Чтение 7–й страницы книги ~Петр и Алексей~

в Россию. Папа долго не соглашался. Царь готов был по-
хитить Венеру. Наконец, после многих дипломатических
обходов и происков, разрешение было получено.

"Господин капитан,- писал Петр Ягужинскому,-
лучшую статую Венус отправить из Ливорны сухим путем
до Инзбрука, а оттоль Дунаем водою до Вены, с нарочным
провожатым, и в Вене адресовать оную вам. А понеже
сия статуя, как сам знаешь, и там славится, того для сде-
лай в Вене каретный станок на пружинах, на котором бы
лучше можно было ее отправить до Кракова, чтобы не по-
вредить чем, а от Кракова можно отправить паки водою".

По морям и рекам, через горы и равнины, города и
аустыци, и, наконец, через русские бедные селенья, дре-
муче леса и болота, всюду бережно хранимая волей царя,
то качаясь на волнах, то на мягких пружинах, в своем
темпом ящике, как в колыбели или в гробу, совершала
богиня далекое странствие из Вечного Города в новорож-
денный городок Петербург.

Когда она благополучно прибыла, царь, как ни хоте-
лось ему поскорее взглянуть на статую, которой он так дол-
го ждал и о которой так много слышал,-- все же побе-
дил свое нетерпение и решился не откупоривать ящика
до первого торжественного явления Венус на празднике
в Летнем саду.

Шлюпки, верейки, ботики, эверсы и прочие "ново-
манерные суда" подъезжали к деревянной лесенке, спускав-
шейся прямо к воде, и причаливали к вбитым у берега
сваям с железными кольцами. Приехавшие, выйдя из
лОДОК, подымались по лесенке в среднюю галерею, где
в огнях иллюминации уже густела, шумела и двигалась
нарядная толпа: кавалеры - в цветных шелковых и бар-
хатных кафтанах, треуголках, при шпагах, в чулках и баш-
маках с пряжками, с высокими каблуками, в пышных пи-
рамидальных, с неестественно роскошными буклями,
Манерных, белокурых, реже пудреных париках; дамы -
в широчайших круглых юбках на китовом усе-робро-
нах, "на самый последний Версальский манер", с длин-
ными "шелепами"- шлейфами, с румянами и мушками
на лице, с кружевными фантажами, перьями и жемчуга-
ми на волосах. Но в блестящей толпе попадались и простые,
грубого солдатского сукна, военные мундиры, даже мат-
росские и шкиперские куртки, и пахнущие дегтем, смаз-
чивые сапоги, и кожаные треухи голландских корабельщиков.
Толпа расступилась перед странным шествием: дю-
ки царские гайдуки и гренадеры несли на плечах с трудом,
сгибаясь под тяжестью, длинный узкий черный ящик,
похожий на гроб. Судя по величине гроба, покойник был
нечеловеческого роста. Ящик поставили на пол.

Государь, один, без чужой помощи, принялся его отку-
поривать. Плотничьи и столярные инструменты так и
мелькали в привычных руках Петра. Он торопился и вы-
дергивал гвозди с таким нетерпением, что оцарапал себе
руку до крови.

Все толпились, теснясь, приподымаясь на цыпочки,
заглядывая с любопытством друг другу через плечи и
головы.
Тайный советник Петр Андреич Толстой, долго жив-
ший в Италии, человек ученый, к тому же и сочинитель -
он первый в России начал переводить "Метаморфозы"
Овидия - рассказывал окружавшим его дамам и девицам
о развалинах древнего храма Венеры.

- Проездом будучи в Каштель ди Байя близ Неа-
поля, видел и божницу во имя сей богини Венус. Город
весь развалился, и место, где был тогда город, поросло
лесом. Божница сделана из плинфов, архитектурою из-
рядною, со столпами великими. На сводах множество
напечатано поганских богов. Видел там и другие бож-
ницы - Дианы, Меркурия, Бахуса, коим в местах тех
проклятый мучитель Нерон приносил жертвы и за ту
свою к ним любовь купно с ними есть в пекле...

Петр Андреич открыл перламутровую табакерку -
на крышке изображены были три овечки и пастушок,
который развязывает пояс спящей пастушке - поднес
табакерку хорошенькой княгине Черкасской, сам понюхал
и прибавил с томным вздохом:

- В ту свою бытность в Неаполе я, как сейчас помню,
инаморат был в некую славную хорошеством читадинку
Франческу. Более 2000 червонных мне стоила. Ажно и
до сей поры из сердца моего тот амор выйти не может...

Он так хорошо говорил по-итальянски, что пересыпал
и русскую речь итальянскими словами: инаморат - вме-
сто влюблен, читадинка - вместо гражданка.

Толстому было семьдесят лет, но казалось не больше
пятидесяти, так как он был крепок, бодр и свеж. Любез-
ностью с дамами мог бы "заткнуть за пояс и молодых
охотников до Венус", по выражению царя. Бархатная
мягкость движений, тихий бархатный голос, бархатная
нежная улыбка, бархатные, удивительно густые, черные,
едва ли, впрочем, не крашеные брови: "бархатный весь,
а жальце есть", говорили о нем. И сам Петр, не слишком
осторожный со своими "птенцами", полагал, что "когда
имеешь дело с Толстым, надо держать камень за пазухой",
На совести этого "изящного и превосходительного госпо-
дина" было не одно темное, злое и даже кровавое дело.
Но он умел хоронить концы в воду.

Последние гвозди погнулись, дерево затрещало, крыш-
ка поднялась, и ящик открылся. Сначала увидели что-то
серое, желтое, похожее на пыль истлевших в гробе костей.
То были сосновые стружки, опилки, войлок, шерстяные
очески, положенные для мягкости.

Петр разгребал их, рылся обеими руками и, наконец,
нащупав мраморное тело, воскликнул радостно:
- Вот она, вот!

Уже плавили олово для спайки железных скреп, кото-
рые должны были соединить подножие с основанием ста-
туи. Архитектор Леблон суетился, приготовляя что-то
вроде подъемной машины с лесенками, веревками и бло-
ками. Но сперва надо было на руках вынуть из ящика
статую.

Денщики помогали Петру. Когда один из них с не-
скромною шуткою схватил было "голую девку" там, где
не следовало, царь наградил его такой пощечиной, что
сразу внушил всем уважение к богине.

Хлопья шерсти, как серые глыбы земли, спадали с глад-
кого мрамора. И опять, точно так же, как двести лет назад,
во Флоренции, выходила из гроба воскресшая богиня.
Веревки натягивались, блоки скрипели. Она подыма-
лась, вставала все выше и выше. Петр, стоя на лесенке
и укрепляя на подножии статую, охватил ее обеими рука-
ми, точно обнял.

- Венера в объятиях Марса!-не утерпел-таки уми-
лившийся классик Леблон.

- Так хороши они оба,-воскликнула молоденькая
фрейлина кронпринцессы Шарлотты,- что я бы, на месте
Царицы, приревновала!

Петр был почти такого же нечеловеческого роста, как
статуя. И человеческое лицо его оставалось благородным
равно с божеским: человек был достоин богини.
Еще в последний раз качнулась она, дрогнула - и стала
вдруг неподвижно, прямо, утвердившись на подножии.