ваш граммофон. С войны осталась кое-какая аппаратура.
присутствии. Полагаю, это не умышленная дерзость, а просто разболтанность.
Пинфолдом. Затем стол заполнился. Капитан Стирфорт приветствовал всех и
занял место во главе стола. Ничем не примечательный человек, с первого
взгляда. Хорошенькая, довольно еще молодая женщина, миссис Скарфилд, как ее
представители, села рядом с мистером Пинфолдом. Он объяснил ей, что он
временно инвалид и поэтому не встал. - Врач прописал мне страшно сильные
пилюли. У меня после них весьма странное самочувствие. Не обессудьте, если я
буду скучным соседом.
да? Боюсь, я никогда не нахожу времени для чтения.
чувствовал себя в форме. Он сказал: - Завидую вам, - и тупо уткнулся в
бокал. "Наверное, думает, что я пьян", - подумал он и сделал попытку
объясниться: - Большие такие, серые пилюли. Не знаю, что в них там. Не
уверен, что мой врач это знает. Что-то новое.
еде, промолчал.
замешкавшись с тростью, еще сидел, когда все прошли за его спиной. Потом он
встал. Он бы с дорогой душой отправился к себе в каюту, но его удержали,
смешно сказать, страх, что его заподозрят в морской болезни, и, еще смешнее,
вдруг осознанное чувство долга перед капитаном. Ему представилось, что он, в
некотором смысле, его подчиненный и было бы грубейшим нарушением уйти,
прежде чем тебя отпустят. И поэтому он с трудом проследовал за ними в
гостиную и опустился в кресло между супругами Скарфилд. Те пили кофе. Он
всем предложил бренди. Все отказались, и тогда себе он попросил смешать
бренди и creme de menthe. Когда он отдавал это распоряжение, Скарфилды
обменялись взглядом (а он его перехватил), которым словно подтверждали друг
другу крепнувшую уверенность: - Дорогой, мой сосед, писатель, лыка не вязал.
- Да ты что! - Вдрызг пьяный.
В Бирме она недолго сохранит свою кожу.
столько от собственного трудолюбия и сообразительности, сколько от действий
политиков. К этому предмету он привлек внимание своей малой аудитории.
которого не заслуживала свежесть этой мысли, - не добиваются власти, дабы
иметь возможность проводить политику: проводят политику, дабы иметь
возможность добиться власти.
многими членами правительства. Некоторые были также членами клуба Беллами,
тех он просто хорошо знал. Без скидки на свое теперешнее общество он
заговорил о них в фамильярном тоне, как говорил бы среди своих. Скарфилды
снова переглянулись и он слишком поздно сообразил, что он не в своем
окружении, где знаться с политиками считалось едва ли не компрометирующим
обстоятельством. Эти люди решат, что он распушил перья. Он оборвал себя в
середине предложения и смолк, сгорая от стыда.
Скарфилд. - А нам что скажут в газетах, на том и спасибо.
открытость и дружелюбие. Сейчас ему показалось, что он чувствует ее скрытую
неприязнь.
не осталось сомнений. Он выставил себя ослом. Не дорожа больше репутацией
стойкого к морской болезни человека, он качнул корпус в сторону капитана,
потом - Скарфилдов.
тростью, не без труда удержал равновесие. Только-только они пожелали ему
"доброй ночи", он еще не отошел толком, когда какая-то реплика капитана
вызвала их смех. Дружный, в три горла, безжалостно-язвительный, на слух
мистера Пинфолда. Навстречу шел Главер. Желая объясниться, он сказал: - Я
совершенно не разбираюсь в политике.
разговаривает со Скарфилдами. Со стороны казалось: составляется партия в
бридж, но мистер Пинфолд знал, что у них другой интерес, тайный - его
персона.
умылся и принял пилюлю. В бутылке со снотворным еще оставалось на три
столовых ложки. Он решил постараться заснуть без него, воздержаться, по
крайней мере, до полуночи. Море теперь было гораздо спокойнее, на койке уже
не будет мотать. Он улегся и начал читать какой-то роман из тех, что взял в
дорогу.
радиопередача. Прямо под ним, сию минуту репетировали люди. В том же месте и
с тою же необъяснимой слышимостью, что дневной урок божий; счастливая
молодежь, несомненно, команда из-за стола судового кассира. Из инструментов
там были барабаны, трещетки и что-то вроде дудки. Тон задавали барабаны и
трещетки. Мистер Пинфолд не разбирался в музыке. Ему показалось, что ритмы,
в которых они играли, заимствованы у какого-то примитивного племени и
представляют не столько художественный, сколько этнографический интерес. Его
догадка подтвердилась.
оснований выступавший в роли вожака.
пришли к нему самостоятельно. Они играли это в камерах. Это сводило с ума
заключенных.
ломался. Большинству хватало двенадцати. Они могли вынести любую пытку -
только не эту.
- До сумасшествия в чистом виде. - Это было хуже любой пытки. - Сейчас
русские прибегают к этому. - Женские, мужские голоса, все молодые,
напористые, сминали друг друга, как кутята. - Лучше всех это делают венгры.
- Славные три восьмых. - Славные индейцы покопута. - Вот кто были психи.
камерой. Мистер Пинфолд был не из тех, кто может думать и читать под
музыкальное сопровождение. Даже в юности он выискивал такие ночные клубы,
чтобы из бара не было слышно оркестра. Были у него друзья, тот же Роджер
Стиллингфлит, которым джаз был нужен, как наркотик: то ли он их возбуждал,
то ли затормаживал - мистер Пинфолд не выяснял. Сам он предпочитал тишину.
Ритм три восьмых поистине оказался пыткой. Он не мог читать. А ведь он и
четверти часа не пробыл в каюте. Впереди невыносимые часы. Он допил бутылку
со снотворным и под музыку лихой молодежи со стола кассира провалился в
беспамятство.
угомонились. Ни единая тень не мелькнула за окном каюты в свете палубных
иллюминаторов. И однако наверху царило смятение. Команда - ее значительная
часть, во всяком случае, - волочила по палубе что-то, судя по звуку, вроде
многорядной бороны, и работа не доставляла им радости. Они мятежно роптали
на своем языке, а распоряжавшийся офицер изрыгал луженой глоткой морского
волка: - Пошевеливайтесь, черные ублюдки. Пошевеливайтесь.
возможно, чтобы в штате "Калибана" имелся старшина корабельной полиции. -
Ей-ей, я застрелю первого, кто сунется, - сказал офицер.
сцену: полуосвещенная палуба, темные взбешенные лица, одиноко застывший
насильник с тяжелой ракетницей. Затем раздался грохот, но не выстрела, а
страшно обвалившегося металла, как если бы в огромную каминную решетку
обрушилась сотня кочерег и щипцов; взмыл страдальческий вопль и упала
мертвая тишина.
полюбуйтесь, что вы натворили.
Зыков Виталий
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман