молодость. "Дадут тогда, когда силы, творческие способности уменьшатся. Как
глупо, как нелепо!"
запоминал чужие лица только после довольно продолжительного знакомства, а
случайных знакомых никогда при новой встрече не узнавал. Этот физический
недостаток его огорчал, и он старался развивать свою зрительную память. Люда
часто называла его пренебрежительно "гелертером", и это его раздражало. "Ну
да, если человек занимается наукой и не интересуется социал-демократическими
съездами и бабьими финтифлюшками, то значит "гелертер"! На самом деле даже
непохоже. Меня действительно не интересуют средние люди, но только средние.
Когда я был в 34 университете, мне хотелось написать монографию о Роджере
Бэконе. Даже материалы стал изучать", -- сказал он как-то Люде. -- "А кто
такой Роджер Бэкон? Спрошу Ильича, что он думает о Роджере Бэконе". -- "Да
твой Ильич, может быть, о нем сам не слышал. Ты у меня спросила бы, я
рассказал бы тебе в свободное время". -- "Ильич не слышал! Нет вещи, которой
Ильич не знал бы. И уж извини, его мнение меня интересует больше, чем твое".
-- "В этом я ни минуты и не сомневался!" -- Это было их общее выражение,
всегда произносившееся обоими с некоторым вызовом.
раздражал его пассажир, спавший против него со странно заложенными позади
головы руками. "Нормальный человек так спать не может, да и незачем утром
спать. И ноги он вытянул довольно бесцеремонно, точно я не существую".
Кто-то в отделении достал из мешочка еду, другие оживились и сделали то же
самое. Рейхель отложил журнал и развернул свой кулек. "Позаботилась Люда!..
Собственно я ничего не могу поставить ей в вину, кроме ее проклятой
революционности. Но я знал, что она революционерка, следовательно, не могу
упрекать ее и в этом. До сих пор не могу понять, зачем я ей тогда
понадобился. Мало ли у них этаких Джамбулов. Впрочем, не хорошо так думать,
это не по джентльменски". Он выбросил за окно пустой кулек, опять с досадой
взглянул на спящего человека и углубился в журнал.
Михайловна была не совсем здорова.
нас здесь были и холодные дни, погода все менялась, а Таня легко
простуживается. Сейчас ее увидишь, она нас ждет. Ну, как ты? Вид у тебя
усталый. Переработался? За год ты еще похудел. Брал бы пример с меня.
сказал Аркадий Васильевич. -- Люда шлет сердечный привет вам обоим.
она не приехала! Что это за довод, будто она очень занята! Мы ее год не
видели.
Монте-Карло... Хорош и ты! Приехал в третьем классе! Просто беда с вами... У
тебя нет ничего в багажном вагоне?
перемена платья и смокинг. Я ведь знаю, что в вашей гостинице смокинг
необходим.
обеду. Мы и то удивились, узнав, что ты приезжаешь поздно вечером, есть
лучшие поезда. ...Porteur! -- закричал Димитрий Анатольевич.
был чудаком и останешься им до седых волос... Не спрашиваю тебя о работе,
знаю, что она идет прекрасно. Ты будущий наш Пастер!
Как всегда бывает при первой встрече после долгой разлуки, он не находил
предмета для разговора. -- А как твое здоровье? Что одышка?
представить, что творилось в Москве особенно в пору праздников! На Новый год
мы помимо того, что должны были разослать сотни поздравительных карточек и
десятки подарков, еще...
даром люди тратят время и причиняют знакомым неприятность.
этого, завтраки, обеды, ужины следовали один за другим -- и какие! Мой врач
36 уже грозит, что летом сошлет меня в Мариенбад!.. Вот извозчик, садись...
архитектуру.
выстроить себе дом, поручил ли бы ты это дело даме? Но чем же ей архитектура
мешала поехать с вами?
Воздвиженке строится великолепное палаццо... Нет, не палаццо, а "палаты".
Они у нас все, и купцы и аристократия, помешались на русском стиле.
Архитектор с немецкой фамилией строит... Как по немецки "палаты"? Скажем,
"палатен", "echt Russisch". Я ей выхлопотал разрешение следить за
постройкой. Нина очень увлечена и проводит там целые дни. -- Он знал, что
его сестра не поехала с ними заграницу не поэтому: просто не хотела им
мешать и вводить их в расходы. "Так же щепетильна, как Аркадий. Оба чудаки",
-- подумал он, хотя и сам на их месте поступал бы точно так же. -- А отчего
женщине не быть архитектором? Не бойся, я не произнесу тирады в защиту
женского равноправия и не сошлюсь на Софью Ковалевскую. Но я очень рад
увлечению Нины. Это гораздо лучше, чем ждать, пока какой-нибудь холостяк
удостоит ее внимания. Мне всегда было жаль девушек, у которых нет другого
дела, как ждать появления жениха и тщательно это скрывать. Или, еще, гораздо
хуже, смотреть, как для нее травят жениха родные.
Карло! И какой воздух!.. Этот сад, кажется, прозван "Садом самоубийц"? Здесь
будто бы кончают с собой люди, проигравшиеся в притоне? -- спросил он.
Ласточкин поморщился.
люди кончают с собой. Жизнь 37 так прекрасна! Да еще расставаться с ней
только потому, что не стало денег! Их очень легко наживать.
меня десять лет тому назад и не было, то я вздохну, сообщу Тане, она тоже
вздохнет, а вечером пойдем в оперу, особенно если будут "Мейстерзингеры",
это наша любимая, от нее веет радостью жизни. А на следующее же утро опять
примусь за работу, и думаю, что скоро у меня опять появятся деньги. Впрочем,
не сочти это за хвастовство или за излишнюю самоуверенность.
со временем станешь одним из богатейших людей России, -- сказал Аркадий
Васильевич. Он был лишь немногим более завистлив, чем другие люди; завидовал
только прославившимся биологам и не завидовал богачам; но в тоне его
скользнуло что-то неприятное. Ласточкин на него взглянул.
приехали.
далеко до того возраста, когда человек уже не может быть вполне здоровым,
когда люди начинают подумывать, от чего умрут, начинают соблюдать режим и
следить даже за чужими болезнями. Но вид у нее был очень утомленный. Как
всегда, она была хорошо и просто одета. Рейхель постарался запомнить ее
пенюар: "Люда будет спрашивать. И ни под какую герцогиню Таня не
подделывается. Ей от природы свойственна редкая благожелательность к
людям<">, -- думал Аркадий Васильевич с недоумением: он сам был совершенно
лишен этого свойства. -- "Никогда никому, ни одного неприятного слова не
говорит". Это было верно. Самой основной чертой в Татьяне Михайловне была,
как шутил ее муж, ее редкая "лойяльность": "никогда, например, не забывает
хотя бы небольшой услуги, оказанной ей людьми, и уж этим людям верна до
гроба".
попеняла, что он не привез с собой жену. "Моя работа ее совершенно не
интересует, Люду она не любит, между тем она очень правдива. Странно".
фотографию Дмитрия Анатольевича, стоявшую на столике в углу. Татьяна
Михайловна засмеялась. Она обожала мужа. У них детей не было. Рейхель знал,
что это было единственное горе их жизни. Это тоже очень его удивляло.
проголодались, Аркадий? Хотите, мы закажем ужин сюда в номер, чтобы вам не
переодеваться, -- сказала она, скользнув взглядом по его потертому пиджачку
с засыпанным перхотью воротничком.
всего точно на полк солдат. Но вы не бойтесь, Таня, у меня есть смокинг, и я
завтра же его к обеду надену. Правда, не очень элегантный. Я его купил в
"Бон-Марше" готовым за сто франков. Спешно понадобился для парадного обеда.
с вызовом!" Рейхель помнил, что еще в ту пору, когда они оба были бедны и он
покупал подержанное платье, его старший кузен заказал себе костюм за
тридцать пять рублей "из настоящего английского материала", -- об этом
почтительно говорили в их городке. Теперь Дмитрий Анатольевич одевался
превосходно. В Петербурге заказывал костюмы у Сарра, а в последние годы
кое-что заказывал в Лондоне у Пуля, к которому получил необходимую
рекомендацию. Он умел хорошо носить даже сюртук, самый безобразный из
костюмов.
Прозоров Александр
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Жюль Верн
Лондон Джек
Шилова Юлия