темнеющего против вагонов строя.
полковник Деев.
Уханова не было. Два низких зала одичало пусты, холодны, деревянные лавки
грязно обшарпаны, на полутемное месиво нанесенного сюда ногами снега;
железная печь с трубой, выведенной в окно, заделанное фанерой, не топилась,
и пахло удушливой кислотой шинелей: тут побывали солдаты со всех проходящих
эшелонов.
по-прежнему стоял посреди сверкающей до горизонта глади снегов, и там
наискось тянулся в безветренном небе черный дымовой конус: догорали вагоны,
загнанные в тупик. Паровоз пронзительно звенел паром на путях перед
опущенным семафором. Вдоль вагонов неподвижными рядами проступали построения
батарей. В полукилометре за станцией подымались над степью прямые дымки
невидимого в балке хутора.
старшина?" - подумал Кузнецов и уже со злой отчаянностью побежал в ту
сторону по санной дороге, по вылуженной полозьями колее.
вспыхивали приваленные пышными сугробами низкие оконца - везде утренний
покой, полная тишина, безлюдность. Похоже было, в теплых избах спали или не
торопясь завтракали, будто и не было налета "мессершмиттов", - наверно, к
этому привыкли в хуторе.
Кузнецов спустился в балку, зашагал по единственной протоптанной меж
сугробов тропке с вмерзшим конским навозом, мимо обсахаренных инеем корявых
ветел, мимо изб с резными наличниками и, не зная, в какую избу зайти, где
искать, добравшись до конца улочки, в замешательстве остановился.
устоявшимся, по-деревенски уютным. И может быть, оттого, что отсюда, из
балки, не было видно ни эшелона, ни разъезда, внезапно появилось у Кузнецова
чувство отъединенности от всех, кто оставался там, в вагонах: войны,
чудилось, не было, а было это солнечное морозное утро, безмолвие, лиловые
тени дымов над снежными крышами.
наледью срубом, опускала на жерди ведро в колодец.
произнося заранее приготовленную фразу. - Боец не проходил?
глаза. Это был мальчик лет десяти, голосок нежно пищал, его детские пальцы в
цыпках перебирали обледенелую жердь колодезного журавля.
тулупа, обвисшего на нем до пят. - А бойцов у нас много бувает. С эшелонов.
Меняют. Ежели и у вас, дяденька, гимнастерка или куфайка, мамка раз
выменяет. Иль мыло... Нету? А то мамка хлебу пекла...
зимней колодезной воды; расплескивая воду, поставил на толстый от наростов
льда край сруба, подхватил ведро, волоча полы тулупа по снегу, изогнувшись,
понес к избе, сказал:
стрельнул черными глазами вбок. - Не энтот ли товарищ ваш, дяденька! У
Кайдалика был, у безногого.
крайней хаты старшего сержанта Уха-нова.
распарено, спокойно, сыто. Весь вид его говорил о том, что был он сейчас в
уюте, в тепле и вот теперь на улицу прогуляться вышел.
приветливостью и заулыбался. - Каким образом здесь? Не меня ли ищешь? А я в
окошко глянул, смотрю - свой!
зерна, сплевывая шелуху, затем полез в карман ватника, протянул Кузнецову
пригоршню крупных желтоватых семечек, сказал миролюбиво:
всем щелкать. - И, взглянув в осерженные глаза Кузнецова, спросил
вполусерьез: - Ты чего? Давай говори, лейтенант: в чем суть? Семечки-то
держи...
теплой хате и семечки грыз, когда "мессера" эшелон обстреливали? Кто
разрешил тебе уйти из взвода? Знаешь, после этого кем тебя можно считать?
вид деревенского парня, стало насмешливо-невозмутимым.
Ползал на карачках возле колодца. В деревню забрел, потому что
железнодорожник с разъезда, который со мной рядом ползал, сказал, что эшелон
пока постоит... Давай не будем выяснять права! - Уханов, усмехнувшись,
разгрыз тыквенное семечко, выплюнул шелуху. - Если вопросов нет, согласен на
все. Считай: поймал дезертира. Но упаси Боже: подвести тебя не хотел,
лейтенант!..
Кузнецов. - Пошли!
себя при виде невозмутимого спокойствия Уханова, которому, должно быть, на
все было наплевать, и то, что не мог понять этого спокойствия к тому, что не
было безразлично ему, особенно злило Кузнецова, и, сбиваясь на неприятный
самому тон, он договорил:
состава, на следующей станции, наверно, выгружаться будем, а командира
орудия нет!.. Как это приказываешь расценивать?..
менял. Ни хрена. Обойдется. Дальше фронта не пошлют, больше пули не дадут, -
ответил Уханов и, шагая, на подъеме из балки поглядел назад - на блистающие
верхи крыш, на леденцовые окна под опущенными ветлами, на синие тени дымов
над сугробами, сказал: - Просто чудо деревушка! И девки до дьявола красивые
- не то украинки, не то казачки. Одна вошла, брови стрелочки, глаза голубые,
не ходит, а пишет... Что это, лейтенант, никак, наши "ястребки" появились? -
добавил Уханов, задрав голову и сощуривая светлые нестеснительные глаза. -
Нет, наверняка здесь выгружаться будем. Смотри ты, как охраняют!
путях воинским эшелоном с отцепленным паровозом, над серыми построениями
солдат. А высоко над степью, над догорающими в тупике пульманами, купаясь в
морозной синеве, то ввинчивалась в зенит неба, то падала на тонкие
серебристые плоскости пара наших "ястребков", патрулируя эшелон.
лошадях.
успел растянуть - песня кончилась.
Или зажмет старшина? Ну и скупердяй, пробы негде ставить! Сказали - на марше
кормить будут.
Эх, в сорок первом бы немца окружить. Сейчас бы где были!
донесешь! Тогда к жене не возвращайся без документа.
фронтом степном разъезде, дружно - взводами - скатывали по бревнам орудия с
заваленных снегом платформ, выводили из вагонов застоявшихся, спотыкающихся
лошадей, которые, фыркая, взбудораженно кося глазами, стали жадно хватать
губами снег, когда всей батареей грузили, кидали на повозки ящики со
снарядами, выносили оружие, последнее снаряжение, вещмешки, котелки из
брошенных, опостылевших вагонов, а потом строились в походную колонну, -