море, лодки, корабли, и рыбаки, и морской берег, и Эм - он будет играть с
вами...
первой главе, но говорила она о нем так, словно он был глаголом из
английской грамматики *.
самом деле было бы чудесным развлечением, но что скажет мама?
Пегготи, не спуская с меня глаз. - Если хотите, я спрошу ее, как только она
вернется домой. Вот и все.
чтобы обсудить этот вопрос. - Она не может остаться совсем одна.
быть, это была очень маленькая дырочка и ее не стоило штопать.
меня глаза. - Да разве вы не знаете? Она будет гостить две недели у миссис
Грейпер. А у миссис Грейпер соберется большое общество.
когда моя мать вернется от миссис Грейпер (это и была наша соседка), чтобы
удостовериться, разрешено ли нам будет привести в исполнение наш
замечательный план. Моя мать, удивившаяся гораздо меньше, чем я ожидал,
охотно приняла его, и в тот же вечер все было решено; условились, что она
заплатит за мой стол и помещение.
день настал скоро даже для меня, а я ожидал его с лихорадочным нетерпением и
немного опасался, как бы землетрясение, или извержение вулкана, или
какое-нибудь другое стихийное бедствие не помешали нашей поездке. Нам
предстояло ехать с возчиком, который отправлялся в путь утром после
завтрака. Я готов был отдать что угодно, только бы мне позволили одеться с
вечера и лечь спать в шляпе и башмаках.
с какой охотой собирался я покинуть дом, где был так счастлив, и даже не
подозревал, какая ждет меня утрата.
и благодарности к ней и к старому дому, которого я никогда еще не покидал,
заставило меня расплакаться, и я с радостью вспоминаю об этом. Мне приятно
думать, что заплакала и моя мать, и я почувствовал, как у моего сердца
бьется ее сердце.
тронулся в путь, и приказала ему остановиться, чтобы она могла поцеловать
меня еще раз. Я с радостью припоминаю, с какой горячею любовью приблизила
она свое лицо к моему и поцеловала меня.
по-видимому, стал упрекать ее за то, что она так взволнована. Я выглядывал
из-под навеса повозки и недоумевал, какое ему до этого дело. Пегготи,
которая тоже оглянулась назад, казалась не очень-то довольной, о чем
свидетельствовало ее лицо, когда она повернулась ко мне.
если ей поручили бы потерять меня по дороге, как мальчика в сказке, удалось
ли бы мне добраться - до дому с помощью пуговиц, которые она теряла по пути?
ГЛАВА III
голову, еле передвигала ноги, словно ей было приятно томить ожиданием
владельцев багажа, который лежал в повозке. Мне даже показалось, будто она
явственно хихикала, размышляя об этом, но возчик сказал, что у нее кашель.
у него опустилась на грудь; он дремал и правил лошадью, а руки его покоились
на коленях. Я говорю "правил", но мне пришло в голову, что повозка могла бы
добраться до Ярмута и без него, - лошадь и одна отлично справлялась; что же
касается до разговоров, то об этом он и не помышлял и только посвистывал.
с избытком до самого Лондона, если бы мы решили отправиться туда в этой же
самой повозке. Мы изрядно закусили и неплохо выспались. Пегготи спала,
опершись подбородком на ручку корзинки и не переставая караулить ее даже во
сне; и если бы я сам не услышал, то не поверил бы, что беззащитная женщина
может так громко храпеть.
времени, чтобы доставить кровать в трактир или заехать еще куда-то, что я
совсем выбился из сил и очень обрадовался, когда мы увидели Ярмут. Он
показался мне мокрым, как губка; мой взор охватил унылое пространство за
рекой, и я недоумевал, в самом ли деле земля круглая, как утверждал мой
учебник географии, раз одна ее часть может быть такой плоской. Впрочем, я
рассудил, что Ярмут, возможно, находится на одном из полюсов, чем все дело и
объясняется.
линии, сливающейся с небом, я заметил Пегготи, что какой-нибудь холм или
что-нибудь подобное могли бы его приукрасить, и было бы куда приятнее, если
бы земля резче отделялась от моря, а город и море не были так перемешаны,
как сухари с водой *. Но Пегготи заявила более энергически, чем обычно, что
надо принимать вещи, как они есть, и она-де очень гордится своим - прозвищем
"Ярмутская копченая селедка".
на нас пахнуло запахом рыбы, дегтя, пакли и смолы и мы увидали снующих
моряков и повозки, громыхающие по камням, я почувствовал, что был
несправедлив к этому деловому городку, и сказал об этом Пегготи, которую
очень порадовало мое восхищение, и она заявила, будто всем хорошо известно
(должно быть, тем, кому повезло родиться "копчеными селедками"), что Ярмут,
в общем, - лучшее место на белом свете.
Пегготи.
знакомца, осведомился, как я поживаю. Поначалу я не признал его, потому что
он не бывал у нас с того вечера, когда я появился на свет, и, естественно, у
него было передо мной преимущество. Но наше знакомство стало более близким,
пока он нес меня на спине домой. Это был крупный, крепкий парень шести футов
росту, сильный и широкоплечий, но ухмыляющееся мальчишеское лицо и вьющиеся
светлые волосы придавали ему застенчивый вид. На нем была парусиновая куртка
и штаны из такой жесткой материи, что они могли стоять самостоятельно, не
облекая ног. Носит ли он шляпу - этого нельзя было сказать с уверенностью,
поскольку его голову, словно старый дом, прикрывал какой-то просмоленный
лоскут.
сундучок несла Пегготи, и так мы пробирались какими-то проулками, устланными
щепками и засыпанными песком, шли мимо газового завода, канатной фабрики,
верфей, плотничьих, бондарных, конопатных, такелажных мастерских, кузниц и
великого множества тому подобных заведений, пока не вышли на унылую пустошь,
которую я уже видел издали, и тогда Хэм проговорил:
речку вдали, но никакого дома найти не мог. Неподалеку виднелся темный
баркас или какое-то другое судно, отслужившее свой век; оно лежало на суше,
железная труба, прилаженная к нему в качестве дымохода, уютно дымила; но
ничего другого, напоминавшего жилье, на мой взгляд, здесь не было.
едва ли я был бы больше прельщен романтической идеей там поселиться. Сбоку
была прорублена восхитительная дверца, была здесь и крыша и маленькие
оконца, но самое большое очарование заключалось в том, что это был настоящий
корабль, несчетное число раз бороздивший морские волны и отнюдь не
предназначенный служить жильем на суше. Вот это меня и пленило. Если бы
когда-нибудь он был построен для жилья, я счел бы его тесным, неудобным или
расположенным слишком уединенно; но он, конечно, не был создан для такой
цели и показался мне самым лучшим пристанищем.
голландские часы, и комод, а на комоде чайный поднос с изображенной на нем
леди под зонтиком, гуляющей с воинственным на вид ребенком, катившим обруч.
Поднос, дабы он не упал, подперли библией; если бы поднос низвергся, он
вдребезги разбил бы чашки, блюдца и чайник, окружавшие библию. На стенах
висели незамысловатые цветные картинки, в рамках и под стеклом, на темы из
священного писания; впоследствии, всякий раз, видя такие картинки у
разносчиков, я невольно сразу же вспоминал дом брата Пегготи. Авраам в
красном одеянии, собирающийся принести в жертву Исаака в голубом, Даниил в
желтом, ввергнутый в логово зеленых львов, особенно бросались в глаза. На
небольшой каминной доске красовалось изображение люгера "Сара-Джейн",
построенного в Сандерленде, с прилаженной к нему настоящей маленькой
деревянной кормой, - произведение искусства, сочетавшее художественное
мастерство со столярным ремеслом и казавшееся мне одной из самых
привлекательных вещей на свете. В стропилах торчали крюки, назначение
которых я не мог в то время угадать; и было там несколько сундучков, ящиков
и тому подобных вещей, служивших для сиденья и заменявших стулья.
моей теории, свойственно детям, - а затем Пегготи открыла дверцу и показала
мне мою спальню. Это была самая лучшая, самая миленькая спальня, какую
только можно себе представить - в корме судна, - с оконцем в гом месте, где