пугает, но скажите откровенно - могли бы вы полюбить меня?
сердце. Исчезли, растаяли былая суровость и отстраненность, Мартин предлагал
мне немеркнущее богатство любви, не растраченной на мимолетные увлечения.
Успех мой был полным. С какой радостью я осталась бы в его объятиях до тех
пор, пока мое молчание не стало бы красноречивее любых слов! Но в памяти
моей возникло лицо Барбары, а в ушах еще звенели слова Люси Фрейзер. Черная
тень, вгрызавшаяся в самое сердце луны, казалось, остановила свой ход.
Бездонное небо глядело на нас глазами торжественных звезд. Шорох листвы
затих и душистый осенний ветерок на миг улегся; облако неподкупных
свидетельств эхом вторило крику моей пробудившейся совести. Опечаленная,
раздавленная стыдом, я отстранилась от Мартина.
правду. Я - самая лживая из всех женщин, что вы только встречали. Я пришла
сюда с одной-единственной твердой целью - очаровать вас, и доведись вам хоть
однажды попасть в круг моих знакомых, вы услышали бы обо мне лишь как о
бессердечной и легкомысленной кокетке. Я не смею принести свою ложь к вашему
очагу и отравить ваше сердце смертельной горечью. Не говорите же со мной
сейчас, наберитесь терпения - я сама напишу вам!
аллее, покинула свой Эдем, унося в сердце вечный позор. Затмение вошло в
полную силу, и, объятая страхом перед темнотой и душевным смятением, вся
дрожа и всхлипывая, я остановилась под шелестящими тополями.
пути я повстречала Барбару.
вопросительный взгляд холодных глаз:
в "Остролисты". Все равно никакого толка.
развязки, пошлю-ка я, пожалуй, мистеру Фрейзеру записку, что мы уезжаем под
Рождество. Так значит, ты поняла наконец, что это все пустая трата времени?
протяжении долгих мучительных часов этой ночи на собственном горьком опыте
познать, что значат отчаяние и безнадежность.
святая истина, кроме того лишь, что, обманывая саму себя и даже в глубинах
полнейшего самоуничижения цепляясь за остатки ложной гордости, я сообщила
ему, что не люблю и никогда не любила его.
высокие тополя, качающиеся вокруг его дома и без устали машущие мне ветвями,
словно приглашая зайти. А последним, что видела я вечером, был ровный свет в
окошке его библиотеки, сияющий сквозь деревья, точно звезда, одетая лавровым
венцом. Но я знала, что самого его я более никогда не увижу, ибо письмо мое
было слишком недвусмысленным, чтобы питать еще какую бы то ни было надежду,
а попытаться словно бы невзначай встретить его на прогулке мне помешал бы
стыд. Все, что мне оставалось - это вернуться к прежней жизни, если только
моя измученная и алчущая душа могла обрести утешение среди той шелухи, что
прежде составляла смысл моей жизни.
превыше самых честолюбивых наших ожиданий. Это было тяжкое искушение, ведь
предо мной простиралась монотонная и постылая жизнь вдвоем с Барбарой и
одинокая старость. Так почему я не могла жить, как тысячи женщин, вовсе не
таких уж несчастных в браке? Но на память мне пришли строки из одной из книг
Мартина: "Отнюдь не всегда долг наш состоит в том, чтобы вступить в брак, но
он всегда в том, чтобы жить согласно истине и не гнаться за призрачным
счастьем ценою чести, не спасаться от безбрачия ложью", - засим я укрепилась
духом, приготовившись не дрогнув встретить унылый и безрадостный удел, и
отвергла предложение.
невыносимой, пока она не приняла приглашение провести Рождество у одной из
ее сестер, а я тем временем осталась дома со своей старой нянюшкой
приглядеть за вывозом мебели. Мне не хотелось покидать наше старое жилище до
последней минуты, и я рада была встретить день Рождества одна в опустелом
доме, чтобы здесь, в одиночестве, мысленно собрать воедино все связанные с
ним воспоминания пред тем, как уехать в неведомые края. И вот рождественским
вечером я рассеянно бродила по пустым комнатам - пустым, но не более
заброшенным, чем мое сердце, из которого были с корнем вырваны все старые
воспоминания и новая, но самая глубокая привязанность - пока машинально не
остановилась перед окном, откуда часто глядела на "Остролисты".
миновала и на безлунных небесах ярко засияли звезды. Свежевыпавший снег
искрился отблесками небесных огней, на фоне неба отчетливо выделялась черная
громада - дом Мартина Фрейзера. Спальня его вот уже много ночей кряду
оставалась темна, но окно старого мистера Фрейзера, расположенное ближе к
нашему дому, струило на заснеженную лужайку потоки ослепительного света.
Устав от непосильных дневных трудов и изматывающих душу переживаний, я
склонилась к окну, припав разгоряченными щеками к морозным стеклам и
повторяя про себя все подробности моего знакомства с Фрейзерами. Перед моим
мысленным взором проносились картина за картиной, видение за видением -
мечты о счастье, которое могло бы стать моим.
слезы, когда в комнату, чтобы закрыть ставни, вошла няня. Заметив меня, она
нервно вздрогнула.
Сотни раз видела, как она вот так же стоит у этого самого окошка.
друг друга до безумия, - ответила она. - Мистер Фрейзер первый раз женился
ради денег, и брак был не из счастливых, так что он сделался изрядно угрюм и
нелюдим. Они поссорились, и твоя мать назло ему объявила, что выходит за
мистера Греттона, твоего отца! Ну вот! Мистер Фрейзер в одну ночь
превратился в глубокого старика и с тех пор, пожалуй, ни разу покидал дом,
так что она больше никогда так его и не видела, хотя он жил совсем рядом -
но я-то частенько подмечала, когда твой отец был где-нибудь на балу, или на
скачках, или на вечеринке с друзьями, как она стоит тут, точь-в-точь, как ты
сейчас. Только последний раз на руках у нее была ты - я принесла тебя для
поцелуя на сон грядущий, а она склонилась к окну и прошептала тихонько,
глядя на Небеса: "Бог свидетель, я честно пыталась исполнить свой долг перед
мужем и моей крошкой!"
сердце. Как часто твердила я себе, что нет на земле скорби, подобной моей,
но ошибка моей матери была куда страшнее, и испытание ее - суровее, чем мое.
Тяжкий крест, который она сама на себя взвалила, обрек ее на раннюю могилу,
но не ушел в землю вслед за ней - этот крест, ставший после ее смерти во
много раз тяжелее, покоился теперь на сердце старика, который, без сомнения,
долгие часы размышлял о событиях своей ушедшей жизни и более всего - об
этом, ибо оно было печальнее прочих. Как же хотелось мне еще раз увидеться с
ним - увидеть того, кто оплакивал гибель моей матери сильнее и дольше всех!
И вот я решила тайком прокрасться через поля, по аллее и, если окно мистера
Фрейзера не занавешено (как можно было предположить по струящемуся из него
яркому свету), еще раз взглянуть на него в память о моей матери.
пороге какой-то сомнительной авантюры, но, с присущим мне упрямством, отмела
все колебания и устремилась в морозную ночь.
я увижу его, того, кого любила моя мать, увижу, как в безрадостном
одиночестве лежит он на кушетке, где провел все эти утомительные годы, пока
Люси Фрейзер не подросла настолько, что смогла заменить ему дочь. И тут я
вспомнила слухи, что с грустью поведала мне Сьюзен пару часов назад: будто
внучка старика умирает; и с растущей тревогой я мчалась все дальше, покуда
не очутилась под окном.
исчезла из нее, равно как и экран перед камином, зато появилось маленькое
креслице Люси Фрейзер. Не осталось там и приз* каков современного удобства
или же роскоши - ни уюта, ни ярких красок, ни пышности: теперь это была
просто библиотека и рабочий кабинет погруженного в занятия студента, что
забывает о комфорте и пренебрегает им. Однако какой бы она ни была, сердце
мое мгновенно узнало в ней родной дом - ибо там сидел Мартин, по своему
обыкновению, с головой уйдя в какие-то вычисления и время от времени
заглядывая в разложенные повсюду кругом книги.
пылко твердил мне о своей любви, а теперь, равнодушный и безучастный, сидит
перед огнем в тепле и уюте, так близко, что я могла бы коснуться его рукой -
а я, точно бездомная бродяжка, стою в темноте, на морозе, в полном отчаянии?
Неужели эхо моих шагов уже не трепещет на его пороге, а призрак моего лица
не встает между ним и его вычислениями? Я утратила право сидеть возле него,
читая заметки, сделанные его рукой, и разгоняя угрюмость, грозившую овладеть
его натурой - и у меня даже не оставалось надежды (а для меня это было бы
поистине надеждой и утешением), что какая-нибудь другая женщина, правдивее и
достойнее меня, сможет обрести утраченные мною права.
покинул комнату. Я гадала, успею ли прокрасться внутрь и взять на память
всего лишь один-единственный клочок бумаги, который он небрежно откинул в
сторону; но едва я трепещущей рукой взялась за ручку стеклянной двери, он
вернулся, неся на руках худенькую фигурку крошки Люси Фрейзер. Бережно
укутав девочку в широкий плащ, он усадил ее в кресло и подкатил поближе к
огню. Суровые черты его лица смягчились в нежной улыбке. Страстно желая
вновь оказаться рядом с этим благородным сердцем и заставить холод и мрак
Василенко Иван
Русанов Владислав
Верещагин Олег
Свержин Владимир
Пехов Алексей
Браун Дэн