался больше не отставать. Разговаривать ему не хотелось, два горячих
глотка как-то совсем расслабили бойца. Блищинский, наоборот, сразу
оживился и на ходу вплотную приблизился к земляку.
друг на войне? На день-два. Потом все равно разлука: кто в Могилевскую
губернию, кто в госпиталь. Понимаешь?
боец и не нуждался в этом.
думаешь, силы мало? Думаешь, какой-то там писарь!.. Как бы не так.
Понимаешь? У меня власти не меньше, чем было у майора Андреева. Недавно
вот в артмастерской ездовой выбыл. Шепнул бы Борьке Павловичу из строевой
части, сразу переписал бы тебя - и концы в воду. Небось не тащился б
теперь черт знает где. Понимаешь?
какой-то медали на глупость пойду? Дудки. Плевал я на медаль. Мне жизнь
дороже медали. И если бы не случай, я теперь бы да-а-леко был. И немцам не
дался бы.
Понимаешь? И надо же было ему, дураку, налететь на пулю. Так майор Андреев
утром заходит в землянку, говорит: "Пойдем проветримся, а то ты тут дымом
провонял". Ну что, думаю, пойду. Надо же и мне иногда в войсках
показаться. Может, за полдня ничего и не случится. Пошли в третий
батальон, и вот тебе на - как раз прорыв. Майору две пули в живот - и
взятки гладки. А я влип. Вот так, понимаешь?
широко отмахивала в такт шагам. Осторожности, однако, он не терял и,
разговаривая, бросал быстрые, короткие взгляды по сторонам. Кажется,
молчаливость земляка пробуждала в писаре желание исповедоваться, и, видимо
потому, что здесь не было свидетелей, он перестал скрытничать и дал волю
словам.
ходу что-то жуя. - Правда, когда-то не того... Не слишком ладили. Но
пустяки - известно, мальцы были. А теперь? Надо же трезво смотреть на все.
Главное - выжить. Ты не думай, что я сержант, так мало что смыслю. Хе,
черта с два! Соображать надо. Под танк бросаться действительно немного ума
надо. Отдать концы - дело нехитрое. Но штарб цур рехтен цайт [умей умереть
вовремя (нем.)], как писал Ницше. Понимаешь? В этом вся соль.
Тимошкин, сжав зубы, терпел и слушал. Бойцу захотелось узнать земляка до
конца, чувствовалось: он разболтался и должен открыться.
снаряды, бомбы. Вот бы в корпус затесаться. Это дело! Понимаешь? Была у
меня мыслишка... Если бы не этот проклятый прорыв. Но ничего. Может, даже
и лучше. Ты мотай на ус: выйдем - на передке не задерживаться. Главное -
поглубже в тыл. А там - присмотреться. Ты вообще возле меня держись, я все
устрою. Не пропадешь! Понимаешь?
Блищинский только удивился:
полк разбили, одни остались. Стояли насмерть, дрались до конца...
взглядом.
свидетели где? Кто слышал? Если на то пойдет, я сказану не такое. Скажу,
что ты у немцев в плену был и давал показания о наших войсках. Ну? Что?
А-а, не нравится? Вот так! - Он засмеялся и уже добрее добавил: - А
впрочем, я пошутил. Чтобы тебя прощупать, каким духом живешь? Проявил
бдительность. И ты не обижайся: проверка! Как полагается.
внимательно и несколько удивленно посмотрел на него - действительно, как
знать, где у него была правда, у этого человека. Он мог ее, эту правду,
подать так, что она выглядела как ложь, и наоборот, ложь у него могла
показаться правдивее всякой правды.
показались изгородь, какие-то строения, дома, деревья. Бойцы осторожно
вышли из-за вала - перед ними была окраина какого-то городка или деревни.
Все кругом покойно дремало, только где-то вдали, буксуя, натужно ворчала
машина.
сразу сменилась пугливой настороженностью.
домики, подались в обход селения. В одном дворе вдруг всполошилась собака,
царапая когтями доски, бросилась к забору, хорошо, что забор был сплошной
и высокий. Блищинский попятился, вскинув автомат. Вскоре они свернули за
угол, и собака утихла.
окрик не заставил их прижаться к дощатой стене какого-то сарайчика.
Впереди, за близкими деревьями, виднелась дорога, и оттуда донеслись
голоса. В предрассветной темноте отчетливо вырисовывались силуэты
автомобилей, длинных приземистых транспортеров, между ними ярко сверкнул
длинный пучок света, что-то звякнуло, потом свет погас.
немцы? Разговор на дороге был очень тихим, его нельзя было разобрать, но
Блищинский каким-то одному ему известным способом определил:
прошептал:
насторожились бы, окликнули, тут бы они и попались. Лучше было пробираться
вдоль домов, держаться поближе к машинам и затем перебежать между ними
дорогу.
прижимаясь к заборам и глухим стенам строений, подошли совсем близко к
улице. Крайним тут был серый с верандами особняк, за сетчатой изгородью
которого густо разросся кустарник. Бойцы притаились у проволочной изгороди
и всмотрелись в дорогу.
брезентовых машин. Людей там, однако, не слышно было, только глухо
стукнула дверца кабины, и, тихо шагая по дороге, кто-то сошел на обочину.
Будто всматриваясь во что-то, он постоял возле дерева, потом запахнул полы
шинели и вернулся к машине.
чувствовалось по его напряженной, ссутулившейся фигуре, по злому шепоту в
ответ на всякое неосторожное движение земляка. Хотя и Тимошкину было не
очень весело, но он знал, что бояться и не уметь скрыть этого - по меньшей
мере наивно для фронтовика.
непривычно опасного положения. Тимошкин не очень-то и старался что-либо
найти, он знал, что ничего, кроме как переходить дорогу, они не придумают.
От того, удастся им это или нет, будет зависеть все остальное.
Блищинский все еще не мог решиться на это и молчал, всматриваясь в ночь.
кто-нибудь сначала один - в разведку. А потом второй. Чтобы не обоим
сразу. Понимаешь? Давай ты первый.
это первое и, может быть, неверное чувство.
Подумаешь, я пойду. Только... У меня сумка, документы, понимаешь? Мне
нельзя.
причины, дающие ему право остаться в стороне от самого трудного. Так он
делал некогда еще на выгоне, когда они вместе пасли гусей. Гуси то и дело
забирались в посевы, а ребята играли в овражке и поочередно бегали
заворачивать их. Но когда подходила очередь Блищинского, он сейчас же
находил причину: то у него болела нога или живот, то не его гуси забегали
в рожь первыми. Теперь было то же самое. Но тут медлить было нельзя, и
Тимошкин, не удержавшись, подхватил автомат.
неуместна тут, в двадцати шагах от противника. Но боец не хотел, чтобы
сержанту показалось, будто он трусит или старается схитрить. Тимошкин
Посняков Андрей
Русанов Владислав
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Прозоров Александр
Лукин Евгений