не писалось в газетах. Наступала осень, навигация подходила к концу. Люди
говорили о несданных военных поставках. На Волге спешно грузили баржи. На
пристанях работали днем и ночью до седьмого пота. Толковали о каких-то
забастовках. И на волжском берегу слышалось глухое грозное ворчание, похожее
на далекий приволжский гром.
он услышал какой-то недобрый гомон, доносившийся с берега. Его обогнали два
крючника. Они шли так быстро, что кожаные потники бились у них по спинам. Женя
услышал страшное береговое слово - "осклиз".
протискался вперед и увидел Тошкиного отца. Тамада лежал на земле боком, еще
чернее обыкновенного. Посиневшая голова его была судорожно заведена за плечо.
Огромный ящик, расколовшись при падении, лежал рядом. Доски расшились. Десятки
банок с консервами раскатились во все стороны.
лязгают зубы.
широких грузчицких спин, человек монашеского облика. - Чрезмерно силой своей
злоупотреблял...
пришибли! Жил человек горбом, с горба и помирает.
Прощай, тамада!
доктор!.. Григорий Аркадьич! Женя увидел отца, быстро пробиравшегося сквозь
толпу. Стало очень тихо. Доктор, которого все в городе звали по
имени-отчеству, быстро оглядел собравшихся, и те разом, словно сговорившись,
отступили, расширив круг. Отец наклонился над неподвижно лежавшим Кандидовым.
Женя не видел, что делает отец, но слышал его негромкий, ровный и
повелительный голос:
свои черные цыганские, как будто посеревшие глаза.
Аркадьевич, за Тошкой тут без меня... не оставьте. Чего, если надо,
пропишите... А если потребуется, то и того...
кататься по земле и зубами хватать пыль... И дальше все произошло в одно
мгновение. Доктор едва успел распорядиться и при помощи грузчиков уложить
умирающего на подводу. К телеге подскочил вдруг бешеный крючник. Рыжий, в
разорванной рубахе, бородатый, огненно-вихрастый, заросший до круглых
выпученных глаз, с выкаченной косматой грудью, в коротких мохрастых портках,
открывавших его заскорузлые ноги, он был похож на воинственного огненного
петуха, только что бившегося насмерть.- Народ! - закричал он. - Гляди своими
глазами! Нет жизни людям. Загубляют! Не на фронте, так здесь пропадем. Холеры
нет, так морят. Как скотину навьючат... не под силу, жилы рвутся!..
Казалось, что у грузчика связаны руки сзади.
погнал лошаденку. Они покатили, слыша за собой вой и шум, по временам
взрывающийся треском.
шашки-"селедки", верещали свистками городовые. Вдруг прерывисто и протяжно
застонали пароходные гудки. На колокольне истерически забился набат. Пролетка
была уже наверху, когда, оглянувшись, Женя и Тошка увидели, как на пристанях
рубили чалки и канаты. Пароходы впопыхах отваливали. И мимо пролетки, по
крутому взвозу, прыгая через булыжники, грохоча и раскалываясь, со
смертоносной быстротой промчалась тяжелая бочка с соленой рыбой.Прискакал,
стоя в фаэтоне, пристав. Полицейские сбегали вниз, к пристаням. Грузчики
оказались прижатыми к мосткам и к воде. Тогда опять вперед выскочил
краснобородый, петушиного вида крючник. Схватив со сложенной рядом груды арбуз
покрупнее, он, занеся над головой, с остервенением бросил его в пристава.
Арбуз перелетел через фаэтон, ударился о берег, треснул и разбрызгался во все
стороны. И сейчас же в городовых тучей полетели арбузы, дыни. Падавшие арбузы
раскалывались, словно черепа. Мягко шлепались дыни, и зернистая жижа вытекала
из них. Щелкнул револьверный выстрел. Извозчик погнал лошадь. Больше Женя и
Тошка ничего не видели.
непосильной тяжести у него оказался сдвинутым позвонок. Тошка ночевал на этот
раз в квартире доктора.
бежали люди. Мальчики слышали их голоса:
кинувшегося в бой. А через полчаса мальчики услышали протяжный вой сирены. Это
пришел из Саратова быстроходный пожарный пароход "Самаpa", о котором на Волге
была даже сложена песенка: "Эх, Сама-ара, качай воду..."
брандспойты, но и пулеметы.
обычные похороны могут вызвать новые волнения в городке. Из близких допустили
лишь Тошку. Тошка продал соседу лучших чеграшей и на эти деньги нанял певчего
от Троицы, того самого, который имел голос, похожий на гудок парохода
"Общества на Волге".
пристани. Важно дымя, мимо них прошлепал большой желтый буксир. На колесном
кожухе жирными буквами было написано: "Торговый дом Борель и с-ья", то есть
"сыновья". Прежде всегда мальчики смеялись, видя этот пароход, и, сложив
ладони трубой, кричали с берега: "Эй, "Борель и свинья"!" А сегодня Тошка
вдруг часто заморгал красными глазами и сердечным голосом сказал Жене:
Можно ведь так написать на круге.
а за честь пароходы называть будут".
стипендиатом в гимназию, на бесплатное обучение. Женя помог Тошке
подготовиться. Но директор гимназии наотрез отказался принять Тошку на
стипендию, как неблагонадежного. Однажды ночью, поздней осенью, доктор, Женя и
Тошка сидели на лавочке у парадного крыльца. Они говорили о звездах. Женя,
только что прочитавший Фламмариона, называл теперь звезды с такой же
точностью, с какой отгадывал пароходы. Тошка даже позавидовал ему. Голубей
своих в небе Тошка отлично различал каждого по полету и повадке, но в звездах
он путался.
вызнает, вот знаменитый станет на весь мир!
Несмотря на холодный и сырой вечер, они шли без шапок, в одних рубахах. Тошка
разом замолчал и поглядел на Женю. Доктор и Женя тоже заметили прошедших и
насторожились. Не прошло и трех минут, как послышался топот. Пробежали двое
городовых. - Господин доктор, вы извините, не заметили тут... не проходили
трое?
сдавила его локоть.
доктору, зашептал:
смелый, оказывается.
Маньчжурии".
повалили на улицы бесконечные толпы людей, Женя встретил Тошку на площади.
Тошка шел со своей артелью рядом с краснобородым и нес малиновое знамя.
работал в артели наравне со всеми, и даже матерые крючники удивлялись его силе
и выносливости. Змеи он забросил, но голубями занимался по-прежнему. Он