перевалка мигала еще красным огнем. В середине острова навалом грудились
скалы, меж скал темнели кедрачи, местами выгоревшие, а понизу острова кипел
вершинами лес.
начале лета, когда бушует всюду разнотравье, полыхают непостижимо яркие
цветы Сибири. В середине лета, к сенокосу, цветы осыпаются и листья на
деревьях блекнут.
гусятник и низенький хвощ. За ними синяя полоса, окропленная розовыми и
огненными брызгами. Цветут колокольчики, жарки, кукушкины слезки, дикий мак.
Везде по Сибири они давно отцвели и семя уронили, а тут...
удалялся, а мне хотелось насмотреться на нечаянно встреченную весну!
ребро и затонул вдали.
Встречалось много островов, одиноких и цепью, но весеннего больше не
попадалось. Тот остров оставался долго под водою, и когда обсохли его
берега, -- всюду уже было лето и все отцвело, а он не мог без весны -- и
забушевал, зацвел яркой радугой среди реки, и ничто не могло сдержать
торжества природы. Она радовалась, буйствовала, не соблюдая никаких сроков.
человеку поздно или рано приходит своя весна. В каком облике, в каком цвете
-- неважно. Главное, что она приходит.
осыпи одного из отрогов вершины Кваркуш. Из-за Вогульской сопки, отчетливо
видной вдали, медленно поднималось солнце, и сопка то озарялась с восточной
стороны, то снова делалась сумеречной от наползающих на нее облаков.
густым туманам. Снег засверкал на вершине, облака потускнели, нехотя сползли
в ущелья, и мир разделился надвое. Вверху были сопки, с белыми зайцами на
спинах, все в солнечном сиянии, все в сверкании. А внизу все затоплено,
закрыто. Это был тот час, когда неживая чернота сопок и осыпей окутывалась
призрачным дымком и сопки не отпугивали, а манили к себе этой призрачной
загадочностью.
ущельям речки, налетали на камни и завалы и все же катились безостановочно с
Кваркуша, с Вогульской сопки и с трех камней, с тех загадочных камней, куда
с извечным постоянством ходят сбрасывать рога олени.
лежат вечные снега, питая острые родники теми скупыми каплями, из которых
потом рождаются великие реки, то яростно, то степенно идущие до самого
Каспийского моря.
рождению нужен покой. Низкое, скупое на тепло и щедрое на свет солнце все же
оплавляет прессованные, тяжелые, как свинец, валы снегов, и разбегаются во
все стороны юркие ручейки. Еще малые, еще хилые, тут же совсем близко
сходятся они вместе и вперехлест, весело заплетаясь на ходу, катятся вниз по
камням и осыпям. Вниз! Вниз! С хохотом и звоном. И уже не остановить их, не
вернуть. Реки -- что человеческие судьбы: у них много поворотов, но нет пути
назад.
сопок. Валуны кругом величиной с дома, на сопке тоже снег, припал плотно,
белые лапы меж камней запустил, держится за них. От снега в спину мне несет
стужей, в глаза бьет ослепительное нежаркое солнце. Под сопкою, чуть ли не
выскакивая на усыпанные семенами снежные груды, растут подснежники с теплыми
шероховатыми листьями. В листьях этих, как в доброй горсти, зажато по пяти
белых цветочков. Расцветают они здесь почти все лето, преследуя линяющие под
солнцем снега, расцветают по пяти штук на одном стебле. Нигде я не видел
таких дерзких подснежников.
скрюченной пихточки я вижу крупныe багрово-розовые цветы.
голова к голове, лист в лист. И цветы там яркие, с желтыми зрачками.
осыпи, в студеное поднебесье их тяжелые семена? Может, птица в клюве
принесла? Может, лось в раскопытье?
побагровели эти листья на срезах от стужи.
видать. Цветы стоят, как детишки в ярких шапочках с завязанными ушами, и не
дают холоду сжечь семена. И лепестки у цветов с проседью, и мясисты они,
толсты. Вся сила этого цвета идет на то, чтобы сберечь семена, и они не
откроются во всю ширь, не зазеваются на приветливо сияющее солнце. Они не
доверяют этому солнцу. Они слишком много перенесли, прежде чем пробудились
от зябкого сна среди голых, прокаленных стужею камней.
пока их здесь всего три, мужественных, непокорных цветка, и в них залог
будущей красоты.
занесут их меж камней и найдут им щелку, из которой идет хотя и чуть
ощутимое, но теплое дыхание земли. Я верю в это, потому что лет восемьдесят
назад возле Кваркуша и других приполярных вершин и сопок не было ни одного
деревца. А сейчас в распадках низкие, костлявые, полураздетые, но сплошные
леса, и даже на западном склоне Кваркуша, вокруг альпийских лугов где
островками, где в одиночку -- низкие, почти нагие деревца, но такие крепкие,
узлистые, что корни их раскалывают камень, а от стволов отскакивает топор.
Деревья ведут постоянное, тяжелое наступление и закаляются в борьбе, в
вечном походе. Иные из них падают, умирают на ходу, как в атаке, а все-таки
они идут. Идут вперед и вперед!
мертвящим дыханием скал, принимающие на свою грудь всю лютость севера ради
лесов, что идут за ними, -- низкий поклон им от бывшего солдата российского,
который знает, как трудно быть первым.
нею эти багрово-розовые цветы с работящими корнями и живучим семенем. И все
эти светящиеся внизу на полянах бледными лампадами купавки, желтые лютики,
невиданно мелкие, с мошечку величиной, незабудки, и даже чудом проникшие
сюда лазоревые цветы, и уверенные в себе подснежники с восхищением глядят на
нездешних жителей, на трех разведчиков, как бы наполненных живою, горячею
кровью.
жену, и она улетела в коридор. Ребятишки еще раньше разбежались. Стал пьяный
мужик искать, чего бы разбить. Но в комнате уже все было разбито и порушено.
листья гераньки скоро чернели, свертывались и опадали. Но набралась сил
геранька и отросла -- расцвела. Один цветок и был у нее только да с пяток
листьев, которые ночью примерзали к окну, а как печку затопляли, они
оттаивали.