Чтение 7–й страницы книги ~Упадок и разрушение~

только и делают, что строят насмешки на этот счет.

-- Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то
еще.

-- Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком. Господи! Если бы не
трубки, то просто не представляю, как бы я все это выдержал. А вы к нам
какими судьбами?

-- Меня отчислили из Скона за непристойное поведение.

-- Ясно. Стало быть, как Граймса.

-- Нет, -- отрезал Поль. -- Вовсе не как Граймса.

-- Впрочем, не все ли равно как. Вот и звонок. Господи, опять этот
дрянной человек взял мою мантию!

Прошло два дня. Бест-Четвинд уселся за орган и заиграл плясовую.

-- А знаете, сэр, пятиклассники от вас в восторге. Они с Полем
расположились на хорах местной церкви. Это был их второй урок музыки.

-- Ради всех святых, оставь инструмент в покое. Что значит -- в
восторге?

-- А вот что. Сегодня утром Клаттербак стащил из кладовки банку
ананасов. Тангенс его и спроси: "В столовой будешь лопать?" Тот отвечает:
"Еще чего! Съем на пеннифезеровском уроке!" -- "А вот и нет! -- говорит
Тангенс. -- Конфеты или печенье -- это еще куда ни шло, но ананасы -- это
уже безобразие. Из-за таких гадов, как ты, даже невредные учителя и то
начинают черт знает что выделывать".

-- Что же тут такого лестного?

-- Лично я первый раз слышу, чтобы об учителях так хорошо отзывались,
-- сказал Бест-Четвинд. -- Можно еще разочек псалом сыграть?

-- Нельзя, -- сказал Поль.

-- Нельзя так нельзя, -- согласился Бест-Четвинд. -- А вы Филбрика
помните? Загадочный тип, правда?

-- Это точно, -- сказал Поль.

-- Дело даже не в том, что он никудышный дворецкий. Слуги у нас здесь
один другого хуже. Просто, похоже, он вообще никакой не дворецкий.

-- А кто же он тогда?

-- Вот и я про это -- вы встречали дворецких с алмазными булавками в
галстуках?

-- Не приходилось.

-- Мне тоже. А у Филбрика есть и булавка и кольцо. С большущими
бриллиантами. Он их Брюксу показывал. А Брюкс нам рассказал. Филбрик
говорит, что до войны он мерил изумруды и алмазы стаканами, а ел только на
золоте. Мы решили, что он русский князь в изгнании.

-- Русские, вообще-то, не стесняются своих титулов. Да и непохож он на
иностранца.

-- Мы тоже так сначала думали, но потом Брюкс сказал, что перед войной
в наших школах появилось много русских. А теперь, -- продолжал он, -- я
все-таки поиграю. В конце концов, мамаша платит за это пять гиней в семестр.

"Глава 6"

"ИСПЫТАНИЕ"

В тот день Поль сидел в учительской у камина в ожидании звонка к чаю и
вдруг поймал себя на том, что думает о проведенной здесь неделе и о том,
что, вопреки всем его предчувствиям, жизнь оказалась вполне сносной. По
словам Бест-Четвинда, пятиклассники были от него в восторге. Может быть, "в
восторге" и сильно сказано, но между учителем и учениками с первых уроков
действительно установилось неплохое взаимопонимание. Когда Полю нужно было
написать письмо или хотелось почитать, дети охотно предоставляли ему такую
возможность, за что преподаватель, в свою очередь, позволял им распоряжаться
учебным временем по их усмотрению. Если на Поля вдруг нападал
преподавательский раж, дети сидели и помалкивали, если он задавал домашнее
задание, то находились энтузиасты, это задание выполнявшие. Погода была
дождливой, так что ни о каких уроках гимнастики не было и речи. Поль никого
не наказывал, ученики не подстраивали ему в ответ пакостей, и все шло без
осложнений. Вечерами Граймс потчевал его рассказами о своем прошлом с такими
подробностями, которые свели бы с ума видавшего виды психоаналитика.

Вошел мистер Прендергаст с почтой.

-- Одно письмо вам, два Граймсу, а мне опять ничего, -- объявил он. --
Мне никто не пишет. А ведь было время, когда я получал в день по пять-шесть
писем, и это не считая официальных. Матушка раскладывала корреспонденцию по
порядку. В одну стопу -- просьбы о воспомоществовании, в другую -- личные
письма, отдельно -- приглашения на похороны и свадьбы, отдельно -- на
крещения и благодарственные молитвы, и, наконец, ругательные анонимки. Ума
не приложу, почему священники получают такую массу анонимок, и причем порой
от людей образованных. Помню, мой отец в свое время от них страшно страдал,
в конце концов даже в полицию вынужден был обратиться -- угроза за
угрозой... А сочиняла эти анонимки, как потом оказалось, супруга нашего
викария, тихая, маленькая женщина. Держите ваше письмо. Граймсу, похоже,
прислали какие-то счета; просто непостижимо, как таким людям кредит
открывают. Я, например, всегда плачу наличными. Вернее, платил бы, если бы
покупал. Я ведь уже два года ничего себе не покупаю, если не считать табаку,
"Дейли ньюс", а когда совсем холодно -- кагору. Последнее мое приобретение
-- вот эта трость. В Шанклине купил. А Граймс берет ее, чтобы наказывать
учеников. И купил-то я ее совершенно случайно. Приехал я в Шанклин на один
день -- в августе как раз два года исполнится, -- зашел в табачный магазин
табаку купить. Нужного мне сорта не оказалось, а уходить с пустыми руками я
постеснялся, вот и пришлось купить трость -- она обошлась мне в один шиллинг
шесть пенсов, -- добавил он тоскливо, -- так что пришлось вечером отказаться
от чая.

Поль взял письмо. Его переслали с Онслоу-сквер. На конверте был герб
Скон-колледжа. Писал один из его немногочисленных друзей.

"Скон-колледж. Оксфорд

Дорогой Пеннифезер! -- гласило письмо. -- "Стоит ли говорить, как
огорчился я, когда узнал о постигшем Вас несчастье. У меня складывается
впечатление, что Вы пали жертвой самой настоящей несправедливости. Я,
правда, не успел ознакомиться со всеми обстоятельствами, но странное
событие, которое случилось вчера вечером, лишь укрепило меня в моих
подозрениях. Я ложился спать, когда открылась дверь и ко мне заявился
Аластер Дигби-Вейн-Трампингтон. До этого мы с ним никогда не общались, и
визит его меня немало удивил. Он сказал: "Вы, говорят, приятель
Пеннифезера?" Я сказал, что это действительно так. Он продолжал: "Мне
кажется, я впутал его в хорошенькую историю". Я сказал: "Мне тоже так
кажется". Он сказал: "Не могли бы вы извиниться от моего имени, когда
станете ему писать?" Я сказал, что могу. Он подумал и добавил: "Кстати, он,
вроде бы, небогат. Не послать ли мне ему фунтов двадцать, в возмещение, так
сказать, убытков, а? Больше у меня сейчас нет. Как вы на это

смотрите?" Тут я, признаться, не выдержал и сообщил ему все, что думаю
о нем и о его гнусном предложении. Я осведомился, по какому праву он смеет
так обращаться с человеком, вся вина которого заключается в том, что он,
видите ли, не принадлежит к его отвратительной компании. Он как-то опешил,
пробормотал: "Странно, странно, что до моих дружков, например, так они
только и знают, что с меня деньги тянут", -- и убрался восвояси.

На днях я совершил велосипедную прогулку в Литтл-Бичли, побывал в
церкви Св. Магнуса, там есть очень интересные надгробья -- я сделал эскизы.
Жаль, что Вас не было.

Ваш Артур Поттс.

Р. S. Насколько я могу понять. Вы решили всерьез посвятить себя
преподавательской деятельности. На мой взгляд, образование прежде всего
должно способствовать развитию нравственных качеств, а не только смирять
инстинкты. Будущее, как мне кажется, принадлежит тем, кто умеет тонко
чувствовать, а не волевым натурам. Было бы интересно узнать, что
подсказывает Вам Ваш опыт в этом вопросе. Наш капеллан, кстати, со мной не
согласен. Он полагает, что утонченность восприятия ослабляет силу воли.
Хотелось бы познакомиться и с Вашей точкой зрения".

-- Что вы на это скажете? -- спросил Поль мистера Прендергаста, подавая
ему письмо.

Тот внимательно изучил его и изрек:

-- По-моему, ваш друг заблуждается насчет чувств, на его месте я бы так
не полагался на голос сердца.

-- Да нет же, я про деньги спрашиваю.

-- Боже правый! И вы еще сомневаетесь. Немедленно соглашайтесь.

-- Это самое настоящее искушение.

-- Мой мальчик, вы согрешите, если откажетесь. Подумать только,
двадцать фунтов. Жалованье за полсеместра.

Зазвонили к чаю. В столовой Поль протянул письмо Граймсу.

-- Как мне поступить?

-- Ты про денежки, что ли? Бери, пока не раздумали.

-- Боюсь, что все не так просто.

Поль думал про деньги на уроках, думал одеваясь к обеду, думал за
обедом. В тяжкой борьбе принципы, усвоенные с детства, одержали верх.

"Если я возьму эти деньги, -- рассуждал Поль, -- я так и не пойму,
правильно я поступил или нет. Мне не будет покоя. Если же я их не приму, я
буду твердо знать, что поступил правильно. Отказавшись, я смогу уверить
себя, что, несмотря на все нелепые приключения последних десяти дней, я
по-прежнему тот самый

Поль Пеннифезер, к которому я всегда относился с уважением. Это
превосходная проверка жизнеспособности моих идеалов".

Он попытался объяснить свое состояние Граймсу, когда они вечером сидели
у миссис Роберте.

-- Может статься, моя позиция выглядит странной, -- начал он. -- Ничего
не поделаешь, так уж я воспитан. На первый взгляд, деньги взять следует.
Дигби-Вейн-Трампингтон баснословно богат, и эти двадцать фунтов он все равно
прокутит или просадит на скачках. Устроенный им кутеж принес мне