безопасно, вам не надо ни уличать, ни спасать ее. На сцене вы увидите людей
безумных, неблагодарных, жалких. В жизни их драмы выбили бы вас из колеи.
Сидя в зрительном зале, вы мирно наблюдаете за ними и очищаетесь от своих
страстей. Искусство предлагает духу то, в чем жизнь ему отказывает: единство
созерцания и душевного спокойствия.
Есть масса посредственных и даже плохих фильмов. Но то же можно сказать и о
книгах. Мне случалось пережить в кино большое потрясение ("Улица"*,
"Короткая встреча"*, "Непоседа"), иногда у меня захватывало дух от
неожиданности ("В прошлом году в Мариенбаде"*, "Клео от пяти до семи"',
"Земляничная поляна"'). Видел я и кинокомедии, не уступающие лучшим
театральным постановкам: "Положение обязывает"', "Все или ничего"*. Такие
фильмы доказывают, что кино в самом деле прекрасное искусство, пожалуй, оно
лучше всего отвлекает нас от наших собственных забот и тревог. Вы
полагаете, что в будущем появятся кинорежиссеры, которые займут в истории
искусств такое же место, как писатели и драматурги. Почему бы и нет?
неоценимые услуги. Этот маленький экран даст вам возможность высказать то,
что вы чувствуете, миллионам зрителей. Какой удобный случай и какое сильное
искушение! Быть может культура чувств и образ мыслей ваших потомков зависят
от того, как вы используете это чудесное средство обучения. Уже сейчас в
каждой (или почти в каждой) семье каждый вечер люди включают телевизор,
смотрят, слушают, обсуждают увиденное и услышанное. Уже сейчас часть
свободного времени люди проводят перед голубым экраном. Уже сейчас очевидно,
что повсюду телевидение объединяет людей независимо от их пола, класса и
даже национальности. Ах! если бы я
попытался бы превратить его в искусство. Создать во Франции телевидение,
достойное Мольера и Бальзака, -- да, этому стоит посвятить жизнь. Вот это
была бы пирамида!
не властны ни работа, ни праздники, ни семья... Суррогатом великих ценностей
становятся великие суррогаты" (Эдгар Морен'). Не зарабатывая больше хлеб в
поте лица своего, часть человечества превращается в соглядатаев. Мужчины
предпочитают проявлять свое мужское достоинство, глядя спортивные передачи
да гангстерские фильмы. По правде говоря, я побаиваюсь, как бы насилие в
искусстве не породило насилие в жизни. Роман "Так дерутся мужчины"
претворился в жизнь, Джеймс Бонд вдохновляет вооруженные ограбления. В
чести только молодежь. Стариков ни в грош не ставят, и им приходится
молодиться. "Джеймс Дин -- Шелли массовой культуры"*. Лично я думаю, что
все возрасты жизни имеют право на уважение. И общество, где не почитают
стариков, и общество, где не любят молодежь, равно несовершенны.
"Добродетели, которые вы проповедуете, -- говорил он мне, -- имели, быть
может, смысл в ту эпоху, когда человеку, чтобы выжить, приходилось
трудиться не покладая рук, в эпоху, когда всего не хватало, когда изобилие
было привилегией одного класса. Однако мы надеемся, что уже завтра все будут
жить безбедно, женщины получат возможность не работать, мужчины -- выходить
на пенсию в пятьдесят или даже в сорок лет. Мы надеемся, что наше поколение
избавится от всех ваших предрассудков, всех ваших традиций, всех ваших
угрызений совести, потому что добьется самой последней свободы -- свободы
роскоши".
профессора Гэлбрейта "Общество изобилия"*. Он утверждает, что в Соединенных
Штатах число граждан, которым не хватает пищи, одежды, жилья, с каждым днем
сокращается. Островки бедности все еще существуют? Они вот-вот исчезнут.
Уже и сейчас образы жизни различных классов приближаются друг к другу.
Богатые больше не смеют (и не желают) выставлять свое богатство напоказ.
Наоборот, они предпочитают вести подчеркнуто богемный образ жизни. (В Париже
молодые, да и не очень молодые жители богатых районов -- VIII, XVI -- валом
валят на спектакли из жизни низов общества.) У рабочего и среднего служащего
есть машина, приличная квартира, телевизор. Рабочий перестал быть
отверженным, который, прижавшись носом к стеклу, завистливо смотрит с улицы
на праздник жизни. Стол у него, быть может, не очень изысканный, но зато
сытный и здоровый.
изобилия, что сможет прокормить нетрудоспособных и неудачливых. Проблема
уже не в том, чтобы производить то, что требует потребитель, но в том,
чтобы убедить последнего потребить всю продукцию. Доказательство тому --
расцвет рекламы. Чтобы пробудить аппетит у пещерных людей или индейских
племен, не было нужды в рекламе. А в наши дни тому, кто не хочет выпускать
товары себе в убыток, приходится соблазнять покупателей более элегантной
машиной, более эротическим бельем, более роскошной обстановкой, короче
говоря, искусственно создавать потребности.
продукции. Зачем, однако, выпускать предметы обихода, в которых становится
все меньше и меньше нужды? Зачем выпускать товары, не пользующиеся спросом,
-- ведь это ведет к серьезным кризисам. Получается, что в доме у рядового
покупателя должны, как в музее, храниться горы сокровищ. У него есть крыша
над головой, пища, машина, телевизор? Не имеет значения, пусть изобретает
себе
разве не очевидно, что, "когда один и тот же механизм удовлетворяет спрос и
создает его, личность уподобляется белке в колесе: она силится поспеть за
вращением колеса, которое вращается исключительно ее усилиями".
делать все, а мужчины и женщины будут дни и ночи напролет предаваться
любовным забавам, спортивным играм и занятиям искусством, не за горами,
следовательно, важно уже сейчас сократить рабочий день и снизить пенсионный
возраст. Я не согласен с ним. Во-первых, я что-то не вижу, чтобы
человечество изнывало от изобилия. Во многих странах царят голод и нищета.
Мы, богатые государства, должны оказать слаборазвитым странам серьезную
помощь, как из человеколюбия, так и для того, чтобы предотвратить всемирную
трагедию. Вот задача, которая еще долго будет поглощать излишки
промышленной и сельскохозяйственной продукции.
испытывают ни в чем нужды? Мы каждый день читаем о том, что многим людям не
хватает жилья (я имею в виду не роскошные виллы, а самые скромные
квартиры); что не хватает больниц, а из тех, что есть, одни обветшали,
другие плохо оборудованы; что шоссейные дороги уже не отвечают
потребностям многочисленных автомобилистов; что классы в школах и лицеях
переполнены; что для научных исследований не хватает средств, что радио и
телевидение ввиду финансовых затруднений вынуждены сократить свои
программы. И это вы называете изобилием? Нам, французам, предстоит еще
работать и работать, чтобы достичь такого жизненного уровня, как в Америке;
а американцам предстоит еще работать и работать, чтобы их государственные
предприятия поднялись до уровня частных; и всем нам, народам, живущим в
довольстве, предстоит еще работать и работать, чтобы народы, живущие в
нищете, начали жить по-человечески. Не рано ли отказываться от труда и
осуждать его основания?
Потом его то и дело стал заменять другой закон: "В поте лица чужого будешь
есть хлеб". Вас прельщает закон: "В поте кнопок вычислительной машины будешь
пить виски"? Быть может, такой день и настанет. Но до него еще далеко.
Запросы людей самых разных слоев общества, особенно молодежи, неуклонно
растут. А ведь вы не хуже меня знаете, что разделить можно только то, что
имеешь.
дня и пенсии в тридцать лет. И слава богу. Вы имели бы слишком жалкий вид. Я
всегда мечтал написать "Путешествие на остров дунаси-нов" в духе Свифта.
Имя этого народа происходит, если верить ученым, от английского слова do
nothing'. Дунасины -- "люди, которые ничего не делают". Наука на их острове
достигла такого уровня развития, что один-единственный человек может с
помощью батальона вычислительных машин руководить всем -- выпуском
продукции, ее распределением, досугом остальных людей. Этого диктатора я
назвал бы Голопо-эт*; на сей раз этимология греческая: "тот, кто делает
все". Голопоэт ведает всем: политикой, экономикой, искусством. Дунасины
проводят свою жизнь, лежа в постели в гигантских клиниках, где
поддерживается постоянная температура. Каждое утро машины регистрируют их
потребности: медикаменты, белье, пища;
то занимаются любовью, то смотрят цветной стереотелевизор. Голопоэт
несколько веков держал при себе группу писателей и режиссеров, чтобы
поставить на ноги дунасинское телевидение. А теперь компьютер-творец, держа
в своей памяти произведения прошлого, создает на их основе все новые и
новые варианты, комбинации которых бесконечны. Остается вопрос о дофине.
Ведь Голопоэт не бессмертен. Кто придет ему на смену, когда пробьет его
час?
Ларссон Стиг
Грабб Джеф
Роллинс Джеймс
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Суворов Виктор