недовольны Розой и что она ведет с ними упорный бой, но причины и
объяснения были от него скрыты. Он слышал обрывки разговоров про
"опозорить семью", про "даже неровня ей" - но они только ставили его в
тупик. Слова эти произносил голос тети Рейчел. Она была крупной женщиной,
как и ее мать, почти тридцати лет, то есть на десять лет старше сестры.
Она была незамужней, суровой, преждевременно поседевшей. Майкл видел ее
фотографии, снятые еще до его рождения. На них она была улыбающейся
смуглой девушкой с широкими плечами и узкими бедрами. Одна рука сжимала
молитвенник, а другая придерживала широкополую соломенную шляпу, которую
сдувал с ее головы ветер из былого черно-белого мира. Она "разочаровалась
в любви", как-то сказала ему Роза многозначительным шепотом.
кухне свои боевые позиции, как мысленно он их называл. У Розы блестели
глаза, и она упрямо наклоняла голову, у Рейчел был странный самодовольный
вид, у бабушки - измученный, у деда усталый, а старик Муллан выскальзывал
за дверь, покачивая головой. Какое-то взрослое дело. Буря, которую можно
только переждать.
священник, угрюмый, с волосами, будто посыпанными пеплом. Его черное
одеяние подметало пол, а Майкла сразу отправили спать. Но он был только
рад убраться подальше от всего этого.
полях ячмень медленно наливался золотом, а сено все больше выгорало под
солнечными лучами. Сырая весна означала поздний сенокос, и дед Майкла
тревожился, словно из-за непослушного ребенка. Сотни полевок подвесили
гнездышки к стеблям трав, не подозревая, какой апокалипсис их ожидает; Пат
проходил по лесу стеблей, растирал колосья в жестких ладонях и провеивал
результаты, быстро складывая губы трубочкой и улыбаясь глазами. Десять
акров прекрасного ячменя, и еще четыре - травостоя (скоро, скоро
сенокос!), а пастбища обогащены навозом, любезно дарованным его скотиной.
Пожалуй, после настояний Шона они в последний раз воспользуются для ячменя
конной молотилкой.
"небольшую, резвую, просто для двуколки". Его жена слушала в ледяном
молчании. Сентиментальность заводит слишком далеко. Муллан поведал
грустную историю, как в пятнадцатом году на его глазах к Ипру двигалась
английская транспортная колонна - тысячи битюгов заняли дороги на мили и
мили - почти ни единого грузовика между ними, а они везли фургоны,
санитарные повозки, лафеты, пушки. А теперь таких и не встретишь. Только
чертовы трактора - отрывают ноги человека от земли, поднимают его над
бороздой. Нынче можно поле распахать, и ни комочка земли к сапогу не
прилипнет. Он покачивал головой, и они с Патом дружно брали из кисета
щепотки "Боевого коня", и даже бабушка Майкла порой чуть грустно
улыбалась, и Пат с Мулланом тайком обменивались ухмылкой.
ломающее спины время года, когда долгие медлительные дни внезапно
съеживались, казались слишком короткими, когда мужчины, бывало, работали
до глубокой ночи, а женщины приносили им в поле огромные бутерброды и
бутылки холодного портера. Они работали при свете керосиновых фонарей,
опасливо косясь на небо. Когда скошенное сено лежит в валках, хватит
одного дождя, чтобы свести на нет все труды, и, вопреки ворчанию Муллана,
они в тот момент обрадовались бы трактору и тючкам, которые оставлял бы
сенной пресс, который он тащил бы за собой. Трактор был новинкой, и год
назад Пат поносил квадратные башни из тючков, которые сменили на лугах
прежние скирды. Прогресс. Жизнь движется все быстрее, точно машины на
дорогах, сердился он. Теперь, чтобы съездить в деревню, надо было держать
ухо востро, а вожжи крепко - лошадь испуганно фыркала всякий раз, когда
мимо проносились эти металлические чудовища. Он был простым человеком -
старый Пат, жизнь его складывалась из черного и белого, и, как любой
ирландец он впадал в лирическую грусть, когда говорил о своей земле.
Работники видели в нем абсолютного хозяина, но даже Майкл знал, как
подгоняла его жена, точно старого конягу, не налегающего на постромки.
Шон, его сын, был полон всяких идей, которых нахватался в агрономическом
колледже. По его утверждению, сельское хозяйство было наукой, а для Пата и
Муллана, да и для бабушки Майкла, если на то пошло, это был образ жизни,
столь же естественный, как возвращение ласточек весной. Из поколения в
поколение он не поддавался переменам, но теперь наконец, сдвинулся,
уступая, как уступала сама земля, которую подкармливали и обрезали, умаляя
ее. Времена года стали членами уравнения.
больше всяких металлических штуковин, что запах машинного масла и бензина
становился таким же привычным, как запах кожи и лошадей. Никаких выводов
или обобщений он из этого не делал. Аналитическими способностями он
обладал не больше тех же лошадей. Каждый следующий день был далеким
будущим и сам мог о себе позаботиться, а лето протянулось золотой дорогой
в бесконечность. Ему хватало интересных вещей вокруг.
лошадку". Бабушка Майкла хранила неодобрительное молчание, а дядя Шон
считал, что это напрасная трата денег.
деревянную спинку стула. - Нам она по карману, а когда продадим бычков,
травы будет сколько угодно.
Как с кормами?
бывало. Хватит на один лишний рот. - Он обменялся торжествующим взглядом с
Мулланом. Шон неохотно умолк.
которую черепашьим шагом тащил Феликс, один из двух тяжеловозов. Демон
сидел в повозке сзади, пыль выбелила его черную шерсть, и он пыхтел.
Иногда их обгоняли машины, и Феликс раздраженно вскидывал голову, но он
был ветеран и не собирался выкидывать дурацкие штучки посреди дороги. Так,
во всяком случае, сказал дедушка. На лошадях ехали и другие, и они не раз
останавливались, полностью перекрывая дорогу, чтобы покалякать с дальними
соседями, а дым их трубок завивался вокруг них, и ветер уносил его вместе
с запахом "Клана" и "Боевого коня".
двенадцатого числа, пестрыми и унылыми. Майкла всегда завораживали
деревянные изображения, которые они обрамляли, - всадник на белой лошади,
красная рука, миниатюрные лестницы, но он знал, что чем-то они плохи. Вот
почему дедушка машинально сплевывал в пыль дороги, когда их тени ложились
на повозку, а потом виновато поглядывал на Муллана. Муллан был
протестантом. Двенадцатого июля он шагал по дорогам, грудь его была
увешана орденами, и, проходя мимо фермы, он приподнимал свою хорошую
шляпу, будто перед незнакомыми людьми, хотя почти вся семья выходила
посмотреть и махала ему. В этот день он находился в другом мире с другими
людьми, которые не имели ничего общего с ними. А тринадцатого он снова
становился старым Мулланом в кепке и старье. Но так устроена жизнь.
остановились перед обычным скоплением беленых зданий. Они отряхнули пыль с
одежды. Злобно залаяла собака, и дедушка положил руку на ошейник Демона.
Они услышали детские голоса. Хлопнула дверь, и из дома вышел коренастый
мужчина без пиджака, натягивая подтяжки на плечи.
ладонь. Мужчина порылся в кармане, вытащил помятую сигарету, сунул ее в
рот, ухмыльнулся Майклу всеми своими зубами (их было не так уж много, и
все черные), а затем направился к одному из строений, дернув головой,
чтобы они шли за ним. - Привел ее сюда нарочно, чтобы тебе не пришлось
гонять по лугу за ней. Отличная кобылка.
как внутри топнуло копыто. Муллан чиркнул спичку о каблук и раскурил свою
трубку.
кобылка фыркнула на чужой запах и отступила в угол. Дедушка ласково
огладил ее, вытащил морковку и дал ей погрызть, ощупал ноги, потом по
очереди поднял копыта и осмотрел стрелки.
глаза от дыма.
что ушей она не прижала и не показала белки глаз. Норов спокойный.
солнце во двор. Демон, продолжая лежать, внимательно следил за ними.
Хозяин начал водить ее взад-вперед. Она была не подкована, но опускала
копыта на землю с особой грацией. Она казалась безупречной, как полностью
заведенная игрушка. Майкл глаз с нее не сводил.
Флинт Эрик
Панов Вадим
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман