черные пятна орудий, повозок, лошадей, двигающиеся силуэты солдат,
приглушенно скомандовал:
Новикову, шумно дыша, подбежал весь пахнущий горячим, здоровым потом
лейтенант Овчинников. Он коротко доложил о прибытии.
Батарею без единого выстрела хотите угробить? Впереди нейтралка, немцы
рядом, вам это не ясно?
команд голосом. - Ерундовина! Что, орудия на нейтралке мне ставить? Не
перепутал Ремешков, товарищ капитан?
вот повозку на мину нанесло! - И Овчинников выругался. - Лошадь -
вдребезги, хвоста не найдешь! Повозочного тяжело ранило. Ленка там с ним
возится! Значит, мне на нейтралке стоять? Без пехоты? - спросил он, как бы
не веря еще.
нейтралке вы, Овчинников. Почему я должен повторять приказ?
Где раненый? - И, не услышав, что ответил Овчинников, пошел по высоте, в
сторону нейтральной полосы.
осточертела, товарищ капитан? Ленка там, и вы еще... Тут саперов
вызвать...
и тотчас в тишине раздались отчетливый хлопок, легкое, все нарастающее
шипение. Новиков спиной почувствовал, что случилось что-то позади, и,
обернувшись, увидел: в белесо посветлевшем небе стремительно взвивалась
мерцающая, разгорающаяся звезда, и такая же звезда неслась из глубины
озера за высотой. Верхняя звезда рассыпалась над озером зеленым огнем,
четко вычертив высоту, орудия, повозки, лошадей, фигуры солдат. И в те же
секунды, пока ракета горела в небе, с конца озера, где должны были стоять
орудия Овчинникова, красными стрелами посыпались на высоту трассы. Очень
близко - за нейтральной полосой гулко заработал пулемет. И снова взлетела
ракета, немного правее, и оттуда тоже брызнули цепочки очередей по высоте.
боевое охранение заметило батарею.
суматошно, суетясь, сгружают снарядные ящики, а орудийные упряжки, грохоча
передками, вскачь понеслись по высоте.
с лихорадочными глазами первого повозного, тот со стоном нетерпения кидал
ящики на землю, и договорил тише: - Батарея как на ладони! Вы это еще не
поняли?
животом на ящик, прохрипел в землю:
знали...
повозку, рванул вожжи, повозка покатилась по скату высоты, стуча
оставшимися снарядными ящиками. Вокруг, озаренные ракетами, на рысях
мчались мимо Новикова повозки, вслед им хлестали огненные струи пулеметных
очередей. Беспрерывно освещаемая высота опустела и точно вымерла сразу.
Два пулемета, стоявшие очень близко, вперекрест с перемещением били по
ней, будто прочесывали каждую осеннюю травинку светящимися острыми зубьями
гигантского гребня, и Новиков, услышав приближающиеся тюкания пуль в
землю, лег на траву. Он чувствовал, что немцы теперь не выпустят высоту из
виду, будут прочесывать ее всю ночь - все это вдвойне осложняло дело,
злило его. "Засечь батарею еще до боя!"
щупальцами огней в воде.
доверяя тишине, позвал вполголоса:
Дать по ним огонь? Чтоб заткнулись!
демаскировать. Окапываться в полнейшей тишине. За курение под суд. Все
ясно? Раненые есть?
нарочито бодрым голосом добавил: - Возьмите это, товарищ капитан, Леночке,
- и уже неловко протянул Новикову две плитки шоколада. - Подкрепиться... а
то они тут в карманах понатыканы, плюнуть негде!
неловкость Алешина. Он никогда раньше не замечал между младшим лейтенантом
и Леной каких-то особых отношений, какие, казалось ему, были между ней и
Овчинниковым. И то, что Алешин смутился, говоря "Леночке", было Новикову
неприятно. Он не хотел, чтобы этот чистый мальчик - младший лейтенант,
напускавший на себя взрослость, - попал под колдовство этой обманчиво
непорочной Лены, знающей все, что можно только познать на войне, в вечном
окружении огрубевших от военных неудобств мужчин.
ноги, стараясь угадать, где начиналось неизвестное минное поле. "Наскочили
на немецкую мину?" - соображал он и в ту же минуту, сойдя в котловину,
услышал предостерегающий голос:
кустов, темнеющее пятно.
повозкой, рядом возвышался круп убитой лошади. Лена, стоя на коленях,
перевязывала тихо стонущего Сужикова, торопливо накладывала бинт.
минут... Сейчас повозка придет, и мы в медсанбат, в медсанбат... Еще
немножко...
встретил чернеющие ее глаза. Она сказала гневным голосом:
Что ж это ты, а? В конце войны... С Киева ведь вместе шли... Узнаешь меня?
запрокинув голову, напряженно округленные глаза глядели в небо; обросшее
лицо было серо, узко, оно похудело сразу; с усилием перевел взгляд, узнал
Новикова, губы беспомощно-жалко зашевелились:
потекли по его щекам. - Обидно, обидно, - сквозь клокочущий звук в горле
повторял он. - Всю войну прошел - ни разу не раненный...
чувствовал, что жить осталось недолго, то никогда не ошибался. Сужиков не
говорил о смерти, но Новиков подумал, что война для него кончилась раньше,
чем должна была кончиться, и именно это ощущение несправедливости
болезненно кольнуло его.
успокаивающим голосом, промокая бинтом слезы, застрявшие в щетине щек. -
Вы будете жить, будете жить... Боль пройдет, еще немножко...
умирающим, и, испытывая неловкость огрубевшего к горю человека, подумал,
что он, Новиков, не хотел бы, чтобы его ласково обманывали перед смертью,
если суждено умереть: от этой последней ласки жизни не становилось легче.
забуду, - сказал он и легонько сжал худое плечо солдата. Встал и, услышав
снизу слабый голос Сужикова: "Спасибо, товарищ капитан", - почувствовал
острое неудобство от этой благодарности, подумал: "Вот еще один..."
увезли.
нему, почти касаясь его грудью, округло выступавшей под шинелью,
заговорила:
мине? Кто вас звал? Это мое дело!
осторожней, не петляйте по минам, шагайте рядом со мной. У меня, кажется,
больше опыта. - И добавил: - Кстати, вам шоколад от Алешина.
презрительно и ненавидяще, то ли жалко и беспомощно, как сейчас у
Сужикова, задрожали ее губы. И она резко пошла вперед, по котловине, к
озеру.