уезжал никуда. Все, как прежде - вечер, мы сидим с тобой рядом и я
рассказываю тебе сказку...
памяти она кричит уже сорок с лишним лет... Ищет своего Сереньку, Петьку,
Мишку...
друзья... Я же сразу поняла, что при Абраме вы не хотите всего говорить!
Помилуй Бог, я ничего не имею против него, но ведь это же всем известно,
какой у него язык, когда он напьется... Вы затеваете большое дело, да?
глупость, что увожу своих в Москву? Все не вовремя? Так всегда - это еще
любил говорить мой папа, - когда евреи становятся прапорщиками, так
перестают отдавать честь! Мы уезжаем в Москву, а вы возвращаетесь, чтобы
начать тут большое дело...
пальцами.) Ладно, пошли. Все ждут вас. К нам все-таки не каждый день
приезжают гости из Палестины.
будут говорить о том, что Мейер Вольф собирается рыть нефтяные скважины, или
разводить пальмы, или промывать золотой песок. Чтонибудь в этом роде!
непонятно?*
счастье. Я уехал с маленьким чемоданом и вернулся с маленьким чемоданом. И
этот костюм, который на мне, - это мой единственный костюм. И никакие
квитанции на получение груза не лежат у меня в кармане... (Остановился.)
Когда я был таким, как ты, Давид, мой отец торговал перчатками, сумками,
пуговицами, поясами. Мы ездили с ним в Польшу, в Галицию, на Украину...
Тысяча тысяч местечек.
пятого года, когда писались эти слова - они казались такими естественными,
разумными, справедливыми! Еще кружило нам головы опьянение победной весны,
еще не было на синем глобусе государства Израиль, а была Палестина -
непонятная, чужая, ставшая в русском языке синонимом дальности и
заброшенности - "как занесло вас в наши Палестины?" Если бы я писал эту
пьесу сейчас, Мейер Вольф, я не позволил бы вам сказать эти слова, но
тогда...
будущем году - в Иерусалиме" ! И в каждом местечке имелся свой праведник,
который на старости лет отправился умирать на святую землю... "Четыре шага
по святой земле, и вы очиститесь от всех земных грехов" - так было обещано в
старых книгах! И вот с той поры всю жизнь я мечтал накопить денег и поехать
туда - в Иерусалим...
наверное, я не праведник, но мне показалось, что Стена Плача - это просто
грязная старая стена. И что приехал я не на родину, а в чужую страну, где
можно только плакать и умирать. И что люди там - чужие мне люди! Что мне
Сион, и что Сиону переплетчик Вольф из русского города Тульчина?! Ты
понимаешь меня?
(Вздохнул.) Да-а, а небо там действительно очень синее. И песок очень
желтый. И по вечерам все плачут и молятся. А я, видишь ли, привык, чтобы в
тот час, перед сном, когда я кончил работать, вымыл руки и сел у окна, я
привык слышать, как женщина зовет своего Сереньку, а мальчишки играют в
казаки-разбойники, а где-нибудь идут девушки и поют песню... И я знаю слова
этой песни... И вот тогда я снова взял в руки свой чемодан.
растерянной и странной улыбкой.
полтора часа и мне уже начинает казаться, что, может быть, я снова ошибся,
а?! Может быть, я был совсем не в том Иерусалиме и видел совсем не ту Стену
Плача?! (Помедлил, махнул рукой.) Ну, да впрочем, этого ты уж и вовсе не
поймешь! Спокойной ночи, Давид!..
солью. Уселся на стол, жует. В окне появляются две головы, темная и светлая,
две смеющихся рожицы. Это ТАНЬКА (актриса Л. Толмачева) и ХАНА (актриса А.
Голубева).
Додик! Молчание.
ты и я!
такущих четыре куска съела !
еще... Мы лучше Вовку Павлова позовем - он и рычать умеет, и не задается,
как некоторые, и все...
уже.
спать будешь.
через неделю снова встретимся! А мы, может, и не встретимся никогда больше.
приеду. Учиться, в Консерваторию. Кончу школу и приеду.
Ты мне письмо пришли, ладно? И я тебя встречу... Запиши мой адрес.
пять. Гуревичу для Ханы... Повтори!
Матросская тишина?
звучанию слов). Матросская тишина!.. Здорово!.. Ведь вот, не назовут у нас
так... Только это, конечно, не улица. Это гавань, понимаешь? Кладбище
кораблей. Там стоят всякие шхуны, парусники...
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей