манеры, - вы не откажетесь записать вашу фамилию и адрес?
бумаги возле себя, после чего принял прежнюю позу. Незнакомец подошел к
конторке и написал дрожащей рукой - а пока он стоял, наклонившись, инспектор
сбоку пристально разглядывал каждый волосок на его голове - "Мистер Джулиус
Хэнфорд, Биржевая кофейня, Плейс-Ярд, Вестминстер".
вышел на улицу.
следите за ним, не упуская из виду, установите, живет ли он там, и узнайте о
нем все, что можно.
настоятеля сего монастыря, окунул перо в чернильницу и снова занялся своими
книгами. Оба друга, которые наблюдали инспектора, интересуясь больше его
профессиональной манерой, нежели подозрительным поведением мистера Джулиуса
Хэнфорда, перед уходом спросили, как он думает, имеются ли тут налицо
какие-нибудь признаки преступления?
убийство, его мог совершить кто угодно. Для ограбления или карманной кражи
нужно иметь опыт.
приходивших для опознания, и ни один из них не вел себя так странно.
Впрочем, может просто желудок, а нервы тут ни при чем. Если желудок, очень
странно. Но, разумеется, мало ли бывает странностей. Жаль, что в суеверии,
будто бы на теле выступает кровь, если до него дотронется кто следует, нет
ни слова правды - труп никогда ничего не скажет. Вот от такой, как эта,
крику не оберешься, видно, теперь на всю ночь завела (намекая на стук и
вопли насчет печенки), а от трупа ровно ничего не добьешься, как бы оно там
ни было.
делать, поэтому друзья вместе отправились домой, и Старик Хэксем с сыном
тоже отправились своей дорогой. Но, дойдя до угла, Хэксем велел мальчику
идти домой, а сам, "выпивки ради", завернул в трактир с красными
занавесками, разбухший словно от водянки.
работой. Она подняла голову, когда он вошел и заговорил с ней.
пристально смотрел на меня. А я боялась, как бы он не понял по лицу, о чем я
думаю. Ну, будет об этом, Чарли. Меня из-за другого всю в дрожь бросило:
когда ты признался отцу, что немножко умеешь писать.
не разберет. Отец стоял рядом и глядел, и был пуще всего тем доволен, что я
еле-еле пишу да еще размазываю написанное пальцем.
сидевшего перед огнем, ласково положила руку ему на плечо.
работаю, все хочу что-нибудь придумать (даже ночью просыпаюсь от мыслей!),
как-нибудь исхитриться, чтобы сколотить шиллинг-другой, сделать так, чтобы
отец поверил, будто ты уже начинаешь зарабатывать кое-что на реке.
худа не будет, что от этого нам всем только станет лучше, я бы с радостью
умерла!
и продолжала задумчиво, глядя на огонь:
сторону таверны.
видится... вот как раз там, где они ярче всего пылают...
занесен илом и залит водой еще во времена Ноева ковчега. Смотри-ка! Если я
возьму кочергу - вот так - и разгребу уголь...
тлеет под пеплом, то вспыхивая, то угасая, вот об этом я и говорю. Когда я
гляжу на него по вечерам, Чарли, то вижу там словно картины.
надо глядеть.
не знал матери...
сестричку, которая была мне и матерью и сестрой.
глазах выступили светлые слезы.
работу, запирал от нас дом, из боязни, как бы мы не устроили пожара или не
выпали из окна, - и вот мы сидим на пороге, сидим на чужих крылечках, сидим
на берегу реки или бродим по улице, чтобы как-нибудь провести время. Таскать
тебя на руках довольно тяжело, Чарли, и мне частенько приходится отдыхать.
Бывало, то нам хочется спать, и мы прикорнем где-нибудь в уголку, то нам
хочется есть, то мы чего-нибудь боимся, а что всего больше нас донимало, так
это холод. Помнишь, Чарли?
мальчик, крепче прижав ее к себе.
темно, и мы идем туда, где горит газ, и сидим, смотрим, как по улице идут
люди. Но вот приходит с работы отец и берет нас домой. И после улицы дома
кажется так уютно! А отец снимает с меня башмаки, греет и вытирает мне ноги
у огня, а потом, когда ты уснешь, сажает меня рядом с собой, и мы долго
сидим так, пока он курит трубку, и я знаю, что у отца тяжелая рука, но меня
она всегда касается легко, что у него грубый голос, но со мной он никогда не
говорит сердито. И вот я вырастаю, отец уже начинает доверять мне и работает
со мною вместе, и, как бы он ни гневался, он ни разу меня не ударил.
меня-то он бьет частенько!"
показала нашу судьбу: погадай нам.
потому что он меня любит и я его тоже. Прочесть книжку я не сумею, потому
что если б я училась, отец подумал бы, что я его хочу бросить, и перестал бы
меня слушать. Он не так меня слушает, как мне хотелось бы - сколько я ни
бьюсь, не могу положить конец всему, что меня пугает. Но я по-прежнему
надеюсь и верю, что придет для этого время. А до тех пор... я знаю, что во
многом я для него поддержка и опора и что, если бы я не была ему хорошей
дочерью, он бы совсем сбился с пути - в отместку или с досады, а может, от
того и другого вместе.
ни разу не шевельнулась и только теперь грустно покачала головой, - все
другие картины только подготовка к этой. Вот я вижу тебя...
мальчик, переводя взгляд с ее глаз на жаровню, длинные, тонкие ножки которой
неприятно напоминали скелет.
отца, получаешь награды, учишься все лучше и лучше; и становишься... как это
ты назвал, когда в первый раз говорил про это со мной?
воскликнул мальчик, по-видимому довольный тем, что ямка, где всего жарче
горит, оказалась отнюдь не всезнающей. - Помощник учителя.
вот, наконец, ты уже настоящий учитель, которого все уважают, чудо учености.
Но отец давно уже узнал твою тайну, и это разлучило тебя с отцом и со мной.
другая дорога, не та, что у нас, и даже если бы отец простил тебя за то, что
ты пошел своей дорогой (а он никогда не простит), наша жизнь бросила бы тень
на твою. Но я вижу еще, Чарли...
отделиться от отца, начать новую, лучшую жизнь. И вот я вижу себя, Чарли, я
осталась одна с отцом, слежу, чтоб он не сбился с пути, стараюсь, чтоб он
больше меня слушал, и надеюсь, что какой-нибудь счастливый случай, или
болезнь, или еще что-нибудь, поможет мне сделать так, чтобы он изменился к