что-то искал в золе. "Гвозди собирает!" - с яростной болью подумал Рюмин и
оглянулся назад. Курсанты шли в ногу и все смотрели на пацана, и все же
Рюмин не сдержался и свирепо скомандовал:
ней.
неподвижно стоял поодаль широкой темной ямы, а перед нею полукругом лежали
семеро убитых, завернутые в плащ-палатки. Рюмин вполголоса приказал роте
построиться у могилы в каре и, ни к кому не обращаясь, сказал:
Рюмин осторожно повел глаза по строю, и Алексей понял, кого он ищет, и не
стал ждать.
концы плащ-палаток, и это же стал проделывать Рюмин, и тоже одной рукой. Они
одновременно управились над шестью убитыми и разом подошли к седьмому. Это
был курсант Мирошник. Он лежал лицом вниз, а в разрез шинели, между его
ногами, торчмя просовывалась голая, по локоть оторванная рука. На ней
светились и тикали большие кировские часы. Рюмин издал птичий писк горлом и
выпрямился, враз поняв, что все, что он задумал с похоронами, - негодно для
жизни, ибо кроме отталкивающего ужаса смерти и тайного отчуждения к убитым,
никто из курсантов - сам он тоже - не испытывает других чувств; у всех было
пронзительное желание быстрее покончить тут, и каждый хотел сейчас же что-то
делать, хотя бы просто двигаться и говорить. Тогда Рюмин и понял, что "со
стороны" учиться мести невозможно. Это чувство само растет из сердца, как
первая любовь у не знавших ее...
не смог на кладбище сообщить роте ее истинное положение, и тогда же у него
окончательно созрело и четко оформилось то подлинное, на его взгляд, боевое
решение, путь к которому он искал весь день.
церкви Рюмин снова построил взводы в каре, и курсанты видели, что капитану
очень не хватает сейчас стека.
что-то подумал, кто-то еще боролся с ним и хотел одолеть, - приказ
командования уничтожить мотомехбатальон противника, что находится впереди
нас, и выйти в район Клина на соединение с полком, которому мы приданы.
Атакуем ночью. Огневой подготовки не будет. Раненых приказано оставить
временно здесь. Их эвакуирует другая часть... По местам!
с удавными перехватами щекочущий визг, и старшина сообщил вскоре взводам,
что на ужин будет кулеш и бесхозная свинина.
под ними какой-то двухэтажный подвал. БУ прямо... Только вам самим надо
поговорить с хозяином.
подсолнечными будыльями. Рюмин оглядел его издали. Ему не хотелось входить в
него и видеть пустые комнаты и "БУ прямо". "Надо оставить у них не только
винтовки, но и гранаты... И санинструктора". Тот стоял рядом рост в рост, и
сумка съехала на живот, а верхний рожок у креста на ней оторвался, образовав
букву "Т".
Рюмин.
сенцах возился над кадкой маленький старик в дубленом полушубке. Рюмин встал
на пороге и поздоровался. Старик пощурился на него и незаметно выпустил из
рук огурцы обратно в кадку. На вопрос Рюмина, он ли хозяин, старик сказал,
что хозяин теперь всему война. "Наши раненые и санинструктор тоже должны
знать это, - поспешно подумал Рюмин, - хозяин теперь всему война. Всему!" Но
осматривать комнату и БУ он не стал.
подчиняться, и Рюмин подумал, что, может, не следует к нему определять
раненых. Погасив каганец, старик проводил Рюмина с крыльца и во дворе
сказал:
доме раненых.
стариковы глаза. - И тогда заплатим вам за помощь Красной Армии. Понимаете?
ни подводил роту к невидимому селению и сколько бы там ни было немцев, они
все до одного обрекались на смерть, потому что предоставить им плен в этих
условиях курсанты не могли. Все, что роте предстояло сделать в темноте,
Рюмин не только последовательно знал, но и видел в том обостренно резком
луче света, который центрировался в его уме предельным напряжением воли и
рассудка. Он был уже до конца убежден, что избрал единственно правильное
решение - стремительным броском вперед. Курсанты не должны знать об
окружении, потому что идти с этим назад значило просто спасаться, заранее
устрашась. Нет. Только вперед, на разгром спящего врага, а потом уже на
выход к своим.
действиях в нем. Всякий раз, когда только он мысленно встречался с
рассветом, сердце просило смутное и несбыточное - дня не нужно было; вместо
него могла бы сразу наступить новая ночь...
рвом. Тут немного метелило и было яснее направление ветра - он дул с
востока. Рюмин пошел перед строем, зачем-то высоко и вкрадчиво, как на
минной полосе, поднимая ноги, и в напряженном безмолвии курсанты
по-ефрейторски выкидывали перед ним винтовки с голубыми кинжальными штыками
и сами почему-то дышали учащенно и шумно. Рюмин будто впервые увидел свою
роту, и судьба каждого курсанта - своя тоже - вдруг предстала перед ним
средоточием всего, чем может окончиться война для Родины: смертью или
победой. Он вполголоса повторил боевой приказ и задачу роте, и кто-то из
курсантов, забывшись, громко сказал:
Рюмина цепко засела ненужная, до обиды ничтожная и назойливая, как комар,
мысль: "А на чем она его носит? На чем?.. "
остановилась в низине, поросшей кустами краснотала. Рюмин приказал
четвертому взводу выдвинуться к опушке леса в северной части села и, заняв
там оборону, произвести в четыре десять пять залпов по дворам и хатам
бронебойно-зажигательными патронами. Тогда остальные взводы, подтянувшись к
селу с тыла, бросаются в атаку. Четвертый взвод остается на месте и в упор
расстреливает отступающих к лесу голых фашистов. Рюмин так и сказал - голых,
и Алексей на мгновение увидел перед собой озаренное красным огнем поле и
молчаливо бегущих куда-то донага раздетых людей. Он пошел впереди взвода тем
самым шагом, каким Рюмин обходил роту перед ее выступлением - как на минной
полосе, и курсанты тоже пошли так, и неглубокий снег, перемешанный с землей
и пыреем, буграми налипал к подошвам сапог, и приходилось отколупывать его
штыками.
белесовато-мутной мгле как провал земли, и уже издали к пресному запаху
снега стал примешиваться горьковато-крутой настой дубовой коры. В
окостеневшем безмолвии нельзя было отделаться от щемящего чувства
заброшенности. Алексей то пристально всматривался в троих разведчиков,
шедших недалеко впереди с осторожной непреклонностью слепых людей, готовых
каждую секунду натолкнуться на преграду, то оглядывался назад и, благодарный
кому-то за то, что он не один тут, видел рассредоточенный строй курсантов,
далеко выкинувших перед собой винтовки и пригнувшихся, как под напором
встречной бури.
опушки до села оказалось не больше трехсот метров. Взвод залег плотной
цепью, и сразу летуче запахло бензином -. у кого-то пролилась бутылка.
Алексей лежал в середине цепи, ощущая животом колкие комочки двух "лимонок"
в карманах шинели. Стрелки его наручных часов, казалось, навсегда
остановились на цифрах 12 и 4. Село виделось смутно. Оно скорее угадывалось,
придавленное к земле оцепенелой тишиной. Когда длинная стрелка часов сползла
с единицы, Алексей воркующим тенором - волновался - сказал: "Внимание!" - и
медленно стал поднимать пистолет вверх. Он до тех пор вытягивал руку, пока
не заломило плечо. Указательный палец окоченел на спусковом крючке. Не
доверив ему, Алексей подкрепил его средним, и контрольный выстрел сорвался
ровно за минуту раньше времени...
тела, и сразу же в разных местах села в небо взметнулись лунно-дымные стебли
ракет, и было видно, как стремительно понеслись куда-то вбок и вкось пегие
крыши построек. Остальным залпам не хватило слаженности - они хлестали село