Чтение 7–й страницы книги ~Тайга и зона~

Богомазов не удивился, не до того ему было сейчас, он стремился к продолжению банкета, в которым был главным действующим лицом.

Его еще и устраивало, что какое-то время над ним не будет командира - не надо опасаться внезапной команды "отставить".

Оставшись один в разворошенном бараке, Карташ двинулся по проходу, невольно наступая на разбросанные вещи. Под подошвами шуршала бумага, перекатывались пуговицы, что-то громко хрустнуло. Наклонился над замеченной "росписью для пульки", поднял, развернул.

Никакая это была не "роспись".

Это явно был план.

Вот только...

Вот только с подобными планами Алексею Карташу сталкиваться еще не приходилось - даже если учесть, что этот был нарисован вручную, химическим карандашом, на серой оберточной бумаге. Весьма тщательно. Впрочем, последнее еще ни о чем не говорило - по большому счету, зэки ко всем своим поделкам подходят вдумчиво, изобретательно, не терпя суеты и с прилежанием, достойным лучшего применения, - начиная от игральных карт и "сувениров" на продажу, вроде блокнотиков и статуэток, и заканчивая наборными рукоятями для ножей... И все же, все же, все же...

Закусив губу, Алексей огляделся. Впустую. Не понять, откуда сей план вывалился, из чьей тумбочки или кровати. Скотина Богомазов, тщательнее надо, тщательнее...

Изображение было удручающе простым, как метеокарта, но насквозь непонятным. Несколько заштрихованных пятен и вкривь и вкось вписанных друг в друга эллипсов с таинственными пометками от руки - типа "абс. отм-ка 49.05", "распк - 10.26", "ВП", "контр. т." и все такое прочее, кривая жирная линия, берущая начало возле безымянного крестика в кружочке, скрупулезно пересекающая всю карту по диагонали от одной отметки до другой и оканчивающаяся аккуратненькой стрелкой на точке "пер, п-т".

Сии криптограммы, все в общем и последнюю в частности, расшифровывать можно было как угодно - от "перманентный простатит" до, пардон, "пердящий педераст"... А на самом деле это, конечно, означало что-то другое.

Так и не поняв - что, он пожал плечами и двинулся на выход, где, подгоняемые воплями "сундуков", строились мрачные зэки: нужно еще было принять рапорты и составить рапорт самому.

Так что утром Карташ до дома так и не добрался. Рассмотреть находку поподробнее, покумекать над ней как следует, в тишине и покое, хотелось смертельно, но он оттягивал удовольствие - как опытный любовник не спешит наброситься на объект вожделения, а приступает к делу обстоятельно, неторопливо, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым миллиметром постепенно обнажаемого тела, сдерживаясь, останавливая себя, притормаживая - чтобы потом в полной мере ощутить хлынувший через край восторг плоти. Так и Алексей. Бережно сложив непонятную карту вчетверо, он спрятал ее в самолично нашитый кармашек на внутренней стороне формы, застегнул на пуговичку и после подписания всех дурацких бумажек скучающей походкой отправился в дежурку при хоззоне. Где с чувством выполненного перед Родиной долга возлег на кушетку, решительно выгнал поганой метлой из головы все, абсолютно все мысли и постарался вздремнуть. Чувствовал, что голова ему понадобится свежая, отдохнувшая от трудов праведных.

Вздремнуть, как ни удивительно, получилось.

Сквозь сон он слышал, как по дежурке бродили какие-то люди, звякали какой-посудой, о чем-то переговаривались шепотом, дабы не тревожить сон товарища. Карта приятно грела ему грудь сквозь рубаху. Что делать дальше, он примерно себе представлял. Не подозревая, что человек предполагает, а вот Бог...

* * *

Практически у каждого офицера на зоне имеются свои люди из контингента - агенты и сексоты, а проще говоря, стукачи. На оперчасть надежда есть не всегда, да и не любят опера делиться своими секретами с простыми надзирателями, а уж про заключенных-активистов из службы внутреннего порядка и речи нет: они сами ни фига не знают. Вот и приходится крутиться, вербовать, шантажировать и подкупать - должен же боец знать, что происходит на вверенном ему участке невидимого фронта - когда с воли придет новая партийка наркоты и с кем, за что в четвертом бараке опустили тишайшего домушника Шварчика и о чем после отбоя шептался зэка Пупок с конвоиром Пупкиным.

Лупня Карташ агентнул с полгодика тому - узнал случайно, что тот срочную сам служил в ВВ, и пригрозил донести сию информацию до угловых. Почему тюремное радио, не хуже совинформбюро сообщающее по этапу обо всех заключенных, на этот раз не сработало, Карташ не ведал. Хотя вполне могло статься, что угловые прекрасно знали о темном прошлом Лупня, но решили парня пощадить - в самом деле, не будешь же наказывать всякого, кого по молодости лет посылали исполнять священный долг перед родиной во внутренние войска, этак население страны может резко подсократиться... Как бы то ни было, Лупень согласился с неопровержимыми Карташовскими доводами и стал трудолюбиво стучать, благо имел уже четвертую ходку, и все по нехилым статьям, а посему имел и доступ к, так сказать, закрытой информации, при всем при том оставаясь полосатиком - то бишь рецидивистом-одиночкой, воровской закон свято не блюдущим, но и супротив блатных не лезущим. И у Алексея было стойкое подозрение, что зэчок застучал бы, что твой "зингер", и без нажима со стороны старлея. Просто так. По складу натуры.

Лупня Карташ отыскал в зоновском пищеблоке - облаченный в некогда белый, а нынче серо-коричневый халат, тот деловито хлеборезствовал, беззаботно напевая под нос что-то попсовое, то ли из "Стрелок", то ли из "Белок".

Будто и не было ночью никакого шмона. Хотя к подобным акциям уголовнички уже привыкли, как к неизбежным неприятностям - типа зимних холодов или летнего зноя. Ну, пошмонали, ну наказали, жизнь-то продолжается... Алексей огляделся, удостоверился, что они одни-одинешеньки, сел на краешек стола, отодвинув кастрюлю с картофельными очистками.

- Здоров, начальник, - не поднимая головы буркнул Лупень.

- И тебе не хворать. Какие новости?

На вид ему было лет шестьдесят - высохший, с сильно впалыми щеками, седой как лунь... хотя по документам шел ему всего то тридцать осьмой годочек.

- Тишина в окопах, - сказал Лупень. - Как затихарились все...

- После шмона или вообще?

- Вообще.

- Готовят что-нибудь? - насторожился Алексей, живо вспомнив слухи о готовящейся войне авторитетов.

- Как не готовить, - беззаботно сказал Лупень. - Третьего дня на зону бухло привезли, двенадцать ящиков, етить его в дрын. Пугач проставляться собирается, по поводу примирения с Баркасом.

Алексей тихонько присвистнул. Нет, ясное дело, что знающий и влиятельный человек может в лагерь принести что угодно, и баллистическую ракету включительно, никто ничего не заметит - или, по крайней мере, сделает вид, что не заметил, залепив глазенки долларовыми купюрами... Однако ж двенадцать ящиков водки - это, извините, перебор. Даже для Пугача. Вот, оказывается, из-за чего Топтунов шмон затеял, тоже наверняка будучи курсе, - из-за припрятанной выпивки! И, естественно, черта лысого нашел - иначе так тихо не было бы на зоне...

- И на когда сей праздник назначен? - спросил Карташ.

Лупень пожал плечами.

- Говорят, деньков через пять...

"Значит, будем пресекать, - с некоторой тоской подумал Карташ. - Раз не нашли во время шмона - будем брать тепленькими. Опять не высплюсь ни хрена..."

- И где ее, родимую, схоронили? - на всякий случай спросил он. Просто так.

И получил насквозь ожидаемый ответ:

- Вот уж чего не знаю, начальник, того не знаю. Не я ховал.

В принципе, все правильно: Лупень и на самом деле мог не знать, где блатные спрятали водку, благо от отсутствия смекалки уголовнички никогда не страдали... а мог и слукавить. Тоже правильно: если паханы пронюхают, что он растрезвонил насчет захоронки, то перо словит стопудово...

- Погоди-ка, - вдруг сообразил Алексей, - ты что сказал? Примирение? Пугач идет на мировую с Баркасом?!

- Как сказал, так и есть. - "Тук, тук", - ритмично стучал длинный нож по доске, кромсая хлеб. - Сам Пугач и объявил. Дескать, дряхлый я уже стал, етить меня в дрын, пора молодым дорогу уступать... Вот ты, мол, Баркасушка, и повластвуй.

Алексей озадаченно почесал затылок. Чтобы угловой из раньших, настоящих воров - и вдруг сам, по собственной воле, уступил место какому-то "некоронованному" по всем правилам юнцу-беспредельщику? Ерунда. Так не бывает. Или в самом деле Пугач постарел?.. Тогда какого ж хрена он приперся на зону?

Загадки, что называется, косяками...

Он залез в потайной кармашек, вытащил находку, развернул.

- Это что такое, знаешь?

Лупень глянул одним глазом. Сказал бесстрастно:

- Что, что... Карта полетная.

- Какая карта?..

- Полетная - "какая", етить ее дрыном. Для летчиков. Которые, то есть, самолеты водят. Ну, понятно, не "боинги", атак, спортивные какие-нибудь "кукурузники". Или вертолеты. Типа, ежели радио гикнется, автопилот ласты склеит, так летуны по такой карте до дома доползут, етить их...

Час от часу нелегче. Полетная карта - в зоне?

Какого, спрашивается, рожна? Побег готовят?!

В голове возникла потрясающая в своей бредовости картинка: над лагерем зависает "Ми-8", и заключенные один за другим, безмолвной цепочкой забираются по веревочной лестнице внутрь. Причем ночью. Причем все происходит совершенно бесшумно, потому как на сопла установлены глушители, а лопасти обмотаны тряпицами, дабы не молотили по воздуху...

- А ты откуда знаешь, что полетная? - недоуменно спросил он, разглядывая карту и так, и эдак. - Ты ж, вроде, на земле служил...

- Дык дружок у меня был, Ильюшка Кучин.

Мы с ним два года кирзу под Нижневартовском топтали, ты ж в курсах. Хоть и в разных частях.

Он мне брата роднее стал, потому как от верного звездеца спас, когда князь с зоны драпанул с уголками - они ж, суки, меня заложником прихватили...

Лупень отложил нож, достал пачку "беломора", похлопал себя по карманам в поисках спичек, не торопясь и немного рисуясь, принялся раскуривать. Видно было, что он рад отвлечься и поговорить.

- А Ильюшка, земеля, как раз на "вертушке" служил. Он "вертушку" - то и поднял, догнал. Ну, одного урку сразу шлепнули, намекнули князю, что разговор пойдет серьезный, а потом старлей наш, вот как ты, только мудак мудаком, он возьми да и распорядись в матюгальник: мол, отпускайте, лидеры, заложников, бросайте захваченное оружие - и строиться! И чтоб руки в гору, а на мордах чистосердечное раскаяние. А князь - ни хрена! Матерый волчина, кулачище с помойное ведро. Он что с зоны драпанул-то, а? Ему ж вышак светил, он у себя в бараке хмыря одного борзого примочил, из деловых, а у хмыря родня вона где, - заскорузлый Лупенев палец ткнул вверх, - такую вонь подняла, у прокурора ажио в ноздрях защипало. Ну, а князю на тот свет торопиться не резон, он и дал деру. Да еще три "калаша" у нас, салабонов, отнял...

Лупень раскурил-таки "беломорину" и продолжал неторопливо, на Карташа уже не обращая ровным счетом никакого внимания. Будто сам с собой разговаривал:

- Дождался наш литеха очереди прямо по машине, обгадился слегка по мудильству-то по своему и командует: "Огонь на поражение!"

А Кучин ему: "Да вы что, товарищ старший лейтенант, с дров упали?! Там же наших трое, вон, Лупнев, мой земляк-корефан, им сам князь прикрывается! Западло стрелять, разрешите десантироваться и взять на себя переговоры!" А старшой ему: "Говна-пирога, а не переговоры! Отставить звездеж! Ефрейтор Семенцов, выполняйте боевую задачу!" Тут ефрейтор Семенцов поворачивается к своему пулемету, да чего-то у него там не ладится, то ли патрон перекосодрючило, то ли гашетку заклинило, а отделение глядит на такое чмушество и ни мычит, ни телится. А с земли - прицельно одиночными, два прямых попадания, самому товарищу старшему лейтенанту бочок оцарапало. Тут он вконец расстраивается и прикладывает подметку к попе ефрейтора Семенцова, и ефрейтор Семенцов целуется с любимым пулеметом - да так крепко, что два зуба вдрызг. И тогда мой земеля, даром что полгодика всего до дембеля, бросает управление к известной маме, разворачивается и - хрясь лейтенанту в торец! Ну, непосредственное начальство впиливается ентим торцом в переборку, солдаты, етить их дрыном, шалеют от такой борзоты и лапают свои "калаши", зэки лупят по "вертушке", отделение орет, Ильюша Кучин рвется добить падлу литеху, штурман хватается за рукоять, вертолет чуть рылом в вечную мерзлоту не хрястается...

Короче, не боевая операция, а выступление воздушных акробатов по многочисленным заявкам трудящихся масс...

Лупень выдержал долгую паузу, как прямо-таки заправский рассказчик. Выдохнул сизый дымок. Стряхнул хлебные крошки с халата. Карташ помалкивал - ну, хочется Лупню поговорить, задолбало хлеборезкой махать, так отчего ж поговорить не дать?..

- Короче, вырубил Ильюша товарища старшего лейтенанта, сам "Макаровым" загнал солдафонов в хвост и "вертушку" посадил в версте от зэков. Опосля чего, куртень скинув, с двумя надежными дембелями пошел к князю и говорит: вы нам - заложников, мы вам - всю жратву и личное оружие, что у нас есть. А еще - обмундирование, окромя, конечно, исподнего. Зэки потребовали еще и "вертуху", Кучин им соврал, что пилота ранило, мол, потому и сели. Князь, ясное дело, не поверил. И что ты думаешь? Привел Кучин одного лба к "вертухе", а там лежит лейтенант в отрубе и кровавых бинтах, в элтэошке на меху да в белом шлемаке. А на Кучине - пэша с офицерскими погонами, а солдатики, сучары, сидят по кустам и тихо млеют: это ж надо, какой-то летун, даром что срочник, ими командует! Но не рыпаются, потому как уже самим интересно, что из всего этого вылупится.

И хлеборез снова примолк.

- И что же, - подтолкнул Алексей процесс, - из этого вылупилось?

- А все путем, - криво усмехнулся Лупень. - Деваться князю было некуда, лучше, как говорится, синица в руке, чем "вертуха" в небе. Отдали ему за нас, трех бритых салабонов, все стволы, окромя двух "Макаровых" и станкача, отдали сухпаи и форму, позволили отойти верст на пять... а потом Кучин со штурманом подняли "вертуху", загнали урок на голую болотину, и ефрейтор Семенцов с дембелями, в одних трусах и майках, за милую душу перешлепали сверху всю кодлу. За что поимели десятидневный отпуск. А мудиле старлею дали четвертую звезду и перевели его служить в дыру такую гребаную, где скорей не зэки от тебя, а ты от них убегишь, ежели не захочешь дожидаться, пока заловят и опустят...

Он затушил хабарик в пустой консервной банке и вновь взялся за нож.

- Ну?

- Ну и все. Так мы с ним, начальник, и побратались. С Кучиным Ильюшкой, то бишь.

- А карта-то тут причем? - напомнил Карташ.

- Причем, причем... Так я ж про то и толкую, етить меня дрыном! Кучин-то аккурат по такой вот, родненькой, и летел за нами. От руки нарисовал ему штурман, по памяти, потому как типографские карты в штабе были заперты по причине побега и возможного бунта, а рацией командиры пользоваться напрочь запретили - потому как побег, опять же... Туточки, вона, ориентиры всяки-разны изображены, сопки там, высотки, речки, кряжи - чтоб, значит, привязаться к местности с воздуха и с путя не сбиться... Вишь, "абсолютная отметка", "контрольная точка", етить их дрыном. Все как там, точно тебе говорю.

- Понятно... А кто рисовал, знаешь? Чья она?

Лупень пожал плечами.

- Много хочешь от меня, начальник, уж извиняй. У тебя карта, не у меня, так что тебе виднее...

- Поня-атно... - повторил Алексей.

Хотя, если честно, не фига ему не было понятно. Но заворот сюжета получался крутой. В лучших традициях, так сказать. Труп, таинственная карта, загадочный объект посреди тайги...

Глава десятая

СЮЖЕТ УСЛОЖНЯЕТСЯ

26 июля 200* года, 22.18.

Дежавю, блин. После убийства раба Божьего охотника Дорофеева, сунувшего нос куда ему не положено, Алексей возвращался домой осторожно, опасаясь каждого шороха. Теперь же, два дня спустя, ни на миллиметр не продвинувшись в своих расследованиях - напротив, еще больше запутавшись в загадках, навалившихся со всех сторон, он двигался к дому еще более опасливо. Обогнул избу Кузьминичны с тыла, продрался через какие-то грядки, чуть не всполошил собак у соседей - но дошел без приключений. Никто на него не нападал и заточку в бок вставить не пытался. Открыл дверь и шагнул в сени. Заперся. Облегченно перевел дух.

Не терпелось запереться в комнате, занавесить окна, включить настольную лампу и вплотную заняться изучением находки - авось, и поймет что к чему.

Приключения ждали его чуть позже.

Телевизор на бабкиной половине бурчал все также - на этот раз что-то о какой-то "Шантарской Кредитной группе", которая, дескать, всех сможет озолотить, подайте только денюжку. Напрасно старались: Кузьминична, как уже говорилось, была глуха не только к призывам "Кредитной группы", но и в прямом смысле: на оба уха. В чулан Алексей заглядывать не стал, чтобы в собственных глазах не выглядеть параноиком, шагнул в свою комнату, нашарил выключатель, щелкнул...

...И на пороге замер. Но лишь на миг. После всех перипетий, имевших место с московских времен, он худо-бедно научился держать лицо.

Подумал лишь, да и то как-то отстранение:

"Поспать опять не удастся..."

Рука сама, без всяческих команд со стороны рассудка метнулась к кобуре, но Алексей мысленным приказом остановил ее на полпути. Открывать пальбу себе дороже. Следующим его желанием было резко вырубить свет и делать отсюда ноги - карта в потайном кармане жгла кожу. Но он сдержался - все ж таки не мальчик.

За столом, по-хозяйски водрузив локти на столешницу, восседал давешний псевдоархеолог Гена. Смотрел на вошедшего, в общем-то, дружелюбно и с симпатией - как рыбак на откопанного жирного червячка. Перед ним стояла пузатенькая непочатая бутылка "Колчака", про который не только на зоне, но и в обычных шантарских магазинах слыхом не слыхивали и который отправлялся исключительно на экспорт... ну разве что еще, каким-то уж совершенно загадочным образом, оседал в паре-тройке запредельно дорогих лабазов типа "Атамана Ермака". А рядом на тарелочках лежали: ветчинка (явно неместного производства), сыр (отчетливо нездешней слезы), лучок зеленый, хлебушек был порезан (эти уж явно тутошние), а также ждали своего часа вскрытые баночки с маринованным чем-то там и консервированным чем-то этаким...

Ну прям двое приятелей: один зашел к другому с целью вспрыснуть по двести капель, пока жены в огороде копаются...

Алексей молча снял форму, стянул сапоги с негнущихся ног, сунул ноги в тапки. Спросил преспокойно:

- Не страшно - в темноте-то сидеть?

- Не-а, - как ни в чем не бывало ответил тот, кто хуже татарина, и миролюбиво показал пустые ладони. - Время, старик, летит незаметно, когда знакомого ждешь... Да ты, Лешенька, в дверях не топчись, чай у себя дома.

- Я-то дома, а вот ты... - вздохнул Алексей.

Не стал спрашивать, как этот голливудский красавчик сюда попал и, главное, зачем попал. Прошел в комнату, демонстративно снял кобуру и повесил ее на спинку кровати, сел к столу, напротив супермена. Сдерживаясь изо всех сил, чтобы не потрогать спрятанную на груди карту - на месте ли, не пропала ли... Страха отчего-то опять не было, только настороженность да ожидание новых открытий. Которые еще неизвестно к какому результату приведут.

- А что я? - Гена поднял белесые брови. - Вечерами тут делать ну абсолютно нечего, пошатался по Парме, вспомнил вдруг, что только один знакомец есть у меня в этой дыре, вот и решил заглянуть на огонек, с гостинцем... То есть, огонька-то не было, я и решил дождаться.

Не спрашивая согласия, он свинтил головку с "Колчака", разлил коричнево-красную жидкость по стопкам, двинул одну к Алексею.

- Хлопнем за встречу?.. Да не напрягайся ты, душа моя. Ежели б было у меня желание травануть тебя или еще как ухайдакать, я б нашел способ получше, чем заявляться к тебе вот так вот запросто, уж поверь. Ну, вздрогнем?

- А че ж не вздрогнуть-то, коль на халяву... - продолжая разыгрывать прежнего тупорылого служаку, протянул Алексей, взял свою стопку, подождал, пока Гена поднесет ко рту свою, и сказал:

- Погоди-ка.

Неторопливо забрал у археолога коньячок, отдал ему свой, пробормотал: "Вот так-то спокойнее будет. Вот теперь и вздрогнем. За здоровье молодых", - и выпил. Коньяк как водку. Залпом.

И, мягко выражаясь, охренел.

Е-мое, совсем одичал в этой глухомани, забыл, что это такое - настоящий коньяк...

Тягучий напиток магмой растекся по стенкам пищевода, где-то в недрах организма превратился в волну ни с чем не сравнимого аромата и наполнил каждую клеточку старлеевского тела мягким теплом.

Да уж, лучше только оргазм...

Усмехнувшись одними краешками губ и махнув свою порцию, Гена достал вскрытую пачку красного "Мальборо", протянул Алексею. С интересом стал наблюдать за реакцией.

Откинувшись на спинку стула и затянувшись, Алексей и сам с не меньшим интересом прислушивался к себе - то ли хорошо сейчас будет, то ли скрутит в бараний рог, а местный коновал. потом зафиксирует естественную смерть от насморка.

Там, в себе, было хорошо.

И Карташ позволил себе расслабиться. В самом деле, травить его столь заковыристым способом не было никакого резона, это только где-нибудь в заграницах благородные лорды за дружеским ужином подсыпают тебе в бокал шампанского дозу цианида, а у нас в Парме, господа, как-то попроще с этим делом: фомкой по затылку, заточку в пузо, как Дорофееву, - и все дела, и не обязательно в гости приходить. А в сыворотку правды, которую можно запросто подмешать в коньячок, он не верил.

Слишком сложный это процесс - развязывание языков посредством химии, уж поверьте начитанному человеку... Значит, ночному визави что-то надо от него, старшего лейтенанта Алексея Карташа. Значит, зачем-то понадобился он "археологам".

А в организме тем временем становилось все лучше и лучше.

Черт подери! Есть, оказывается, на свете и приличный коньяк, и хорошие сигареты! И, наверное, где-то на свете есть и мягкие кровати, и веселые ухоженные девчонки, и теплые дома, и бары по вечерам, и кофе в постель по утрам от благодарной за проведенную ночь чаровницы, и...

Он тряхнул головой. Хрена лысого. Ничего этого нет. А даже если есть, то все это благолепие точно так же обнесено колючкой, а с вышек за каждым твоим шагом пристально следят автоматчики... Выдавил из себя:

- Ну? И как там продвигаются наши археологические изыскания?

- Благодарствуйте, - выпустил струйку дыма Гена, - успешнее, нежели я предполагал.

- Вот как? И что, нашли кости своего этого... палеонтропа?

Археолог едва заметно поморщился и потянулся к бутылке. Некстати Алексей вспомнил, что Топтунов наказал ему не пить - завтра ведь извольте барышню выгуливать...

- Ах, да брось ты, голубь, - сказал Гена, разливая. - Давай немного приоткроем забрала, а?

Ну, чуть-чуть. Хотя бы в отношении древних людей, до которых нет дела ни мне, ни тебе.

Каюсь, там, на дороге, я малость перемудрил с палеоантропами, что есть, то есть... Видишь, я с тобой откровенен, пришел один, без оружия, с четким и конкретным предложением. Стало быть, я немного знаю о тебе. И готов предложить посильную помощь в восстановлении, так сказать, статус-кво.

- Чево - "кво"? - недоуменно наклонился над столом Карташ.

- Хватит, - рубанул Гена и мигом стал серьезным. - Я сказал - статус-кво. Знаешь такое слово? А еще потомственный офицер называется. Деда бы постыдился, Алексей Аркадьевич... Так что разговор у нас будет коротким и простым: да - да, нет - нет. Ты помогаешь мне, а я помогаю тебе вернуться в Москву. В капитанском звании. А там поступай как хочешь. Ты мне не помогаешь - и останешься среди вэвэшников если не навсегда, то на оч-чень долгое время. Расстановка сил ясна?

Карташ подумал секунду, потом поднял свою стопку и плеснул в рот. Закусил истекающей соком ветчиной, пальцами выудил из банки маслинку. Вкуса ни первого, ни второго, ни третьего не почувствовал. Гена смотрел на него не мигая, буравил взглядом бесцветных, каких-то водянистых глаз. Словно рентгеном просвечивал. Еще немного, и углядит, Шлиман фигов, заветную бумажку в потайном кармашке...

Алексей внутренне усмехнулся, изображая лицом неземное блаженство: собственно, доморощенный археолог действовал грубовато, но совершенно правильно. Угостить хорошим коньячком, славной закусочкой и импортной сигареткой оторванного от привычной московской жизни, загнивающего в глуши паренька, глядишь - тот и затоскует, заностальгирует, поплывет, к мамочке запросится... и согласится на все, лишь бы вернуть себе пресловутый статус-кво. Еще б лялек Гена с собой привез, для утешения - совсем хорошо бы стало.

Но не на того, брат, напал. Москва со всеми ее соблазнами отодвинулась для Алексея на второй план. Здесь, в тайге, запрятана тайна - а тайна зовет, манит, влечет и притягивает. Какая уж тут Москва, братва, - Москва подождет, никуда не денется. Полгодика назад ты бы, друг Гена, нарисовался, тогда б мы еще подумали, тогда б мы поностальгировали и из кожи вон вывернулись, лишь бы вернуться. А сейчас...

Маску провинциала он снял - за ненадобностью. И с напускной ленцой поинтересовался:

- Выкладывай, чего нужно... археолог.

- Помощь, я ж сказал, - взгляд Гены погас. - Ничего криминального, предосудительного, противозаконного и неэтического. Мне нужна информация. За которую я плачу тебе свободой.

- Выкладывай.

Гена подумал чуток, потом вздохнул.

- Пес с тобой, открою забрало совсем. Вижу, с тобой нужно играть честно - или вообще за стол не садиться. В том, что скажу, особого секрета нет, тайну следствия я не нарушу, да и ты никакой выгоды из этого знания не выгадаешь...

В общем, я - старший оперуполномоченный краевого ГУВД, отдел экономических преступлений.

Он неспешно встал, принялся расхаживать по комнате.

* * *

...Года два назад в Шантарское УВД, а точнее в его соответствующие отделы, со всей России стали поступать тревожные сигналы о подозрительном оживлении на пушном рынке. С незапамятных времен монополия на торговлю шкурками принадлежала государству - сие не означает, разумеется, что никто не браконьерствовал, не торговал пушниной в обход госструктур и не строил на этом деле замки в Испании, однако ж до некоторых пор процент "левых" шкурок был стабилен, прогнозируем и, в общем-то, негласно принят как реальность, данная нам в ощущения, с которой бороться бесполезно.

Но это только до некоторых пор.

А вот с некоторых пор рынок как государственный, так и "черный" залихорадило. На рынке как из-под земли стали появляться соболя, точнее, шкурки - великолепнейшего качества, дороговизны невысокой и в таком количестве, что цены начали падать стремительно, как рубль в недавние времена. И не оставалось никаких сомнений: это не браконьеры распоясались - это действует четкая, слаженная группа, законспирированная настолько, что никто про нее и слыхом не слыхивал. До некоторых пор. Причем, соболя эти, исходя, опять же, из качества и количества шкурок, явно выращивались в питомнике. Причем, расположенном, как удалось выяснить, где-то в Шантарском крае.

Гласная проверка местных государственных питомников и негласная - подпольных ничего не дала: никакой утечки, никакой "левизны", "черная" бухгалтерия в порядке. Следовательно, в Шантарском крае образовался еще один питомник (хотя какой, к черту, один - целая сеть питомников!), откуда к охочим до натурального меха богатеям и текут бурным потоком соболиные "шубки". А обратно - потоком не менее бурным - зеленые бумажки с ликами президентов...

За голову схватились все: и госструктуры, и мафиози - снижение цен на рынке особенно сильно ударяло по карманам последних. Совершенно не понятно было, что за силы вступили в игру: то ли толковые ребята-однодневки, решившие по-быстрому срубить капусты и отвалить, когда цены падут ниже некуда, то ли некто решил нанести сокрушительный удар по всему российскому пушному рынку. Выяснить это было решительно не возможно, никакие методы - как милицейские, так и... ну, скажем, более действенные, хотя и напрочь незаконные - на этот раз не срабатывали: никак не удавалось отследить, откуда тянутся ниточки и вообще каким образом шкурки попадают к продавцам и перекупщикам. Либо они, продавцы и перекупщики в смысле, и вправду не знали, либо были запуганы, либо подкуплены - однако факт остается фактом: соболя будто материализовывались из воздуха и моментально превращались в деньги, которые также исчезали неведомо куда...

Полтора года понадобилось операм, чтобы нащупать, только нащупать - даже не ниточку, а так, невесомую паутинку, которая, впрочем, и привела их в окрестности исправительно-трудового учреждения номер**. Где-то здесь, в радиусе восьмидесяти-ста километров и располагался один из подпольных соболиных питомников. Некий охотник из Пармы, пойманный за руку за браконьерство, в обмен на прекращение дела согласился добровольно сотрудничать с органами - походить по тайге, приглядеться...

И судя по всему, кое-что он углядел. Потому как успел послать весточку в Шантарск, но более ничего не успел - по причине скоропостижной смерти от злокачественной опухоли под названием "заточка".

Звали охотника Егор Дорофеев.

* * *