средством, устраняющим всякую боль. Этот порошок издавна был известен в
Китае; им пользуются также и в наши дни. Китай задолго до нас знал
книгопечатание, артиллерию, воздухоплавание, хлороформ. Но в то время как
в Европе открытие сразу оживает, развивается и творит настоящие чудеса, в
Китае оно остается в зачаточном состоянии и сохраняется в мертвом виде.
Китай - это банка с заспиртованным в ней зародышем.
Китае с незапамятных времен существовало искусство, которое следовало бы
назвать отливкой живого человека. Двухлетнего или трехлетнего ребенка
сажали в фарфоровую вазу более или менее причудливой формы, но без крышки
и без дна, чтобы голова и ноги проходили свободно. Днем вазу держали в
вертикальном положении, а ночью клали на бок, чтобы ребенок мог спать.
Дитя росло, таким образом, только в ширину, заполняя своим стиснутым телом
и искривленными костями все полые места внутри сосуда. Это выращивание в
бутылке длилось несколько лет. По истечении известного времени жертва
оказывалась изуродованной непоправимо. Убедившись, что эксперимент удался
и что урод вполне готов, вазу разбивали, и из нее выходило человеческое
существо, принявшее ее форму.
уважительные причины: он сам не раз пользовался их услугами. Не всегда
пренебрегают тем, что презирают. Этот низкий промысел, бывший весьма на
руку тому высокому промыслу, который именуется политикой, обрекался на
жалкое существование, но не преследовался. Никакого надзора за ним не
было, однако из виду его не упускали. Он мог пригодиться. Закон закрывал
один глаз, король открывал другой.
бесстыдство монархической власти! Иногда жертву клеймили королевскими
лилиями; с нее снимали печать, наложенную богом, и заменяли клеймом
короля. В семье Иакова Эстли, родовитого дворянина и баронета, владельца
замка Мелтон и констебля графства Норфолк, был такой проданный ребенок, на
лбу которого правительственный чиновник выжег каленым железом королевскую
лилию. В некоторых случаях, когда по каким-либо причинам хотели
удостоверить, что изменение в судьбе ребенка произошло не без участия
короля, прибегали именно к этому средству. Англия всегда оказывала нам
честь, пользуясь для своих собственных надобностей цветком лилии.
секты - конечно, принимая во внимание разницу между людьми, промышлявшими
преступным ремеслом, и фанатиками-изуверами; они дробились на шайки и
занимались, между прочим, скоморошеством, но делали это для отвода глаз.
Это облегчало им свободный переход с места на место. Они кочевали,
появлялись то здесь, то там, но, отличаясь строгими правилами и
религиозностью, были неспособны на воровство и ничем не походили на другие
бродячие шайки. Народ долгое время неосновательно смешивал их с
"испанскими и китайскими маврами". "Испанскими маврами" назывались
фальшивомонетчики, а "китайскими" - мошенники. Совсем иное дело
компрачикосы. Это были честные люди. Можно быть о них какого угодно
мнения, но они порой бывали честны до щепетильности. Они стучались в
дверь, входили, покупали ребенка, платили деньги и уносили его с собой.
Сделка совершалась так, что покупателей ни в чем нельзя было упрекнуть.
объединяло англичан, французов, кастильцев, немцев, итальянцев. Такое
тесное содружество обычно возникает в результате общности образа мыслей,
общности суеверий, занятия одним и тем же ремеслом. В этом братстве
бандитов левантинцы представляли Восток, а уроженцы западного побережья
Европы - Запад. Баски свободно объяснялись с ирландцами: баск и ирландец
понимают друг друга, ибо оба говорят на древнем пуническом наречии; кроме
того, здесь играла роль тесная связь между католической Ирландией и
католической Испанией. Эти дружеские отношения завершились даже повешением
в Лондоне гаэльского лорда Брани, который был почти королем Ирландии, что
послужило поводом к созданию Литримского графства.
чем сообществом. Это была голь, собравшаяся со всего света и превратившая
преступление в ремесло. Это было лоскутное племя, скроенное из пестрых
отрепьев. Каждый новый человек был здесь как бы еще одним лоскутом,
пришитым к нищенским лохмотьям.
появлялись, потом опять исчезали. Тот, кого едва терпят, не может надолго
осесть на одном месте. Даже в тех королевствах, где их промысел имел спрос
при дворе и служил при случае подспорьем королевской власти, с ними порой
обходились весьма сурово. Короли прибегали к их мастерству, а затем
ссылали этих мастеров на каторгу. Такая непоследовательность объясняется
непостоянством королевских прихотей. Таково уж свойство "высочайшей воли".
Компрачикосы были бедны. Они могли бы сказать о себе то же, что сказала
однажды изможденная, оборванная колдунья, увидев зажженный для нее костер:
"Игра не стоит свеч". Очень возможно и даже вполне вероятно, что их
главари, оставшиеся неизвестными и производившие торговлю детьми в крупных
размерах, были богаты. Теперь, по прошествии двух столетий, трудно
выяснить это обстоятельство.
были свои законы, своя присяга, свои обычаи. У них была, можно сказать,
своя каббалистика. Если кому-нибудь в наши дни захотелось бы основательно
познакомиться с компрачикосами, ему следовало бы съездить в Бискайю или в
Галисию. Среди них было много басков, и поэтому там, в горах, и теперь еще
сохранились легенды о них. Еще в наше время о компрачикосах вспоминают в
Оярсуне, в Урбистондо, в Лесо, в Астигаре. "Aguardate, nino, que voy
allamar al comprachicos!" [берегись, детка, не то я позову компрачикосов
(исп.)] - пугают в тех местах матери своих детей.
вожаки собирались, чтобы посовещаться. В семнадцатом столетии у них было
четыре главных пункта для таких встреч. Один - в Испании, в ущелье
Панкорбо; второй - в Германии, на лесной прогалине, носившей название
"Злая женщина", близ Дикирха, где находятся два загадочных барельефа,
изображающих женщину с головой и мужчину без головы; третий - во Франции,
на холме, где высилось колоссальное изваяние Палицы Обещания, в старинном
священном лесу Борво-Томона, близ Бурбон-ле-Бена; четвертый - в Англии, за
оградой сада, принадлежавшего Вильяму Челонеру, джисброускому эсквайру, в
Кливленде, в графстве Йорк, между четырехугольной башней и стеной со
стрельчатыми воротами.
крайней суровостью. Казалось, в своем средневековом законодательстве
Англия руководилась принципом: Homo errans fera errante pejor [бродячий
человек страшнее бродячего зверя (лат.)]. Один из специальных статутов
характеризует человека, не имеющего постоянного местожительства, как
существо более опасное, чем аспид, дракон, рысь и василиск" (atrocior
aspide, dracone, lynce et basilico). Цыгане, от которых Англия хотела
избавиться, долгое время причиняли ей столько же хлопот, сколько волки,
которых ей удалось совсем истребить.
святым о здравии волка и величает его своим "крестным".
видели, сквозь пальцы на прирученного волка, ставшего чем-то вроде собаки,
относились так же терпимо к бродягам, кормящимся каким-нибудь ремеслом.
Никто не преследовал ни скомороха, ни странствующего цирюльника, ни
лекаря, ни разносчика, ни скитающегося алхимика, если только у них было
какое-либо ремесло, доставлявшее им средства к жизни. Но и с этой
оговоркой и за этими исключениями вольный человек, каким являлся каждый
бродяга, уже внушал опасение закону. Всякий праздношатающийся представлял
собою угрозу общественному спокойствию. Характерное для нашего времени
бесцельное шатание по белу свету было тогда явлением неизвестным: знали
только существовавшее испокон веков бродяжничество. Достаточно было только
иметь тот особый вид, который принято называть "подозрительным", - хотя
никто не может объяснить, что значит это слово, - чтобы общество схватило
такого человека за шиворот: "Где ты проживаешь? Чем занимаешься?" И если
он не мог ответить на эти вопросы, его ожидало суровое наказание. Железо и
огонь были средствами воздействия, предусмотренными уголовным кодексом.
Закон боролся с бродяжничеством прижиганиями.
лицах", применявшийся на всей английской территории к бродягам (которые,
надо сознаться, легко становились преступниками) и, в частности, к
цыганам, изгнание которых неосновательно сравнивали с изгнанием евреев и
мавров из Испании и протестантов из Франции. Что же касается нас, мы не
смешиваем облавы с гонением.
составляли определенную народность; компрачикосы же были смесью всех
наций, как мы уже говорили, отбросами их, отвратительной лоханью с
помоями. Компрачикосы, в противоположность цыганам, не имели собственного
наречия; их жаргон был смесью самых разнообразных наречий; они изъяснялись
на каком-то тарабарском языке, заимствовавшем свои слова из всех языков.
Они в конце концов сделались, подобно цыганам, племенем, кочующим среди
других племен; но их связывало воедино сообщество, а не общность
происхождения. Во все исторические эпохи в необъятном океане человечества
можно наблюдать такие отдельные потоки вредоносных людей, распространяющие
вокруг себя отраву. Цыгане составляли племя, компрачикосы же были своего
рода масонским обществом; но это масонское общество не преследовало
Шилова Юлия
Махров Алексей
Прозоров Александр
Березин Федор
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия