Чтение 7–й страницы книги ~Европейцы~

- Это кузен? - спросил Феликс.

Тогда Гертруда поняла, что должна его представить, но слух ее был
переполнен услышанным, и уста, будучи, как видно, с ним заодно,
произнесли:

- Это принц... принц Зильберштадт-Шрекенштейн.

Феликс расхохотался, а мистер Брэнд смотрел на него, застыв на месте,
между тем как за его спиной выросли в открытых дверях успевшие к этому
времени войти в дом и все остальные.

3

В тот же вечер за обедом Феликс Янг докладывал баронессе Мюнстер о
своих впечатлениях. Она видела, что он возвратился в наилучшем
расположении духа. Однако обстоятельство это не являлось, по мнению
баронессы, достаточным поводом для ликования. Она не слишком доверяла
суждениям своего брата. Его способность видеть все в розовом свете была
так неумеренна, что набрасывала тень на этот прелестный тон. Все же в
отношении фактов ей казалось, на него можно было положиться, и потому она
изъявила готовность его выслушать.

- Во всяком случае, тебе, как видно, не указали на дверь, - проговорила
она. - Ты отсутствовал часов десять, не меньше.

- Указали на дверь! - воскликнул Феликс. - Да они встретили меня с
распростертыми объятиями, велели заклать для меня упитанного тельца (*8).

- Понимаю, ты хочешь этим сказать, что они - сонм ангелов.

- Ты угадала; они в буквальном смысле сонм ангелов.

- C'est bien vague [это довольно неопределенно (фр.)], - заметила
баронесса. - С кем их можно сравнить?

- Ни с кем. Они несравнимы, ты ничего подобного не видела.

- Премного тебе обязана, но, право же, и это не слишком определенно.
Шутки в сторону, они были рады тебе?

- Они были в восторге. Это самый торжественный день моей жизни. Со мной
никогда еще так не носились - никогда! Веришь ли, я чувствовал себя важной
птицей. Моя дорогая сестра, - продолжал молодой человек, - nous n'avons
qu'a nous tenir [нам нужно только не терять выправки (фр.)], и мы будем
там звезды первой величины.

Мадам Мюнстер посмотрела на него, и во взгляде ее мелькнула ответная
искра. Она подняла бокал и пригубила.

- Опиши их. Нарисуй картину.

Феликс осушил свой бокал.

- Итак, это небольшое селение, затерявшееся среди лугов и лесов;
словом, глушь полнейшая, хотя отсюда совсем недалеко. Только, доложу я
тебе, и дорога! Вообрази себе, моя дорогая, альпийский ледник, но из
грязи. Впрочем, тебе не придется много по ней разъезжать. Они хотят, чтобы
ты приехала и осталась у них жить.

- Ах, так, - сказала баронесса, - они хотят, чтобы я приехала и
осталась у них жить? Bon! [Прекрасно! (фр.)]

- Там совершенная первозданность, все неправдоподобно естественно. И
удивительно прозрачный воздух, и высокое голубое небо! У них большой
деревянный дом, нечто вроде трехэтажной дачи - очень напоминает
увеличенную нюрнбергскую игрушку (*9). Это не помешало некоему
джентльмену, который обратился ко мне с речью, называть его "старинным
жилищем", хотя, право, вид у этого старинного жилища такой, будто оно
только вчера построено.

- У них все изящно? Со вкусом?

- У них очень чисто; но нет ни пышности, ни позолоты, ни толпы слуг, и
спинки кресел, пожалуй, излишне прямые. Но есть можно прямо с пола и
сидеть на ступеньках лестницы.

- Это, конечно, завидная честь и, вероятно, там не только спинки кресел
излишне прямые, но и обитатели тоже?

- Моя дорогая сестра, - ответил Феликс, - обитатели там прелестны.

- В каком они стиле?

- В своем собственном. Я бы определил его как старозаветный,
патриархальный; ton [тон (фр.)] золотого века.

- У них только ton золотой и ничего больше? Есть там какие-нибудь
признаки богатства?

- Я бы сказал - там богатство без признаков. Образ жизни скромный,
неприхотливый; ничего напоказ и почти ничего - как бы это выразить? - для
услаждения чувств; но предельная aisance [непринужденность (фр.)] и уйма
денег - не на виду, - которые извлекаются в случае надобности без всякого
шума и идут на благотворительные цели, на ремонт арендного имущества, на
оплату счетов врачей и, возможно, на приданое дочерям.

- Ну, а дочери, - спросила мадам Мюнстер, - сколько их?

- Две, Шарлотта и Гертруда.

- Хорошенькие?

- Одна хорошенькая, - сказал Феликс.

- Которая же?

Молодой человек молча смотрел на свою сестру.

- Шарлотта, - сказал он наконец.

Она посмотрела на него в свою очередь.

- Все ясно. Ты влюбился в Гертруду. Они, должно быть, пуритане до мозга
костей; веселья там нет и в помине.

- Да, веселья там нет. Люди они сдержанные, даже суровые, скорее
меланхолического склада; на жизнь они смотрят очень серьезно. Думаю, что у
них не все обстоит благополучно. То ли их гнетет какое-то мрачное
воспоминание, то ли предвидение грядущих бед. Нет, эпикурейцами их не
назовешь. Мой дядюшка, мистер Уэнтуорт, человек высокой нравственности, но
вид у бедняги такой, будто его непрерывно пытают, только не поджаривают, а
замораживают. Но мы их взбодрим. Наше общество пойдет им на пользу.
Расшевелить их будет очень нелегко, но в них много душевной доброты и
благородства. И они готовы отдать должное своему ближнему, признать за ним
ум, талант.

- Все это превосходно, - сказала баронесса, - но мы, что ж, так и будем
жить затворниками в обществе мистера Уэнтуорта и двух этих молодых женщин
- как, ты сказал, их зовут, Дебора и Гефсиба? (*10)

- Там есть еще одна молодая девушка, их кузина, прехорошенькое
создание; американочка до кончиков ногтей. Ну и, кроме того, существует
еще сын и наследник.

- Прекрасно, - сказала баронесса. - Вот мы добрались и до мужчин. Каков
он, этот сын и наследник?

- Боюсь, любитель выпить.

- Вот как? Выходит, он все же эпикуреец. Сколько же ему лет?

- Он двадцатилетний юнец, недурен собой, но, думаю, вкусы у него
грубоватые. Есть там еще мистер Брэнд - рослый молодой человек, что-то
наподобие священника. Они о нем очень высокого мнения; но я его пока не
раскусил.

- А между двумя этими крайностями, - спросила баронесса, - между
загадочным священнослужителем и невоздержанным юнцом никого больше нет?

- Как же! Там есть еще мистер Эктон. Думаю, - сказал молодой человек,
кивая своей сестре, - мистер Эктон тебе понравится.

- Ты ведь знаешь, - сказала баронесса, - я очень привередлива. Он
достаточно благовоспитан?

- С тобой он будет благовоспитан. Он человек вполне светский. Побывал в
Китае.

Баронесса Мюнстер засмеялась.

- Так он светский на китайский лад? Это, должно быть, очень интересно.

- Если я не ошибаюсь, он нажил там огромное состояние, - сказал Феликс.

- Ну это всегда интересно. Он, что ж, молод, хорош собой, умен?

- Ему под сорок, он лысоват, остер на язык. Я готов поручиться, -
добавил молодой человек, - что баронесса Мюнстер его очарует.

- Вполне вероятно, - сказала эта дама.

Брат ее, о чем бы ни шла речь, никогда не знал заранее, как это будет
встречено, но вскоре баронесса заявила, что он превосходно все описал и
что завтра же она отправится туда и посмотрит на все собственными глазами.

Итак, назавтра они сели в поместительную наемную коляску - экипаж не
вызвал у баронессы никаких возражений, кроме цены и того обстоятельства,
что кучер был в соломенной шляпе (в Зильберштадте слуги мадам Мюнстер
носили желтые с красным ливреи). Они выехали за город, и баронесса,
откинувшись на сиденье, покачивая над головой зонтик с кружевной оборкой,
обозревала придорожный ландшафт. Прошло немного времени, и она произнесла:
"Affreux" [ужасно (фр.)]. Брат ее заметил, что, судя по всему, передний
план в этой стране значительно уступает plans recules [заднему плану
(фр.)]. Баронесса в ответ на это сказала, что пейзаж здесь, по-видимому,
весь можно причислить к переднему плану.

Феликс заранее уговорился со своими новыми друзьями, когда он привезет
сестру; они решили, что самое подходящее для этого время - четыре часа
пополудни. У большого, блещущего чистотой дома, к которому подкатила
коляска, был, по мнению Феликса, очень приветливый вид; высокие стройные
вязы отбрасывали перед ним удлиненные тени. Баронесса вышла из коляски.
Американские родственники дожидались ее, стоя на крыльце. Феликс помахал
им шляпой, и длинный худой джентльмен с высоким лбом и чисто выбритым
лицом двинулся по направлению к воротам. Шарлотта Уэнтуорт шла рядом с
ним. Гертруда несколько медленнее следовала позади. Обе молодые женщины
были в шуршащих шелковых платьях. Феликс подвел свою сестру к воротам.

- Будь с ними полюбезнее, - сказал он ей.

Но он тут же понял, что совет его излишен. Евгения и без того уже
приготовилась быть любезной - так, как это умела одна Евгения. Феликс
испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда мог беспрепятственно
любоваться своей сестрой; удовольствие это выпадало ему довольно часто, но