Чтение 7–й страницы книги ~Седая легенда~

залп по толпе с лестницами и по нему. Но он был невредим, будто огонь его
щадил.

Я увидел перекошенное лицо Кизгайлы. Он метался по забралу, ругал
пушкарей самыми черными словами. Схватил ядро, похлопал, словно арбуз, по
крутым бокам и затолкнул в жерло "Маркобруна", пушки французского литья,
самой большой из тех, что стояли на крепостных стенах. Потом затряс
кулаками в воздухе:

- Пали!!!

"Маркобрун" рявкнул. И снова, как завороженный, стоял на месте человек
в плаще. Ядро вырвало из рук парня, стоявшего рядом с ним, знамя и в щепы
разбило одну из лестниц.

Остальные лестницы ползли дальше в окружении кос, топоров и вил.
Кизгайла и я одновременно поняли, что, если мужики укроют лестницы за
валом, вблизи сожженных ворот (от них остались уже только пылающие балки и
уголья), наше дело примет плохой оборот. Тогда отряд молчаливых "стражей"
кинется к ним, и никто не спасет крепостные стены от штурма.

Внизу, возле ворот, стояла наготове сотня кирасиров.

- Капитан, - крикнул Кизгайла, - приготовься! Сомни их, уничтожь
лестницы, постарайся взять Романа.

- Хорошо, - глухим голосом ответил из-под забрала капитан.

Створки ворот разошлись с тяжелым скрипом, упал подъемный мост, и сразу
все заполнил тревожный, нарастающий грохот копыт по железу моста.

Кирасиры ринулись в атаку.

Все на вороных конях, все в черных латах и шлемах, увенчанных черными
перьями, они неслись вытянутым клином, и я не знаю, что смогло бы устоять
перед их стремительным ударом. Сам Александр не отказался бы командовать
такой сотней.

Защитники на стенах сопровождали их восторженными воплями, и даже моя
холодная кровь вскипела, как в первом бою, когда мне было пятнадцать лет.

- Руби их! Хватай!

Мужичье, возле лестниц заметалось, но не собиралось бежать. Они,
правда, бросили лестницы, но не убегали, а отступали. И последними
пятились люди с косами в руках.

Капитан, скакавший впереди, подал знак рукой в железной перчатке. И
сразу, будто слаженный хитроумный механизм, железный клин начал менять
строй: двадцать или тридцать латников отделились от летучего отряда и
поскакали к тем, молчаливым, стоящим на склоне строем в три плутонга.

Остальные на скаку превратили брошенные лестницы в груду обломков. Они
как-то очень легко ломались, и я уже в тот момент заподозрил неладное.
Однако думать не было времени. Я вообще не знал, на кого смотреть: на тех,
что летели к молчаливо стоявшим, или на тех, что преследовали отступавший
отряд.

Я успел лишь заметить, что первый плутонг крестьянского отряда вдруг
опустился на колени, выставив вперед длинные копья, а второй, стоя, начал
вести беглый огонь поверх его голов. Один всадник покатился через голову
коня, второй, третий. Это было непостижимо! Меткость стрельбы можно было
объяснить: Ракутович, конечно, поставил в этот отряд охотников. Но как он
мог за неделю научить людей так ловко орудовать копьями?

Торжествующий вопль прервал мои мысли. Я увидел, что кирасиры настигли
беглецов и врезались в них всей тяжестью семидесяти закованных в железо
всадников, всей тяжестью семидесяти конских тел. Мужики еще пытались
сопротивляться, они с размахом рубили косами у самой земли, надеясь
перерезать коням сухожилия у бабок. Но это было безнадежное дело.

Ракутовичу - я краем глаза заметил это - подвели коня, и он помчался к
избиваемым, только багряница заплескалась на ветру. Он, видимо, хотел
биться вместе с этими, обреченными на смерть.

Теперь его отделяла от конного отряда лишь узкая полоска людей в белой
одежде. И эта полоска редела на глазах.

Когда кирасиры отшвырнули воющую толпу саженей на сорок, на
освобожденном пространстве бились в судорогах шесть-семь коней и белело не
менее тридцати мужицких тел. Ракутович, размахивая мечом, что-то кричал,
но все уж было кончено: мятежники рассеялись в разные стороны и бросились
бежать.

Он был храбрым, но неумным военачальником, этот человек в багрянице. Он
двинул лестницы к стенам без прикрытия, без пушечной пальбы, даже без
конницы, под охраной плохо вооруженного сброда.

Между тем меньшему отряду, сильно поредевшему, удалось все же потеснить
мужицкий отряд с холма. На этом они успокоились и бросились догонять
остальных. Но тем и самим нечего было делать: не гоняться же за
разбегавшимися в одиночку мужиками.

Человек в багрянице все еще носился возле кирасиров. Свалил с коня
одного, вышиб тяжелый палаш из рук другого. Смерти, что ли, жаждал или
хотел отличиться? Что-то кричал, видимо издевательское.

Красное так и развевалось по ветру. И лишь когда на него бросилась вся
сотня, вдруг вскрикнул страшным голосом и припустил коня к своим.

Черный отряд мчался за ним, и расстояние между темным пятном и красной
искрой медленно сокращалось.

Всадник летел к тому строю, который прикрывал телеги. И это было
напрасно. Капитан говорил правду: один латник стоит тридцати, даже
храбрых, даже тех, что не бегут. Разметанная по всему полю, отчаянно
удирающая мужицкая толпа была тому подтверждением. Сейчас и от тех,
впереди, не останется мокрого места.

Человек в багрянице пришпорил коня и стал легко отрываться от
преследователей. Свернул направо, невиданным скачком послал коня через
широкую канаву и провалился за холмом, только его и видели.

А молчаливый черный косяк с ходу врезался в мужиков, защищавших телеги.

...Нет, не врезался. В последнее мгновение те бросились бежать кто
куда. Большинство исчезло под колесами телег. Каких-то странных, высоких
телег...

Слеза набежала мне на глаза. Я смахнул ее ладонью, снова приник к трубе
и...

- Назад! - закричал я таким голосом, что самому страшно стало.

...Это были не простые телеги. Это были телеги, окованные медью по
грядкам и на сажень выше грядок. И даже вниз, прикрывая колеса, спускалась
медная "юбка" с вырезами. И вдруг телеги все ощетинились: сверху копьями и
еще чем-то непонятным, а снизу, из-под "юбок", баграми.

- Назад! - ревел я.

Куда там! Кто бы мог услышать? Да они и не могли сдержать коней, с ходу
налетев на возы.

И вдруг багры снизу стали жадно шарить в воздухе, хватать притертых
впритык латников за что попало, стаскивать их с коней или пригибать к
медной обшивке.

А сверху начали ритмично взлетать и опускаться на головы людей - я
теперь понял, что это, - мужицкие, окованные на такой случай железом цепы.

Да, эти люди умели орудовать баграми и молотить: ведь это была их
повседневная работа. И они молотили, молотили яростно. У них было мало
мушкетов, и они знали, что стрела, что коса, что меч не возьмут миланских
и нюрнбергских лат, что человека, закованного в них, можно только
оглушить.

Они молотили. Даже до наших стен долетели истошные вопли избиваемых и
дикое ржание перепуганных коней.

Боже! Теперь я понял все. Эти подозрительные жидкие лестницы, эта
толпа, заведомо обрекшая себя на смерть, этот всадник, которого настигает
сотня, - все это было затравкой, все это было приманкой. И капитан, как
пескарь, попался на эту удочку, на хитрость этого азиата и варвара. Варвар
теперь мог не опасаться вылазок нашей конницы.

- Так пропадай же, дурак, - в сердцах плюнул я.

Поредевшая больше чем наполовину сотня отхлынула наконец от диковинного
сооружения и начала отступать к стенам, полагаясь, как сказал какой-то
писака, "больше на шпоры, чем на мечи".

Их подбадривал рев со стен, но я уже знал, с кем мы имеем дело, знал,
что _этот_ не выпустит их так просто из своих рук.

Меня удивило лишь одно: что могло заставить этих, с лестницами, пойти
на дело, которое не оставляло надежды на жизнь? Обещало только смерть.
Наверное, невыносимой была их жизнь.

Остатки отряда кирасиров скакали во всю мочь, а я все повторял себе:

- Не надейтесь, _этот_ не выпустит, _этот_ не из тех.

И я не удивился, когда из лощины наперерез отступавшим вылетела
конница. Во главе ее мчал человек в багряном плаще со своими двумя
спутниками. И было этих конных людей не больше двух сотен, но по серым
волчьим шапкам с заломом на левое ухо я узнал, что это за люди.

Так носят шапки только пастухи конских табунов, которые кочуют с
панскими стадами по всем песчаным и известняковым пустошам этой земли.

Боже, в драку вмешались даже эти люди, которые ударом конца корбача
[короткая плеть] по носу убивают волка! Кого же ты не обидело, панство
этой земли?!

Я уже почти не смотрел, как они настигли бегущих кирасиров, врезались
им во фланг, смяли и отрезали от замка. Я только смотрел, как этот
багряный дьявол орудовал двуручным мечом, - по-старинному.

И еще видел я, как черно-зеленый, будто вымазанный тиной, голомордый
Петро - у него, как и у многих дейновцев, плохо росла борода - сбил своим
конем тяжелого коня капитана, на скаку выхватил кирасира из стремян,
перекинул его через седло и загикал, засвистал разбойничьим посвистом,
понесся прочь от места стычки - чтоб не отбили.

Не спасся ни один кирасир, они расправились с ними быстро, как голодный
швейцарец с зажаренным кроликом. Часть осталась лежать на земле, и с них
на месте срывали латы, часть угнали на веревках в сторону лесистых холмов.

А эти прискакали почти к самым стенам замка и начали нагло гарцевать
под ними. Потом я уже и сам не мог разобраться, кто кого ругает, - такие
проклятья сыпались со стен и с поля.