Форд спросил:
- А вечеринка у тебя еще не скоро кончится?
- Это не вечеринка, - возразила Корин.
- Ну неважно. Друзья пока не расходятся?
Корин заставила друзей сидеть до четырех утра, но Форд не появился.
Он, правда, снова позвонил, назавтра, в полдень. Вначале домой, а
потом на работу, по номеру, который дала ему горничная.
- Корин, мне ужасно жаль, что вчера так вышло. Я проработал всю ночь.
- Все в порядке.
- Ты можешь со мной сегодня пообедать, Корин?
- Да.
Тут я могу использовать два испытанных голливудских приема.
Календарь, с которого невидимый электрический фен сдувает листки. И
великолепное бутафорское дерево, которое, расцветая в две секунды,
превращает лютую зиму в пьянящую раннюю весну.
В продолжение четырех следующих месяцев Корин и Форд виделись раза
три в неделю, не реже. Всегда в жилых кварталах города. Всегда среди
навесов третьеразрядных кинотеатров и почти всегда над пиалами с китайской
едой. Корин это не смущало. Не смущало ее и то, что их вечерние свидания
почти всегда - за редким исключением - заканчивались около одиннадцати, -
в этот час Форд, у которого был режим, испытывал потребность вернуться к
работе.
Иногда они шли в кино, но чаще сидели до закрытия в китайском
ресторане.
Говорила теперь чаще Корин. Форд рассуждал подробно лишь о поэзии или
поэтах. Два вечера, правда, выдались необычные - он пересказал ей от
начала до конца свои эссе. Одно о Рильке, другое об Элиоте. Но в основном
он слушал Корин, которой надо было выговориться за целую жизнь.
Каждый вечер он провожал ее до дому - в метро, потом на автобусе, но
в квартиру поднялся всего один раз. Взглянул на ее Родена (принадлежавшего
некогда Кларе Рильке), взглянул на ее книги. Она поставила ему две
пластинки. Потом он уехал.
Корин привыкла понемногу употреблять спиртное - большинство ее друзей
или выпивали или сильно пили, - но в те дни, когда она встречалась с
Фордом, не брала в рот даже коктейля. На всякий случай. Она боялась, что
спугнет его своим дыханием, когда, не сдержав порыва, он заключит ее в
объятия на фоне городской окраины, укрывшись в тени какой-нибудь
галантерейной лавки или магазина оптики.
Поцеловал ее Форд, как назло, когда она пришла с редакционной
вечеринки.
Поцеловал он ее в китайском ресторане. Приблизительно месяца через
два с половиной после их первой встречи Корин поджидала там Форда, читая
гранки своей статьи. Он подошел к ней, поцеловал, потом снял пальто и сел.
Это был рядовой, нисколько не возвышенный поцелуй рядового, ничуть не
возвышенного мужа, заглянувшего после работы в гостиную. Корин, между тем,
была слишком счастлива, чтобы гадать, отчего Форд так скоро преодолел
возвышенный период. Позже, подумав мимоходом о случившемся, она пришла к
утешительному для себя выводу, что _и_х_ _п_о_ц_е_л_у_и_ проходят обратную
эволюцию.
В тот же вечер, когда Форд ее поцеловал, Корин спросила, не выберет
ли он время, чтобы познакомиться кое с кем из ее друзей.
- У меня чудесные друзья, - объясняла она с воодушевлением, - они все
знают твои стихи. Некоторые только ими и живут.
- Корин, я довольно необщительный...
Корин что-то вспомнила и, улыбаясь, наклонилась к нему.
- Именно это слово употребила мисс Эйглтингер, когда говорила о тебе,
вернее, кричала в приспособление, через которое слушал мой папа. Помнишь
мисс Эйглтингер?
Форд кивнул, без тени умиления.
- А как я должен себя с ними вести?
- С моими друзьями? - изумилась Корин, но тут же заметила, что Форд
не шутит. Она решила пошутить сама: - Ну-у пожонглируешь немного
индийскими булавами, расскажешь, кто твои любимые кинозвезды.
Шутки ее до Форда, как правило, не доходили. Она потянулась через
стол и взяла его за руку.
- Милый, тебе не надо ничего делать. Этим людям просто хочется
увидеть тебя.
Неожиданная мысль просто потрясла ее, буквально огорошила.
- Быть может, ты не понимаешь, что значат для многих твои стихи?
- Ну почему же, думаю, понимаю. - Ответ был неубедительный. Корин
такой ответ совсем не устраивал.
Она заговорила горячо.
- Милый, стоит открыть у "Брентано" любой литературный журнал, как
тут же натыкаешься на твое имя. А человек, которому ты меня представил?
Казначей, если не ошибаюсь? Он же говорил, что о "Робком утре" пишут целых
три книги. Одну даже в Англии. - Корин провела рукой по костяшкам его
пальцев. - Тысячи людей не могут дождаться среды, - продолжала она нежно.
(Подразумевалось, что вот-вот выйдет в свет вторая книга Форда.)
Он кивнул. Но все же что-то его беспокоило.
- А танцев у тебя случайно не будет, а? Я танцевать не умею.
Через неделю, или около того, большая компания лучших друзей явилась
к Корин знакомиться с Фордом. Первым пришел Роберт Уэйнер, За ним - Луиза
и Элиот Зеермейеры из Такахо, очень тонкие люди. Следом пришла Элис
Хэпберн, которая преподавала тогда или еще раньше в Уэлсли. Симор и
Фрэнсис Херц, самые большие интеллектуалы среди знакомых Корин,
поднимались на лифте вместе с Джинни и Уэсли Фаулерами, партнерами Корин
по бадминтону. По меньшей мере пятеро из собравшихся читали обе книги
Форда. (Новинка - "Человек на карусели" - только что появилась.) И по
меньшей мере трое из этих пяти искренне и неустанно восхищались гением
Форда.
Форд опоздал почти на час и почти до самого десерта стеснялся. Потом
вдруг вошел в роль почетного гостя и поразительно тонко провел ее.
Целый час он сам рассуждал и выслушивал соображения Роберта Уэйнера и
Элиота Зеермейера о стихах Хопкинса.
Си Херцу он не только дал весьма дельный совет насчет его книги
(тогда еще готовившейся) о Вордсворте, но подсказал название и содержание
трех глав.
Суфражистские выпады Элис Хэпберн он отразил и глазом не моргнув.
Он крайне деликатно и совершенно впустую объяснил Уэсли Фаулеру,
почему Уолт Уитмен не "непристойный" поэт.
Ни в том, что говорил Форд, ни в том, как он вел себя весь вечер, не
было даже намека на позерство. Он просто был великим человеком, который,
невзирая на то, что его величие сковано рамками званого обеда, тактично и
последовательно, оставаясь самим собой, без высокомерия и заискивания,
общался с присутствующими. Вечер удался. Пускай не все это понимали, но
чувствовали все. На следующий день в редакционный кабинет Корин позвонил
по внутреннему Роберт Уэйнер.
Как всегда случается с теми, кто излишне печется о чужой добродетели,
Уэйнеру даже по телефону было трудно скрыть свою озабоченность.
- Прекрасный вечер, - начал он.
- Бобби, ты просто прелесть! - воскликнула Корин, заходясь от
восторга. - Вы все - просто прелесть! Слушай. Поговори с телефонисткой.
Узнай, может, я могу тебя поцеловать.
- Делать нечего. - Уэйнер откашлялся. - Рад служить моему
правительству.
- Я не шучу! - У Корин даже закружилась голова от избытка нежности к
Бобби он правда был просто прелесть. - При чем тут правительство? -
поинтересовалась она беспечно.
- Он не любит тебя, Корин.
- Что? - спросила Корин. Она отлично расслышала Уэйнера.
- Он не любит тебя, - отважно повторил Уэйнер. - Форду даже в голову
не приходит, что тебя можно любить.
- Заткнись, - сказала Корин.
- Хорошо.
Последовала долгая пауза. Потом Уэйнер все же подал голос снова.
Казалось, он говорил издалека.
- Корин, я помню, как очень давно поцеловал тебя в такси. Когда ты
первый раз вернулась из Европы. Это был не совсем честный поцелуй,
замешанный на виски с содовой - может, помнишь - я еще смял твою шляпку. -
Уэйнер снова откашлялся, но на этот раз договорил до конца все, что считал
необходимым сказать: - Понимаешь, ты тогда так подняла руки, чтобы
поправить шляпку... и в зеркальце над фотографией водителя у тебя было
такое лицо... В общем, я не знаю. Ты до того здорово посмотрела и вообще.
Короче, поправлять шляпку, как ты, не умеет никто на свете.
Корин холодно оборвала его, спросив:
- Ну и к чему ты это?
Но все же Уэйнер растрогал ее, и довольно глубоко.
- Да ни к чему, скорей всего. - И потом: - Нет, к чему. Очень даже к
чему. Я пытаюсь тебе втолковать, что Форду не дано понять, что лучше тебя
никто на свете не умеет поправлять шляпку. Я хочу сказать, человек,
подобно Форду достигающий вершин поэзии, не может оставаться нормальным
мужчиной, способным разглядеть умеющую поправить...
- Ты повторяешься, - сердито перебила его Корин.
- Возможно.
- А почему ты решил... - она запнулась, а потом добавила вызывающе: -
мне казалось, что поэты-то как раз и должны лучше разбираться в таких
вещах, чем прочие.
- Разбираются, если им нравится сочинять стихи. Но не разбираются,
если живут поэзией, - сказал Уэйнер. - Понимаешь, Корин, в обеих книгах
Форда нет ни строчки стихов. Там одна поэзия. Ты представляешь себе, что
Аникина Наталья
Перумов Ник
Громыко Ольга
Корнев Павел
Каменистый Артем
Шилова Юлия