"608".
скороговоркой назвал имя отеля и еще что-то.
вместо приветствия спросил:
хотел спросить, где вы купаетесь...
по городку, и Медведев думал о том, что пришедшие дружеские отношения
следует сохранить -- нельзя дать сорваться в штопор легкому двухместному
самолетику, который так славно начал полет в безоблачном небе, пусть он
летит и кружится, к взаимному удовольствию пилотов, пусть плавно набирает
высоту и стремительно пикирует, вновь взмывает и закладывает лихой поворот
-- главное, не переборщить: впереди ждет посадочная полоса, рев двигателя на
реверсе и тишина остановки... И дальше их пути разойдутся: ему лететь на
Амстердам, ей -- на Вену. Еще Медведев думал о том, что для Оксаны он --
приятный элемент отдыха, попутчик на короткий момент, и как только их
траектории разойдутся, она забудет о нем, и в лучшем случае пришлет
новогоднюю открытку из своего городка под Прагой на адрес издательства:
"Привет, Сережа, часто вспоминаю..." В другом варианте, к Оксане прицепится
смазливый волосатый грек, которого будет волновать не судьба героини, а
нечто другое. В том, что подобное прилипание произойдет, он почти не
сомневался.
не считать озабоченных гречанок, и греки-мужчины, включая подростков,
провожают каждую леди картинно-страстными взглядами, выкрикивают из окна
машины или седла мотороллера слова приветствия, шлют воздушные поцелуи и
начинают заговаривать с туристками в любом месте и без всяких предисловий.
Медведев наблюдал, как два молодых паренька на пустынном пляже откровенно
клеили привлекательную жену пожилого джентльмена, по виду англичанина, и, не
смущаясь его присутствием, делали миссис комплименты и приглашали ее то
выпить с ними кофе в баре, то поиграть в мячик. Рыжий джентльмен, распяв
себя у стенки душа желанием загореть до подмышек, молча катал желваки, пока
волосатые секс-хулиганы в шортах не перекинулись на моложавую тетю с
фотоаппаратом, спустившуюся по лесенке с набережной.
греков, живущих в курортных местечках, а зимние упражнения -- лишь способ
поддержать форму.
скандинав -- Медведев ревновать не будет. Пусть она целые дни проводит с
кавалерами, а по вечерам кувыркается в своем отдельном номере
пятизвездочного отеля. Он ведет себя вполне по-дружески, не давая ей повода
усомниться, что он зрелый человек, а не юбочник, ищущий развлечений, и
вместе они -- всего лишь бывшие сограждане не существующей ныне державы, что
и послужило поводом к их знакомству. Он не задает ей каверзных вопросов,
чтобы выпытать ее тайну -- а она, безусловно, есть. Он слушает то, что ему
считают нужным сообщить, кивает, запоминает, немного рассказывает о себе.
Пусть появится кавалер -- ей нужно отвлечься, за этим она, скорее всего, и
летела на курорт. Будет немного обидно, но все, что ни делается, -- к
лучшему, он вернется к своему роману, а потом они встретятся у трапа
самолета и вместе долетят до Афин. И это тоже сюжет...
хулиганским образом срывал горький апельсин с ветки за оградой виллы,
зашвыривал камень в синее небо, чтобы он перелетел величественный портик
местного акрополя, и корил себя за то, что ведет себя как мальчишка, а не
умудренный годами человек, и эту удаль Оксана может расценить в свою пользу.
Но бес, вселившийся в него вчера вечером, вновь подстрекал его на мелкие
подвиги, и Медведев, взойдя на пригорок, с которого открывался чудный вид на
остров и окружающее его море, вдруг начинал трясти маслину, чтобы
попробовать мелких невкусных ягод и угостить трофеем Оксану.
задумчивой улыбкой. Иногда она подолгу молчала, разглядывая пейзаж, или
принималась рассказывать с самого неожиданного места. Медведев догадывался,
что ее разговорчивость, как и его собственное желание слегка покрасоваться
-- как же! он писатель! -- есть симптомы болезни попутчика, быстро излечимой
совместными откровениями, и предтеча другой хвори -- если времени окажется
вдоволь: экспедиционного бешенства...
-- Они шли по холму, удаляясь от акрополя, и Оксана срывала мелкие голубые
цветочки, собирая букет. -- "Во, -- говорит, -- какие вы молодцы! Все
сделали! А я, блин, ногу на кладбище подвернул, всю зиму с постели не
вставал, лучше бы я, блин, умер!" А мы ремонт уже сделали, открыли в доме
магазинчик, гостиницу на чердаке -- для туристов. Матвеич говорит: "Я на вас
работать буду, но платите мне зарплату. Хотя бы сто пятьдесят долларов".
Мама говорит: "Саша! Какая зарплата? С чего? Мы же одна семья! Ты мой муж
двадцать лет!" Матвеич на меня смотрит -- поддержи, дескать, ты всегда за
меня заступалась. Я молчу -- у нас брат в семье за старшего. Брат говорит:
"Матвеич, вы же на здоровье жалуетесь, как же будете работать?" -- "Вот на
лекарства и заработаю".
проценты...
очки. Медведев присел рядом, сдув паучка, пружинисто шагавшего по его кисти.
Ее сумочка пограничным знаком встала между ними.
катил автобус. "Взять, что ли, напрокат автомобиль, -- мечтательно подумал
он, -- и с ветерком, по всему острову!" Он быстро прикинул: на днях выплатят
компенсацию за авиабилеты, а друг, ссудивший деньги на поездку, жестких
сроков отдачи не назначал -- можно перекрутиться, перезанять.
масштаба! Судьба била его в разных государствах и частях света -- в Польше,
России, Чехии, на земле родной Белоруссии, в Америке, куда он ездил
проведать дочку, давала тумаков в Израиле, где весело жили его родственники,
била в мегаполисах и мелких географических пунктах, но он, вскрикивая после
каждого удара: "Ой, блин, лучше бы я умер!..." -- продолжал жить ничуть не
хуже, чем прежде, а иной раз и лучше. Начиная свой день с постанываний: "Ой,
блин, как я плохо спал! Ой, блин, умываться неохота! Ой, блин, есть неохота!
Ой, блин, где-то наша кошка?", он осторожно делал зарядку, плотно завтракал,
выходил в сад, ругал за своеволие кота, неожиданно выскочившего из подвала,
критиковал мимоходом пернатых, отмечал непорядок на небе и, сняв три вида
сигнализации, выводил из гаража "филицию-шкода", чтобы она подышала
воздухом, а к вечеру опять встала в стойло.
склоне зеленого холма и обернулась, поджидая Медведева. -- Трендит и ест! Я,
говорит, больше всего в жизни люблю две вещи: готовить и есть...
и он подумал: а не посвятить ли ему отдельную главу? Пусть это будет повесть
о семье эмигрантов из Белоруссии. А почему бы и нет?..
кипарисовую шишечку.
знакомая в деревушке под Гомелем живет. Ну просто знакомая, познакомились
как-то давно. Одинокая, всех во время войны потеряла. Я ее часто навещала.
Беленькая такая, спина прямая, в доме чисто, тарелочки народные висят. Мы с
ней сядем, самогонки выпьем, песни старинные поем... Вот ее бы я
навестила... -- Оксана помолчала, словно перебирала в памяти приятные
подробности деревенских посиделок, и весело продолжила: -- Слушай, сейчас
расскажу! Работала я в столовой на раздаче у лесорубов. Час пешком от дома.
Всегда во всем чистеньком -- шорты, футболочка, носочки. А каждый же мужчина
имеет надежду, что ему что-то отломится... И вот один мастер у лесорубов...
Лес валили и доски пилили.
уверенно махнула рукой: -- Лиственный, лиственный...
это ненавижу. Однажды дала ему по руке -- больно дала. Так он приходит на
следующий день, руку тянет и сам себе другой рукой -- хрясь! -- не тянись. А
до меня там алкоголица работала, чешка -- держала для лесорубов ром на
опохмелку. Пивом они не опохмелялись...
сорвала желтую звездочку цветка. -- Ей после реституции отдали замок,
пилораму, господу, дачу в горах -- шестнадцать комнат. В замке, говорит,
даже не была -- там выставка художественных промыслов, по закону надо семь
лет ждать, чтобы полностью к тебе вернулось. Ну вот. Она видит, что я
женщина сильная, в Чехию не помирать приехала, а жизнь строить, попросила ее
Мариной называть, камарадкой. Придет ко мне в гости, сядет возле рояля:
"Оксана, что-то грустно, подари мне, пожалуйста, Гайдна..." Потом она
Акунин Борис
Гюго Виктор
Зыков Виталий
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик