о стройках, на которых гибли сотни людей. Андрей Тимофеевич не удивлялся
этому: человечество в потемках шло к своему счастью, к благополучию; ведь
только последние сто лет в руках у людей был компас, но и с ним они не раз
ошибались. Зато теперь сотни миллионов пришли к социальной справедливости,
покончили с нуждой; и Андрей Тимофеевич видел - человечество, как уставший
после долгой и трудной дороги путник, радуется отдыху и покою, радуется
возможности жить, не зная нужды...
человечества ушло в прошлое, сменилось эпохой неспешного эволюционного
развития.
сына, его будущее. Занятия историей открыли Андрею Тимофеевичу очевидную
истину: во все эпохи, - и при рабовладении, и при феодализме, и при
капитализме, - общественный прогресс сопровождался множеством личных
трагедий. Так было, например, в эпоху Петра Первого, прогрессивным
реформам которого сопутствовали казни, ломка привычного уклада жизни,
усиление гнета. Так было в годы французской буржуазной революции: она
расчищала дорогу молодому капитализму, но сколько голов слетело с плеч,
сколько разоренных землевладельцев эмигрировало из страны!
покончит с противоречием между личным и общественным, что общественный
прогресс более не будет приводить к личным трагедиям, - наоборот, - будет
способствовать личному счастью. А это означало, что жизнь его сына пройдет
ровно, спокойно, счастливо; лишь по книгам узнает он о нужде, каторжном
труде, переутомлении; ему никогда не придется рисковать жизнью, и он не
поседеет к сорока годам.
усилия, чтобы направить сына в общее, как ему казалось, русло, чтобы
избавить его от лишних переживаний, волнений, трудностей...
еще сохранил в душе лихорадку прошлых эпох, он нес с собою риск...
Лидия Васильевна принялись расспрашивать его, но Виктор отвечал сбивчиво,
неохотно. Тогда Андрей Тимофеевич, возвращаясь к старой теме, сказал сыну,
что они с матерью против его увлечения астрогеографией...
вместо ответа сказал он.
нужно еще делать?
совета.
всех социалистических странах недавно было введено всеобщее высшее
образование. Учение продолжалось восемнадцать лет: поступали в школу с
семи, а кончали в двадцать пять.
часа в день, после занятий в классе, каждый подросток работал на заводе
или в мастерских под наблюдением опытных мастеров-педагогов. До девятого
класса включительно все дети занимались по единой, обязательной для всех
программе. Но начиная с десятого класса учащиеся разделялись на "потоки":
математический, гуманитарный, биолого-географический, технический, в
соответствии со своими наклонностями.
потока, но астрогеография у них еще не преподавалась. Несмотря на
осложнившиеся отношения с Батыгиным, Виктор знал, что не отступит от
задуманного и все равно станет астрогеографом. Он не изменил своего режима
и по-прежнему много тренировался. Он пошел к врачам, и они подтвердили,
что его детская болезнь - вестибулярная недостаточность - преодолена, что
у него прекрасно развито чувство равновесия и безупречная координация
движений. Он уговорил знакомого врача проверить реакцию его организма на
возбуждающие, успокаивающие, тормозящие препараты, на внезапное сильное
волнение, и врач констатировал высокую эмоциональную устойчивость юноши.
Он продолжал приучать себя к малообъемной, но калорийной пище... Но Виктор
постоянно помнил, что всего этого мало, - помнил о словах Батыгина, а
посоветоваться ему было не с кем.
ним. Он обещал ему заслужить право на подвиг, но ведь он еще не заслужил
его...
холодный, снежный, и Виктор поверх костюма надел легкую теплую куртку из
синтетической шерсти.
в тяжелых и некрасивых, похожих на балахоны с отверстиями для головы
пальто и шубах. Теперь их никто не носил - все предпочитали не менее
теплые, но несравнимо более удобные куртки и жакеты из тонкой шерстяной
материи.
горел в них. Чтобы не замерзнуть, дожидаясь Батыгина, Виктор принялся
быстро ходить по двору. За этим упражнением и застал его Батыгин,
неожиданно вышедший из-за угла. Виктор, растерявшись, замер по стойке
смирно.
хозяина от древней, сковывающей душу власти вещей, от тесного и затхлого
мирка приобретательства, наивной гордости собственностью... Виктору
казалось, что у квартиры как бы не существует стен, что она совершенно не
отделена от безграничного мира. Батыгин не терпел в квартире ничего
лишнего, не любил громоздких, с претензией на роскошность вещей. Легкая
пластмассовая мебель, выделанная под дерево, не загромождала комнат, и в
квартире было просторно, свежо. Спартанской простотой отличалась и комната
самого Батыгина с письменным столом, небольшим количеством книг, широкой
жесткой кроватью, прикрытой тонким одеялом... Никаких украшений - только
две фотографии висели над письменным столом.
- стоял с товарищами на ракетодроме. А на второй Виктор узнал уже ставший
привычным по снимкам лунный пейзаж - черные ребристые скалы, - а человека
в скафандре он узнать не смог, но решил, что это сам Батыгин.
вьющихся по окнам цветов, и пышных бамбуковых пальм, и драцен, и кактусов,
и агав...
прощаться, но Батыгин не отпустил его.
корреспонденцию, разговаривал. По вечерам к нему обычно заходили знакомые
- давние приятели его или жены, Анастасии Григорьевны. Круг их с годами
редел, а полтора года назад умерла и жена Батыгина...
любовью человека, считающего, что жизнь его близких должна так же
безраздельно принадлежать науке, как его собственная, - но любил, любил с
первого до последнего дня...
Батыгину, стараясь понять, как тот относится к нему теперь. Но Батыгин
держался просто, ровно, и Виктору не удалось прийти ни к какому
заключению...
душным. Он впервые с неприязнью подумал, что родители зря так увлекаются
приобретением всяческих вещей - и дорогих старинных, и автоматов новейших
марок, которых еще ни у кого нет. Вещи - они всегда отгораживают человека
от остальных людей; приобретательство - оно от неверия в других, от
стремления защититься, обезопасить себя на будущее. Но разве тот мир, в
котором жил Виктор, не гарантировал всех людей от превратностей судьбы, не
гарантировал им обеспеченное будущее? И разве имеет смысл сейчас какое бы
то ни было накопление?.. Чем-то очень старым повеяло на Виктора от
квартиры, в которой он жил, - старым и чуждым...
весны. Они сидели в кабинете, когда неожиданно включился квартирный
микрофон и женский голос спросил из подъезда, нельзя ли видеть Николая
Федоровича.
невысокую, худенькую; ему тотчас показалось, что он встречался с ней
раньше, что на него уже смотрели эти удивленные и в то же время задумчивые
светло-карие глаза.
Она медленно, словно ей это было очень трудно, подняла на Виктора глаза и
сказала:
исключающее в ее присутствии резкие движения и громкие слова, что-то
обязывающее сразу подчиняться ей. Черное платье с белым воротничком,
оттенявшим смуглое лицо, очень шло девушке, и Виктор невольно окинул ее
Смоленский Вадим
Никитин Юрий
Андреев Николай
Куликов Роман
Маккарти Кормак
Афанасьев Роман