Чтение 7–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 1)~

- Говорите, говорите, - поторопил его чахоточный.

- Александровский мост в Сызрани. - Рыбников сделал эффектную паузу. - Самый длинный в Европе, семьсот саженей. Если рухнет в Волгу, магистраль встанет. Вы понимаете, что это значит?

Человек по кличке Мост медленно улыбнулся.

- Да. Да. Крах, поражение, позор. Капитуляция! Вы, японцы, знаете, куда бить! Вы заслуживаете победы! - Глаза бывшего студента вспыхнули, темп речи с каждым словом делался всё быстрей. - Это можно! Я могу это сделать! У вас есть сильная взрывчатка? Я спрячу ее в тендере, среди угля. Один брикет возьму в кабину. Брошу в топку, детонация! Фейерверк!

Он расхохотался.

- На седьмом пролете, - мягко вставил Рыбников. - Это очень важно. Иначе может не получиться. На седьмом, не перепутайте.

- Я не перепутаю! Послезавтра мне заступать. Товарняк до Челябинска. Машинисту так и надо, мерзавец, всё глумится над моим кашлем, "глистой" обзывает. Мальчишку-кочегара жалко. Но я его ссажу. На последней станции задену по руке лопатой. Скажу: ничего, буду кидать уголь сам. А уговор? - вдруг встрепенулся Мост. - Про уговор не забыли?

- Как можно, - приложил руку к сердцу Рыбников. - Помним. Десять тысяч. Вручим в точности, согласно вашей инструкции.

- Не вручить, не вручить, а подбросить! - нервно выкрикнул больной. - И записку: "В память о несбывшемся". Я напишу сам, вы перепутаете!

И тут же, брызгая чернилами, написал.

- Она поймет... А не поймет, еще лучше, - бормотал он, шмыгая носом. - Вот, возьмите.

- Но учтите: деньги и записку дорогая вам особа получит лишь в одном случае - если мост рухнет. Не обсчитайтесь: на седьмом пролете.

- Не бойтесь. - Самарец хмуро стряхнул с ресниц слезу. - Чему-чему, а точности чахотка меня обучила - принимаю пилюли по часам. Главное, не обманите. Дайте честное слово самурая.

Василий Александрович вытянулся в струну, нахмурил лоб и сузил глаза. Потом сделал какой-то невообразимый, только сейчас придуманный им жест и торжественно произнес:

- Честное слово самурая.

* * *

Главный разговор тет-а-тет был назначен в семь часов вечера, в извозчичьем трактире близ Калужской заставы (тот самый пункт №3).

Место было выбрано с толком: темно, грязновато, шумно, но не крикливо. Здесь пили не горячительные напитки, а чай - помногу, целыми самоварами. Публика была чинная, нелюбопытная - нагляделись за день на уличную сутолоку да на седоков, теперь бы посидеть в покое за приличным разговором.

Василий Александрович явился с десятиминутным опозданием и сразу направился к угловому столу, за которым сидел крепкий бородач с неподвижным лицом и цепким, ни на миг не останавливающимся взглядом.

Весь последний час Рыбников наблюдал за входом в трактир из соседнего подъезда и Дрозда приметил еще на подходе. Когда убедился, что слежки нет, вошел.

- Кузьмичу мое почтеньице! - крикнул он издалека, подняв растопыренную пятерню - Дрозд его в лицо не знал, а нужно было изобразить встречу старых приятелей.

Революционер нисколько не удивился, ответил в тон:

- А-а, Мустафа. Садись, татарская харя, почаевничаем.

Сильно стиснул руку, да еще хлопнул по плечу.

Сели.

За соседним столом большая компания степенно кушала чай с баранками. Поглядели на двух друзей без интереса, отвернулись.

- За вами не следят? - тихо спросил Василий Александрович о самом насущном. - Уверены, что в вашем окружении нет агента полиции?

Дрозд спокойно ответил:

- Почему же не следят, обязательно следят. И провокатор имеется. Мы его, иуду, пока не трогаем. Лучше знать, кто, а то другого приставят, вычисляй его.

- Следят? - напружинился Рыбников и метнул взгляд в сторону стойки - за ней имелся выход в проходной двор.

- Ну, следят, так что? - Эсэр пожал плечами. - Когда можно, пускай следят. А когда ни к чему, можно и оторваться, дело привычное. Так что не нервничайте, отважный самурай. Я нынче чистенький.

Второй раз за сегодняшний день Василия Александровича назвали самураем, но теперь с явной насмешкой.

- Вы ведь японец? - спросил получатель Транспорта, хрустнув куском сахара и шумно втянув чай из блюдца. - Я читал, что некоторые из самураев почти неотличимы от европейцев.

- Какая к бесу разница - самурай, не самурай, - обронил Рыбников, по привычке подстраиваясь под тон собеседника.

- Это верно. Давайте к делу. Где товар?

- Перевез в склад на реке, как вы просили. Зачем вам река?

- Нужно. Куда именно?

- После покажу.

- Кто кроме вас знает? Ведь разгрузка, перевозка, охрана - целое предприятие. Люди надежные? Язык за зубами держать умеют?

- Они будут немы, как рыбы, - серьезно сказал Рыбников. - Ручаюсь головой. Когда будете готовы забрать?

Дрозд почесал бороду.

- Думаем часть товара, небольшую, в Сормово сплавить, по Оке. Завтра к ночи оттуда придет баржа. Тогда и заберем.

- Сормово? - прищурился Василий Александрович. - Это хорошо. Правильный выбор. Каков ваш план действий?

- Начнем с забастовки на железных дорогах. Потом всеобщая. А когда власть нервишками дрогнет, пустит казаков или маленько постреляет - вмиг боевые отряды. На сей раз обойдемся без булыжника, орудия пролетариата.

- Когда начнете-то? - небрежно спросил Рыбников. - Нужно, чтоб самое позднее через месяц.

Каменное лицо революционера скривилось в усмешке:

- Выдыхаетесь, сыны микадо? Язык на плечо?

По зале прокатился смешок, и Василий Александрович от неожиданности вздрогнул - неужто услышали?

Рывком обернулся - и тут же снова расслабился.

Это в трактир ввалились двое седобородых извозчиков, здорово навеселе. Один, не удержавшись на ногах, упал, второй помогал ему подняться, приговаривая:

- Ничаво, Митюха, конь об четырех ногах, и то спотыкается...

От одного из столов крикнули:

- Энтакого коняшку на живодерню пора!

Загоготали.

Митюха заругался было на насмешников, но налетели половые и в два счета вытолкали пьяненьких ванек прочь - не срами почтенное заведение.

- Эх, Русь-матушка, - снова усмехнулся Дрозд, и опять криво. - Ничего, скоро так встряхнем - из порток выскочит.

- И припустит с голым задом в светлое будущее?

Революционер внимательно посмотрел в холодные глаза собеседника.

Не надо было задирать, сразу понял Рыбников. Перебор.

Несколько секунд не отводил взгляд, потом сделал вид, что не выдерживает - потупился.

- Нас с вами объединяет лишь одно, - презрительно сказал эсэр. - Отсутствие буржуазных сантиментов. Только у нас, революционеров, их уже нет - перешагнули, а у вас, молодых хищников, их еще нет - не доросли. Вы используете нас, мы используем вас, однако вы мне, господин самурай, не ровня. Вы не более чем винтик в машине, а я - архитектор Завтрашнего Дня, ясно?

Он похож на кошку, решил Василий Александрович. Позволяет себя кормить, но руку лизать не станет - в лучшем случае мурлыкнет, и то вряд ли.

Ответить нужно было в тон, но не усугубляя конфронтацию:

- Ладно, господин архитектор, к черту лирику. Обсудим детали.

* * *

Дрозд и ушел по-кошачьи, без прощаний.

Когда выяснил всё, что нужно, просто поднялся и нырнул в дверь за стойкой. Василию Александровичу предоставил уходить через улицу.

Возле трактира на козлах дремали извозчики, поджидали седоков. Первые двое - давешние пьянчуги. Первый совсем сомлел, уткнулся носом в колени и знай похрапывал. Второй кое-как держался - даже тряхнул вожжами, увидев Рыбникова.

Но брать извозчика у трактира Василий Александрович не стал - это противоречило правилам конспирации. Отошел подальше и остановил случайного, ехавшего мимо.

На углу Кривоколенного переулка, в месте плохо освещенном и пустынном, Рыбников положил на сиденье рублевку, а сам мягко, даже не качнув коляску, соскочил на мостовую - и в подворотню. Как говорится, береженого Бог бережет.

Слог шестой, в котором важную роль играют хвост и уши

Особый поезд № 369-бис ожидался ровно в полночь, и можно было не сомневаться, что эшелон прибудет минута в минуту - о графике его следования Фандорину телеграфировали с каждой станции. Состав шел по "зеленой улице", вне всякой очереди. Грузовые, пассажирские и даже курьерские уступали ему дорогу. Когда мимо обычного поезда, беспричинно застрявшего где-нибудь в Бологом или Твери, проносился паровоз с одним-единственным купейным вагоном, бывалые пассажиры говорили друг другу: "Начальство поспешает. Видать, в Москве какая-нибудь закавыка".

Окна секретного вагона были не только закрыты, но и плотно завешены шторами. На всем пути следования из первой столицы во вторую 369-бис остановился всего один раз, для заправки, да и то не более чем на четверть часа.

Встречали таинственный поезд на маленьком подмосковном полустанке, окруженном двойной цепочкой железнодорожных жандармов. Моросил мелкий, противный дождь, фонари раскачивались под порывистым ветром, отчего по перрону шныряли вороватые, нехорошие тени.

Эраст Петрович прибыл за десять минут до назначенного времени, выслушал доклад подполковника Данилова о принятых мерах предосторожности, кивнул.

Надворный советник Мыльников, извещенный об ожидавшемся событии всего час назад (инженер заехал за ним безо всякого предупреждения), весь извертелся: несколько раз обежал платформу, возвращался к Фандорину и всё спрашивал: "Кого ожидаем?"

- Увидите, - коротко отвечал Эраст Петрович, то и дело поглядывая на свой золотой брегет.

Без одной минуты двенадцать из темноты донесся протяжный гудок, потом засветились огни паровоза.

Дождь полил сильнее, и камердинер раскрыл над инженером зонтик, нарочно встав так, чтобы капли стекали Мыльникову на шляпу. Взбудораженный Евстратий Павлович, впрочем, этого не замечал - лишь поежился, когда холодная струйка проникла за воротник.

- Начальник вашего управления, да? - спросил он, разглядев купейный вагон. - Шеф корпуса? - И, понизив голос до шепота. - Неужто сам министр?

- Убрать посторонних! - крикнул Фандорин, заметив в дальнем конце перрона обходчика.

Грохоча сапогами, жандармы бросились выполнять приказ.

369-бис остановился. Когда затих железный лязг и скрежет тормозов, до слуха приосанившегося и сдернувшего котелок Мыльникова донесся странный звук, очень похожий на бесовские завывания, терзавшие по ночам больные нервы Евстратия Павловича. Мыльников замотал головой, отгоняя чертовщину, но вой усилился, а вслед за ним явственно донесся и лай.

Со ступенек браво скатился офицер в кожаной тужурке, откозырял Фандорину и вручил ему пакет, на котором чернела загадочная надпись "СПППЕВПАПО-РОППСПС".

- Что это? - дрогнул голосом Мыльников, заподозривший, что всё это ему снится: и ночное явление инженера, и поездка под дождем, и собачий лай, и непроизносимое слово на конверте.

Эраст Петрович перевел аббревиатуру:

- "Состоящее под почетным председательством Его Высочества принца Александра Петровича Ольденбургского Российское Общество поощрения применения собак к полицейской службе". Хорошо, п-поручик. Можете выводить. Фургоны ждут.

Из вагона один за другим стали выходить полицейские, каждый вел на поводке по собаке. Были тут и овчарки, и ризеншнауцеры, и спаниели, и даже дворняги.

- Что это? - растерянно повторил Евстратий Павлович. - Зачем?

- Это операция "Пятое ч-чувство".

- Пятое? Какое такое пятое?

- Обоняние.

* * *

Подготовка операции "Пятое чувство" была осуществлена в наикратчайшие сроки и заняла немногим более двух суток.

В депеше от 18 мая, так поразившей опытного полицейского телеграфиста, Фандорин писал своему начальнику: "ПРОШУ СРОЧНО СОБРАТЬ ПРИНЦЕВЫХ СОБАК ПОДРОБНОСТИ ДОПОЛНИТЕЛЬНО".

Эраст Петрович был горячим сторонником и отчасти даже вдохновителем начинания принца Ольденбургского, который задумал устроить в России настоящую, научно организованную полицейско-собачью службу по европейскому образцу. Дело было новое, малоизученное, но сразу же поставленное на широкую ногу.

Для того чтобы натаскать хорошего пса на определенный запах, довольно нескольких часов. Из лаборатории Артиллерийского управления было выделено потребное количество шимозы, и началась работа: пятьдесят четыре полицейских инструктора тыкали своих мохнатых помощников носом в желтый порошок, звучали укоризненные и одобрительные возгласы, разносился заливистый лай, на клыках весело хрустел сахар.

Запаху мелинита был резкий, ищейки легко распознавали его даже среди мешков с москательным товаром. По окончании краткого курса обучения питомцы его высочества разъехались в служебные командировки: двадцать восемь псов на западную границу, по два на каждый из четырнадцати пропускных пунктов, остальные - спецпоездом в Москву, в распоряжение инженера Фандорина.

Днем и ночью, в две смены, переодетые поводыри водили собак по вагонам и складам всех железнодорожных линий Первопрестольной. Мыльников в фандоринскую затею не верил, но вмешиваться не вмешивался - наблюдал со стороны. Собственных идей по поводу поимки японских агентов у надворного советника всё равно не было.

На пятый день в кабинете, где Эраст Петрович изучал наиболее уязвимые места Транссиба, помеченные на карте красными крестиками, наконец раздался долгожданный звонок.

- Есть! - кричал в трубку взволнованный голос, заглушаемый лаем. - Господин инженер, вроде есть! Это проводник-дрессировщик Чуриков, со станции "Москва-товарная", на Брестской! Ничего не трогал, как велели!

Эраст Петрович тут же протелефонировал Мыльникову

На станцию примчались с разных концов, почти одновременно.

Дрессировщик Чуриков представил начальству героиню дня, бельгийскую овчарку грюнендальской породы:

- Резеда.

Резеда понюхала штиблет Фандорина и вильнула хвостом. На Евстратия Павловича оскалила клыки.

- Не обижайтесь, она брюхатая, - поспешно сказал поводырь. - Зато нюх острее.

- Ну, что вы там нашли, показывайте! - нетерпеливо потребовал надворный советник.

- Да вот, смотрите сами.

Чуриков потянул собаку за поводок, она неохотно поплелась к складу, оглядываясь на инженера. У входа уперлась лапами, потом и вовсе легла на пол, всем своим видом показывая, что ей спешить некуда. Покосилась на людей - не будут ли ругаться.

- Капризничает, - вздохнул дрессировщик. Сел на корточки, почесал суке раздутое брюхо, пошептал что-то на ухо.

Резеда милостиво встала, направилась к штабелям ящиков и мешков.

- Вот, вот, следите! - вскинул руку Чуриков.

- За чем?

- За ушами и хвостом!

Хвост и уши у Резеды были опущены. Она медленно прошла мимо одного ряда, мимо второго. Посередине третьего уши вдруг встали торчком, хвост взметнулся кверху, потом опустился и больше уже не поднимался, зажатый между лап. Ищейка присела и залаяла на четыре аккуратных джутовых мешка среднего размера.

Груз прибыл из Франции и предназначался хлебопекарному товариществу "Вернер и Пфлейдерер". Доставлен утренним новгородским поездом. Содержание - желтый порошок, оставляющий на пальцах характерный маслянистый блеск, - сомнений не вызывало: мелинит.

- Успел пересечь г-границу раньше, чем туда прибыли собаки, - определил Фандорин по сопроводительным документам. - Ну что ж, Мыльников, работаем.

* * *

Работать решили сами, не доверяясь филерам. Эраст Петрович нарядился железнодорожником, Мыльников грузчиком. Устроились в соседнем пакгаузе, откуда отлично просматривался и склад, и подходы к нему.

Получатель явился за грузом в 11.55.

Невысокий мужчина приказчицкого вида предъявил бумажку, расписался в конторской книге, мешки в закрытый фургон перетаскал сам.

Наблюдатели так и приросли к биноклям.

- Пожалуй, японец, - пробормотал Эраст Петрович.

- Да что вы! - усомнился Мыльников, крутя колесико. - Русак русаком, с некоторой татаринкой, как положено.

- Японец, - уверенно повторил инженер. - Возможно, с примесью европейской крови, но разрез глаз, форма носа... Где-то я его видел. Но где и когда? Возможно, просто похож на кого-то из знакомых японцев... Японские лица разнообразием не отличаются, антропология выделяет всего двенадцать основных типов. Это из-за островной уединенности. Не было притока иноплеменной к-крови...

- Уезжает! - прервал антропологическую лекцию Евстратий Павлович. - Скорей!

Но спешить теперь было незачем. Для слежки по городу был заготовлен целый парк разномастных колясок и пролеток, и в каждой сидело по филеру, так что деться объекту было некуда.

Инженер и надворный советник опустились на пружинистое сиденье экипажа, замыкавшего весь этот караван, очень правдоподобно изображавший оживленное уличное движение, и медленно покатили по улицам.

Дома и фонари были украшены флагами и гирляндами. Москва отмечала день рождения императрицы Александры Федоровны не в пример пышнее, чем в прежние годы. На то имелась особенная причина: недавно государыня наконец подарила России наследника престола - после четырех девочек, или "холостых выстрелов", как непочтительно выразился Мыльников.

- А мальчонка-то, говорят, хилый, порченый, - вздохнул Евстратий Павлович. - Карает Господь Романовых.

На этот раз инженер и отвечать не стал - лишь поморщился на глупую провокацию.

Между тем объект оказался фокусником. На "Товарной" загрузил в свою крытую повозку четыре мешка, а у камеры хранения Рязанско-Уральской дороги вынес три дощатых ящика и восемь небольших свертков в черной блестящей бумаге. Фургон отпустил. Агенты, конечно, остановили ломовика за первым же поворотом, но внутри обнаружили лишь четыре пустых джутовых мешка. Мелинит из них был изъят и зачем-то перефасован.

Приемщик в камере хранения показал, что ящики и свертки были сданы как два отдельных места, на разные, квитанции.

Но все эти сведения были получены Фандориным позднее. Поскольку от вокзала предполагаемый японец дальше двинулся пешим порядком, инженер и надворный советник вновь взяли наблюдение в свои руки.

Следовали за объектом на предельной дистанции, филеров отослали в резерв. Сейчас главное было не вспугнуть живца, на которого могла клюнуть еще какая-нибудь рыбка.

Приказчик зашел в две привокзальные гостиницы - "Казань" и "Железнодорожную". Из осторожности наблюдатели внутрь соваться не стали, да и не успели бы - в каждой объект пробыл не долее минуты.

Эраст Петрович хмурился - подтверждались его худшие опасения: Рязанско-Уральская линия была частью великой трансконтинентальной магистрали, на которой красный карандаш инженера насчитал не менее сотни уязвимых участков. Для какого из них предназначается багаж, сданный в камеру хранения?

С вокзальной площади объект подался в центр и довольно долго крутился по городу. Несколько раз неожиданно останавливал извозчиков, так же внезапно, посреди улицы, отпускал их, но от образцово устроенной слежки не избавился.

В восьмом часу вечера он вошел в извозчичий трактир близ Калужской площади. Судя по тому, что перед этим битый час прятался в подъезде соседнего дома, здесь у него была назначена встреча, и уж эту-то оказию упустить было никак нельзя.