"Ударник коммунистического Труда".
- Спрошу, - еще раз пообещал Костя. - Как у тебя с собранием, приняли?
- Приняли! - Жирная Валеркина морда расплылась в улыбке. - По уставу
гоняли - я те дам! Потом по политике. А я газет год не читал, сам знаешь,
некогда. Короче, приняли. - Валерка подержал на лице улыбку, потом
посерьезнел. - Ну, вообще в партию вступить сложно. Кроме меня, одного
только приняли.
- Карамычев! - крикнул Фиша, выходя из дверей штаба. - Костя! Заходи!
Костя вошел в штаб. Фиша догнал его в коридоре и сунул четвертной.
- Ты мне будешь должен восемьдесят три рубля!
Костя ошалело уставился на него.
- Иди, чего встал?
Лысодор сидел за столом без фуражки. Костя вошел и почтительно встал у
двери.
- Ну, все закончили?
Костя кивнул. Лысодор хитро прищурился.
- А бабий?... Бабий-то гальюн забыли.
- Вы не говорили, - оторопел Костя.
- Сейчас говорю, - посерьезнел Лысодор. - Еврея предупредил, тебе
говорю и цыгану скажу. Надо доделать. Там дел-то на копейку. Когда
отбываешь?
- Послезавтра хотим.
- Ну вот, ночью и сделаете. Подойди поближе.
Лысодор открыл сейф, вытянул из нутра толстый пакет. У Кости пересохло
во рту. Лысодор про себя прочел фамилию на конверте.
- Не твой. Вот этот твой. Ка-ра-мы-чев. Константин Михайлович.
Лысодор встал, надел фуражку.
- Ну так, Константин Михайлович. Держи! - Он протянул Косте пакет. - С
окончанием действительной службы тебя, Карамычев! Родителям передавай привет
от командования. Службой твоей довольны.
- Служу Советскому Союзу! - отчеканил Костя, тыкаясь пальцами в висок.
Он развернулся, шагнул к двери и замер: "А четвертак?"
Лысодор сидел раскрасневшийся, теребил бумажки. Левый ящик письменного
стола был слегка выдвинут.
- Чего забыл? - не поднимая головы, спросил Лысодор.
- Тут вот... - Костя подался к столу, пихнул деньги в ящик.
Лысодор на весу расправил четвертак.
- Разменять, что ль?
- Да-а-а, - проблеял Костя.
3
Костя чихнул. Еще раз, еще... И проснулся. Прочищенный чихом нос сразу
учуял знакомый запах. План шабят! Анашку! Костя сел на койке, его слегка
качнуло. Посмотрел время - часов не было. След белый был, а часы - ек.
- Сняли, - пробормотал Костя, озираясь вокруг. Вора видно не было. Был
запах, запах хорошего ломового плана. Дурь чистой воды.
Костя встал, поплевал на ладони, - провел по гимнастерке и бриджам:
липнет к хэбэ всякая парша, матрац драный, надо у молодых поменять. Потом
опомнился: какой матрац? Завтра домой!
Что-то уж очень скоро напился он у Валерки на КПП. Программу "Время"
хорошо помнит, "Братья Карамазовы" уже пошли затуманенные, а конец и вовсе
смазался. Где цыгане начали петь, плясать. Только вот почему там цыгане? У
Достоевского евреи Мите Карамазову играли перед арестом. Это Костя помнил
точно. Еще удивлялся, когда читал...
Казарма храпела.
Запах плана шел из Богданова угла, пробиваясь сквозь казарменную вонь.
А перешибить ее нелегко: две с лишним сотни сапог и, соответственно,
портянок.
Костя достал сигарету и долго прикуривал в надежде, что Женька заметит.
И тот заметил, свистнул тихонько: - Ко-отик!..
Плановые были в сборе. Женька, Миша Попов, Коля Белошицкий, Эдик Штайц
и незнакомый парень в накинутом бушлате. Надвинутая фуражка закрывала его
лицо. Парень сидел возле Женьки. На тумбочке в консервной банкe горела
свечка.
- Сколько времени, Котик? - улыбнулся Женька и протянул Косте часы. -
Снимать надо на ночь. Не дома. Когда отвальную?
- Перед поездом. - Костя застегнул часы.
- Ты фосфор-то стери с циферблата, - посоветовал Коля Белошицкий. -
Вредно для здоровья.
- Богдан, - простонал Миша Попов, - ну мурыжь, кайф проходит.
- Садись, Москва. - Эдик Штайц подвинулся.
Женька нацепил на хрупкий кончик стеклянного челима новый косяк, подлил
в челим вина из кружки, стал раскуривать.
- Ты от Танюшки как добрался? - с подсвистом спросил он Костю.
- Марик Мильготин подвез.
- От какой Танюшки? - проворковал парень в фуражке. Знакомым женским
голосом.
- Люся? - Костя смешался. - Вы?
- На, дембель! - Женька протянул ему раскочегаренный челим. - На
посошок. Все сделали?
Костя осторожно потянул в себя замечательный дым. Челим уютно
забулькал.
- Почти. К утру кончим - и отвал.
- А нас до майских, наверное, не выпустят. Ты адрес мой не потерял
питерский?
Костя проверил в записной книжке: на месте.
- Колесико не желаешь? - Коля Белошицкий достал из кармана таблетку.
Костя помотал головой.
- По люксу пойдет.
- Дай! - рыпнулся за таблеткой Эдик Штайц.
- Тебе звездюлей надо, а не колесико! - мрачно изрек Миша. Он уже
неделю дулся на Эдика: послал его к знакомой аптекарше за каликами, а Эдик
не тех таблеток накупил, нажрался и полдня стройбату покоя не давал - бегал
ото всех в одном сапоге и орал, змея.
- Тсс! - прошипел вдруг Коля Белошицкий, настороженно поднимая кверху
вислый нос. - Показалось?..
- Менты на зоне, - вяло пошутил Миша Попов.
- Вя-язы, - гнусаво подыграл ему Эдик, приставив к шее два пальца.
На всякий случай Женька вырвал челим у Кости и спрятал в тумбочку,
аккуратно спрятал, так, чтобы с носика не свалился недокуренный баш. Женька
замер, жестом приказав не шевелиться. Стало слышно, как бьется в банке со
свечой не вовремя ожившая тяжелая муха.
- Проехали, - буркнул Миша Попов.
Женька полез в тумбочку. Протянул Мише челим. Миша затянулся и закрыл
глаза. Курнул еще раз и с полуоткрытым ртом отвел руку с челимом в сторону -
следующему.
- Ништяк, - сказал сидевший напротив Миши Эдик Штайц. - Заторчал.
Женька тем временем высвободил челим из вялой Мишиной руки, обтер
сосочек и протянул Люсеньке.
- Богдан, - из сонного омрачения возник голос Миши Попова, - ты новье
будешь брать на дембель?
Он так вяло и незаинтересованно это спросил, что Женька не ответил.
- Покажи, как надо! - переживал Эдик Штайц, видя, что Люсенька неумело,
с опаской берется за челим. - Людмила Анатольевна, вы не взатяжку, вы с
подсосом, не сильно... Богдан, покажи толком!..
Люсенька запыхтела чрезмерно, челим заклокотал.
- Дам в лоб - козла родишь, - с закрытыми глазами пригрозил неведомому
противнику Миша Полоз.
- Та-ащится! - радостно отметил Эдик Штайц. - Готов Мишель.
Конопелька-то наша, тутошняя. А то фуфло, фуфло...
В данном редком случае Эдик Штайц был прав. В настоящий момент курили
его анашу, его изготовления, а главное - его замысла.
Минувшим летом весь отряд по воскресеньям вместо выходных стали вдруг
вывозить на поля собирать картошку. Как пионеров. Только возили почему-то в
зэковозах - длинных машинах с высокими бортами, внутри лавки поперек, а над
головой решетки, даже не встать, Хорошо хоть без охраны. Картошечку собирали
соответственно. И себе, и Городу, и кому там еще... Коля Белошицкий сразу
надумал, как мимо дела проплыть. Шел по гряде, ботву обрывал, возле грядки
складывал, а напарник следом бежал и черенком лопаты грядки ворошил.
Картошечку не трогали, упаси Бог. Картошечку на зиму оставляли зимовать. А
офицерье в машинах сидит, не смотрит. Тем более холодно - снежок уж начал
капать. Неуютно. План считали по грядкам, не по картошке, и получилось, что
в отделении Богдана перевыполнение. А собирали только Фиша с Нуцо. Всерьез
ковырялись. Ну им простительно - народ деревенский.
Тогда-то Эдик Штайц и обнаружил, что здесь конопли завались. Правда, по
колено только, но сойдет в армейских условиях. Начался лихорадочный сбор.
Потом Эдик пробил коноплю, пыльцу замацовал - анашка получилась первый сорт.
Только вкуриться нужно - с первых разов не пробирает. А потом благодать: с
табачком растер, косячок набил - и торчи!..
- Богдан, - уплывающим голосом пробормотал Миша Попов, - пихни
колючего...
Женька не реагировал. Он пристроился в самом углу, приняв Люсеньку под
крыло, тихонечко ее полапывал. Костя сидел напротив, ему стало совсем хорошо
и хотелось, как всегда под кайфом, посмеяться и еще - стихи, посочинять.
Свечка разгорелaсь вовсю, коптящий язычок пламени вырос из консервной банки
и метался перед оконным стеклом...
"Шарашится по роте свет голубой и таинственный..,
- сочинял Костя, спрятав лицо в ладони. - Шарашится по роте свет