Чтение 7–й страницы книги ~Плавучий остров~

- Это потому, что большей частью заказы делаются по телефону или даже
телеавтографу, - отвечает Калистус Мэнбар.

- А что это значит?.. - спрашивает Фрасколен.

- Это значит, что мы часто пользуемся телеавтографом,
усовершенствованным аппаратом, который передает писаный текст, как телефон
передает живую речь, а кроме того - кинетографом, который записывает
движения, являясь для зрения тем, чем фонограф является для слуха, и
телефотом, передающим изображения. Телеавтограф дает более основательную
гарантию, чем простая телеграмма, которой может злоупотребить кто угодно.
Мы можем подписывать посредством электричества чеки и векселя...

- И даже брачные свидетельства?.. - ироническим тоном вопрошает
Пэншина.

- Конечно, господин альт. Почему бы не вступить в брак по телеграфному
проводу?..

- Или разводиться?..

- И разводиться!.. Именно от этого наши аппараты больше всего и
изнашиваются.

И тут чичероне разражается таким громким смехом, что все побрякушки на
его жилете пускаются в пляс.

- Вы весельчак, господин Мэнбар, - говорит Пэншина, следуя примеру
американца.

- Да... как зяблик в солнечный день!

Тут перед ними возникает поперечная улица. Это Девятнадцатая авеню, с
которой изгнаны все торговые предприятия. Трамвайные линии бороздят ее,
так же как и ту, по которой только что шли музыканты. Быстрые экипажи
проносятся мимо, не поднимая ни пылинки, ибо мостовая, выложенная не
подверженными гниению торцами из австралийского эвкалипта, - она могла бы
быть даже из бразильского красного дерева! - блестит, словно ее натерли
металлическими опилками. Впрочем, Фрасколен, внимательный наблюдатель
всевозможных физических явлений, замечает, что звук шагов отдается на ней,
как на металлических плитах.

"Как у них развито металлическое производство! - думает он. - Даже
мостовые они стали выделывать из листового железа!"

И он уже собрался приступить к Калистусу Мэнбару с вопросами, когда тот
воскликнул:

- Господа, взгляните на этот особняк!

Он указал на обширное величественное здание, флигеля которого,
выступающие вперед и замыкающие парадный двор, были соединены алюминиевой
решеткой.

- В этом особняке - можно было бы сказать, в этом дворце - живет семья
одного из виднейших людей города. Я имею в виду Джема Танкердона,
владельца неиссякаемых нефтяных источников в Иллинойсе, самого, быть
может, богатого и, следовательно, самого почтенного и уважаемого из наших
сограждан...

- Миллионы?.. - спрашивает Себастьен Цорн.

- Пф! - фыркает Калистус Мэнбар. - Миллион у нас ходячая монета, здесь
счет идет на сотни миллионов! В этом городе живут только сверхбогатейшие
набобы. Вот отчего за короткое время купцы из торгового квартала нажили
здесь целые состояния - я имею в виду розничных торговцев, ибо в этом
единственном в мире микрокосме вы не найдете ни одного оптовика.

- А промышленники?.. - спрашивает Пэншина.

- Промышленников нет!

- А судовладельцы?.. - спрашивает Фрасколен.

- Тоже нет.

- Значит, рантье?.. - говорит Себастьен Цорн.

- Только рантье и купцы, наживающие себе капитал для ренты.

- Ну... а как же рабочие?.. - замечает Ивернес.

- Когда оказывается нужда в рабочих, их привозят из других мест, а
когда работа кончается, они возвращаются восвояси... с хорошим...
заработком!..

- Послушайте, господин Мэнбар, - говорит Фрасколен, - держите же вы у
себя в городе хоть несколько бедняков, хотя бы только для того, чтобы эта
порода у вас не совсем перевелась!

- Бедняков, господин второй скрипач?.. Ни одного бедняка вы здесь не
найдете!

- Значит, нищенство запрещено?

- Его незачем запрещать, ведь нищие в наш город проникнуть не могут.
Это годится для городов Федерации, там имеются всякие дома для бедных,
ночлежки, работные дома... и в дополнение к ним - тюрьмы.

- Не станете же вы утверждать, что у вас нет тюрем?..

- Нет, так же как и заключенных.

- Ну, а преступники?

- Их просят оставаться в Старом или Новом Свете, где они могут
действовать, согласно своему призванию, в гораздо более подходящих
условиях.

- Э, право же, господин Мэнбар, - говорит Себастьен Цорн, - послушать
вас, так можно подумать, что мы не в Америке.

- Вчера вы находились там, господин виолончелист, - отвечает этот
удивительный чичероне.

- Вчера?.. - удивляется Фрасколен, недоумевая, что может означать это
странное замечание.

- Конечно!.. А сегодня вы находитесь в совершенно независимом городе,
свободном городе, на который Американская федерация не имеет никаких прав,
который не подчинен никакой посторонней власти.

- А как он называется?.. - спрашивает Себастьен Цорн; в нем уже
начинает пробуждаться его обычная раздражительность.

- Как он называется?.. - повторяет Калистус Мэнбар. - Позвольте мне
пока не сообщать его названия...

- Когда же мы его узнаем?..

- Когда кончите его осматривать, что, кстати сказать, для него большая
честь.

Сдержанность американца в этом вопросе - явление по меньшей мере
странное. Но в конце концов - это не важно. К полудню музыканты завершат
свою интересную прогулку, и даже если они узнают название города в тот
момент, когда будут покидать его, - не все ли равно? Единственное
соображение по этому поводу, которое приходит в голову, следующее: каким
образом такой значительный город может находиться в определенном месте
калифорнийского побережья, не принадлежа к Федеральной республике
Соединенных Штатов? И, с другой стороны, как объяснить, что их кучер не
подумал даже упомянуть о нем? Самое важное для артистов - в течение
ближайших суток добраться до Сан-Диего, где они получат ключ к загадке,
даже если Калистус Мэнбар не соизволит ее разъяснить.

Между тем эта странная личность опять пускается в словоизвержения, но
явно не желает сообщать никаких более точных сведений.

- Господа, - говорит он, - мы подошли к Тридцать седьмой авеню.
Обратите внимание на изумительную перспективу! В этом квартале тоже нет
лавок, магазинов и уличного движения, свидетельствующего о торговой
деятельности. Только особняки и частные квартиры, но у здешних жителей
капиталы помельче, чем у обитателей Девятнадцатой авеню. Здешние рантье
имеют миллионов десять - двенадцать...

- Совсем нищие, что и говорить! - заявляет Пэншина, и выразительная
гримаса кривит его рот.

- Э, господин альт, - возражает на это Калистус Мэнбар, - всегда можно
оказаться нищим по отношению к кому-нибудь. Миллионер по сравнению с
человеком, у которого только сто тысяч франков, - богач. Но он не богач по
сравнению с тем, у кого сто миллионов!

Наши артисты уже неоднократно могли заметить, что из всех слов, которые
употребляет их чичероне, "миллион" слетает у него с языка чаще других.
Слово и в самом деле завораживающее. Калистус Мэнбар выговаривает его,
надувая щеки и с каким-то металлическим звучанием в голосе, будто,
произнося его, он уже чеканит монету. И если изо рта его сыплются не
драгоценные камни, как у сказочного крестника фей, у которого падали из
уст жемчуг и изумруды, так уж по крайней мере - золотые монеты.

И Себастьен Цорн, Пэншина, Фрасколен, Ивернес все бродят и бродят по
необыкновенному городу, географическое наименование которого им еще
неизвестно. Здесь улицы оживлены. Снуют прохожие, все хорошо одеты, и
лохмотья бедняка не оскорбляют ничьих взглядов. Повсюду трамваи, экипажи,
грузовые повозки на электрической тяге. Некоторые крупные магистрали
снабжены самодвижущимися тротуарами, которые приводятся в действие
вращением замкнутой цепи и по которым можно ходить, как ходят в поезде
независимо от их движения.

Электрические экипажи катятся по мостовой так же бесшумно, как шар по
сукну биллиарда. Что касается экипажей в подлинном смысле слова, то есть
запряженных лошадьми, то они попадаются только в очень богатых кварталах.

- А вот и церковь! - говорит Фрасколен.

И он указывает на здание довольно тяжелых пропорций, без всякого
архитектурного стиля, расположившееся, словно огромный торт, посредине
площади, покрытой зелеными газонами.

- Это протестантский храм, - сообщает Калистус Мэнбар, останавливаясь
перед зданием.

- А в вашем городе есть и католические церкви?.. - спрашивает Ивернес.

- Да, сударь. Впрочем, должен обратить ваше внимание на то
обстоятельство, что, хотя на земном шаре имеется около двадцати тысяч
различных религий, мы здесь довольствуемся католичеством и
протестантством. У нас не так, как в Соединенных Штатах, соединенных в
политическом смысле, но разъединенных в отношении религии, ибо в них
столько же сект, сколько семей, - методисты, англикане, пресвитерианцы,
анабаптисты, уэслианцы, и т.д. Здесь же - только протестанты, верные
кальвинистской доктрине, либо уж католики-паписты.

- А на каком языке у вас говорят?