Чтение 7–й страницы книги ~Смертоностная игра~

уж длинные для ее роста 5 футов 7 дюймов. Талия удлиненная - Джералд
утверждал, что это ее самое красивое достояние. Иногда он умел говорить
приятное и не замечать недостатков. Он каким-то образом игнорировал ее
узловатые коленки и широкие бедра. Три - это киска. Ничего особенного. Она
чуть приподняла голову, пытаясь посмотреть на упомянутую часть тела. Но ей и
незачем было рассматривать то, с чем она уже сосуществовала так долго. Ниже
живота находился треугольник светлых волос, закрывавший щель, внешне
напоминавшую плохо залеченный шрам. Этот орган не слишком-то, по мнению
Джесси, подходил для мифологии, однако в коллективном мужском сознании,
безусловно, обладал мифическим статусом - Райские Врата, - да, это есть и у
всех животных, не правда ли?

"Господи, какая чушь", - подумала она, слабо улыбнулась и закрыла глаза.

Не совсем чушь. Этот кусочек плоти является объектом страсти каждого
мужика - во всяком случае, кроме голубых, - однако столь же часто и объектом
их необъяснимой злобы и страха. Женщина не обращает внимания на эту idee
fixe в их шутках, но она всегда из них прет, как кровь из свежей раны.

"Хватит, Джесси, - приказала Хорошая Жена Бюлингейм. Ее голос был унылым
и брезгливым. - Неприлично в этом копаться".

"Резонное замечание", - согласилась Джесси и снова обратилась к счету.
Четыре - это бедра (слишком широки), а пять - живот (слишком толстый). Шесть
- грудь, к которой она не имела претензий. Джесси подозревала, что Джералду
несколько не нравились голубые ниточки вен, видимые сквозь гладкую кожу этих
маленьких холмов. У красоток из журналов тут не было никаких следов
кровообращения.

Семь - это ее слишком широкие плечи, а восемь - шея (которая была
действительно красивой, но в последние годы кожа на ней стала не такой
гладкой, девять - это подбородок с родинкой, а десять...

"Остановись! Что за черт! - взорвался голос, который не шутил. - Что за
дурацкая игра?"

Джесси плотнее прикрыла глаза, пораженная всплеском ярости в этом голосе
и напуганная его чужой интонацией. Ярость эта была такой, что голос,
казалось, исходил вовсе не из глубины ее существа, а был каким-то
могущественным пришельцем извне.

"Не хочешь отвечать? - спросила Рут Нери. - Ладно, может, для тебя это
слишком сложно. Давай, я упрощу задачу, Джесс. Кто обратил дурно написанный
рецепт самоуспокоения Норы Каллигэн в процедуру самоуничижения?"

"Никто, - подумала она и тотчас поняла, что голос, который не шутил, не
примет такого ответа; поэтому она добавила:

- Хорошая Жена. Это ее проделки".

"Нет, не ее, - возразил голос Рут. Она категорически отвергла эту попытку
переложить вину. - Эта правильная девица несколько глуповата, и сейчас она
сильно напугана, но в глубине души она хорошая, и у нее всегда наилучшие
намерения. А намерения того, кто протащил эту литанию Норы, самые дурные,
Джесси. Разве ты не видишь этого? Разве ты..."

- Я ничего не вижу, потому что мои глаза закрыты, - ответила она дрожащим
голосом. Она попыталась открыть глаза, но что-то заставило ее снова закрыть
их, чтобы не ухудшить и без того свое отчаянное положение.

"Тая кто же это, Джесси? Кто убедил тебя, что ты уродлива и никчемна? Кто
решил, что Джералд Бюлингейм - твой принц из сказки? Кто убедил тебя, что он
не только тот, кто тебе нужен, но и тот, кого ты заслуживаешь?"

Огромным усилием воли Джесси выбросила этот голос - и все прочие голоса,
как она надеялась, - из своей головы. И снова начала, теперь уже громко:

- Один - ступня, пальчики, как зайчики: два - нога, длинная и стройная;
три - киска, пушистая и игривая; четыре - розово-золотистые бедра; пять -
упругий живот, там вся моя еда...

Она не могла вспомнить ритмические периоды (это было хорошо, поскольку
что она подозревала, что Нора выдумала все это сама, возможно, на основании
публикаций в одном из иллюстрированных журналов, пытающихся объяснить
клиенту все его проблемы, - эти журналы обычно лежали на ее кофейном столике
в гостиной), поэтому остальное она стала просто перечислять:

- Шесть - моя грудь, семь - мои плечи, восемь - моя шея...

Она сделала паузу, чтобы глубоко вдохнуть, и с облегчением почувствовала,
что сердце перешло с галопа на ровный и быстрый бег.

- Девять - уши, десять - глаза. Глаза, глаза, откройтесь!

Она открыла глаза, и спальня вокруг нее осветилась ярким сиянием, стала
какой-то новой и - во всяком случае, на краткий миг - такой же прелестной,
какой она показалась Джесси, когда они с Джералдом проводили свое первое
лето в этом доме. В 1979 году, который когда-то показался небывалым чудом, а
теперь затерялся в далеком прошлом.

Джесси посмотрела на деревянные серые стены, белый потолок с отсветами на
нем и два больших окна, между которыми стояла кровать. Одно выходило на
запад, сквозь него были видны веранда, сосны и голубая чаша озера. В другом
окне открывался менее романтический пейзаж: дорога и ее старый "мерседес",
после восьми лет службы начавший неумолимо ржаветь.

Прямо перед собой на вешалке у противоположной стены она увидела батик и
равнодушно отметила, что это подарок Норы к ее тридцатилетию. Она не могла
разобрать поблекшую надпись красным, но знала, что там стояло: NEARY,83. Еще
один год из фантастики.

Рядом с вешалкой висела (и обычно надоедливо звенела, цепляясь за одежду,
о чем она не решалась сказать мужу) пивная кружка Джералда, обычная пивная
кружка, однако он испытывал по поводу этой кружки ненормальную гордость и
пил из нее первое летнее пиво, когда они приезжали сюда в июне. Это была
одна из тех странных церемоний, которые заставляли ее задолго до сегодняшних
игр всерьез задавать себе вопрос, была ли она нормальной, когда вышла замуж
за Джералда.

"Кто-то должен был положить этому конец, - подумала она вяло. - Кто-то
должен прекратить этот ужас".

***

На кресле рядом с дверью в ванную лежала яркая юбка и блузка без рукавов,
которую она надевала сегодня в этот не по-осеннему теплый день; ее лифчик
висел на ручке двери. А ноги и простыни перечеркивал яркий отсвет солнца.
Это был не правильный квадрат, который обычно ложился на кровать в час, и не
прямоугольник, которым тот становился в два часа, а узкая полоса, которая
сообщала, что сейчас около четырех. Затем полоса уйдет с кровати на пол,
потом уползет вверх на стену, и тени появятся по углам и под столом; эти
тени начнут выползать из углов к центру комнаты, поедая свет...

Солнце уходило на запад. Максимум полтора часа, и наступят сумерки, а еще
через сорок минут станет темно.

Эта мысль не привела ее в отчаяние - пока, во всяком случае, - однако
тоска вновь выпустила когти, и страх подступил к сердцу. Она прикована к
кровати, а мертвый Джералд лежит на полу рядом: Джесси представила себя и
его в ночной темноте пустого дома и вздрогнула. Человек с бензопилой ушел в
свой светлый и теплый дом к жене и детям, собака убежала, осталась только
эта чертова гагара на озере для компании - только она и никого более на
десять миль вокруг.

Мистер и миссис Бюлингейм проводят первую долгую осеннюю ночь рядом - но
в разных мирах.

Глядя на кружку и батик - странных соседей, которые могли сосуществовать
только в таком вот дачном коттедже, - Джесси подумала, как легко
вспоминается прошлое и как не хочется размышлять о будущем. Настоящее стало
более или менее ясным. Хотя оно и не внушало оптимизма, нужно было
действовать. Ведь она не могла надеяться на чудо. Нужно попытаться самой
выпутаться из этой трагической и дурацкой ситуации. Все-таки не будет этого
позора, когда какой-нибудь помощник шерифа отомкнет наручники и спросит,
какого черта она тут делает одна и голая.

Ее тревожили еще две вещи. Ей хотелось в туалет, и начинала мучить жажда.
В данный момент первое желание было сильнее второго, но муки жажды пугали ее
больше. Пока жажда не была сильной, однако она понимала, что если ее не
утолять, то через некоторое время наступит смерть от жажды - мучительная
смерть.

"Вовсе не забавно умереть от жажды в двадцати метрах от самого большого
озера в штате Мэн", - подумала она и покачала головой. Нет, оно, наверное,
не самое большое. Самое большое - Дарк-Скор, то озеро, на котором она была с
родителями, братом и сестрой много лет тому назад. Когда еще у нее не было
внутренних голосов. Многого не было...

Она вновь попыталась отбросить эти мысли. Нет смысла вспоминать о
Дарк-Скор, и сейчас, в наручниках, она тем более не станет этого делать.
Лучше думать о жажде.

"А что о ней думать, милая? Это же психическое, неподвластное разуму, не
так ли? Ты чувствуешь жажду, потому что знаешь, что не можешь встать и
напиться. - все очень просто".

Не совсем. Она нанесла мужу удар, который привел его к смерти. Но и в ней
самой протекал какой-то биохимический процесс с выделением гормонов; это
можно было определить как шок, а естественным следствием шока является
жажда.

Джералд был человеком стойких привычек, и одной из его привычек было
ставить бокал воды на полку у изголовья кровати. Она повернула голову и
увидела - так и есть, он стоит на полке, высокий бокал со следами
растаявшего льда на поверхности воды. Бокал наверняка стоит на салфетке,
чтобы не оставалось следа от мокрого кружка на дереве, - таков был Джералд с
его мелочными заботами.

Увидев бокал, Джесси испытала первый приступ настоящей жажды. Это
заставило ее облизать губы. Она сползла вправо, насколько позволяла цепь на
левой руке. Ей удалось передвинуться сантиметров на двенадцать на сторону
Джералда. Джесси увидела бурые пятна на простыне и задержала на них взгляд,
вспомнив, как из Джералда извергалась жидкость в момент агонии. Она поскорее
перевела глаза на бокал с надписью, которая рекламировала какой-то сорт
пива.