Чтение 7–й страницы книги ~Морской орел~

И вышли в виноградник и, миновав козлы для просушки, стали спускаться
по крутому склону, в сторону от скрытой в тумане Иды.

Уже стемнело, и дул резкий белесый ветер. Нис шел впереди. За ним
Стоун. А последним - Берк, задевая полами длинной бурки за выступы
известняковых скал Юктас.

5

Всю ночь они шли наугад, не зная точно, где находятся. Старались только
не терять общего направления на восток. Но самым важным было спуститься к
подножию Юктас. Они много раз начинали спускаться, но всегда доходили до
такого места, где склон обрывался отвесной кручей и дальше идти нельзя
было. Они подходили к самому краю обрыва, а потом опять должны были
подниматься или же идти дальше поперек склона. Луна не взошла, и в темноте
еще труднее было Находить путь. А этот склон Юктас был особенно крутым.

За ночь они не далеко успели уйти. А когда рассвело, внизу вдруг
открылась перед ними дорога, к несказанному удивлению всех, кроме Ниса,
который присел на камень, пожевал немного изюму и затем улегся спать.
Дорога проходила много ниже, и потому Стоун и Энгес Берк тоже решили
поспать. Они спали до пяти часов. Больше спать нельзя было.

Укрывшись в развалинах какого-то циклопического строения, они смотрели
вниз, на дорогу. Берк видел, как по ней густым потоком шли грузовые
машины.

С плоской скалы, на которой они находились, хорошо видна была длинная
вереница машин на дороге. Это было шоссе, перерезавшее остров с юга на
север. Больше всего шло американских шевроле, но попадались и форды. Все
это были машины, оставленные новозеландцами. Теперь они находились в
расположении частей немецкой 92-й дивизии и 11-го парашютно-егерского
полка. Это были те части, которые осуществили первоначальный захват
аэродрома Тимбаки и всей Мессарской равнины. Сейчас они направлялись через
Кандию в Ретимо. А оттуда - под Смоленск.

Чутьем человека, побывавшего в кровавой схватке, Берк угадывал
значительность происходившего передвижения, но не мог знать о нападении на
Россию.

- Что-то там готовится, - сказал он остальным, которые все еще дремали.

Стоун, лежа за выступом скалы, мог только слышать вой и дребезжанье
проезжающих машин и по звуку определить, когда они идут с перерывами и
когда сплошным потоком.

- Хотел бы я знать, как дела на войне, - сказал он.

- Меня гораздо больше занимает, как бы нам заполучить лодку. - Берк
повернулся лицом к Нису. - Почему мы идем именно в Мессарскую бухту? -
спросил он.

- Там много укромных мест на берегу. И в одной деревне у меня есть
знакомый человек. - Нис лежал на спине и разговаривал неторопливо.

- А по каким приборам вы будете ориентироваться в море?

Предполагалось, что если вы о чем-нибудь разговариваете с греком, то
окончательные суждения выносите вы и выводы делаете тоже вы. И что для
грека такая постановка есть нечто само собой разумеющееся. Но для этого
грека вообще не существовало ничего само собой разумеющегося. У него была
своя манера разговора - не греческая, и вообще неизвестно какая. Ее нельзя
было назвать ни вежливой, ни бесцеремонной, ни уклончивой. Скорее -
напористой. Но во всяком случае окончательные суждения выносил он, и он же
диктовал выводы.

- Я никаких приборов не знаю. Я знаю только тела, - сказал Нис.

- Какие такие тела?

- Те, что делают ночь и день. - Нис говорил о небесных телах.

- И вы по ним доберетесь до места? В Египет? Или еще куда-нибудь?

- В Египет или на Кипр. Ветер сейчас такой, что лучше в Египет.

- Вы служили на флоте? - спросил его Берк.

Энгесу Берку хотелось узнать побольше об этом своевольном греке, в
разговоре с которым всегда нужно было быть начеку. Который умел молчать и
копить злобу и казался старше своих лет.

Нис покачал головой.

- Я был каичником, - сказал он и ограничился этим.

- Вы уже ходили под парусами в Египет?

- Сто раз.

- Из какой части Крита вы родом? - спросил его Берк.

- Я не критянин. Я из семьи патрасских каичников. Мы возили из Патраса
бочки с вином, иногда в Афины, иногда даже в Салоники. А зимой ходили на
Кипр и в Александрию.

Лежа и греясь на солнце, легко было разговаривать.

- Всегда находится грек, который говорит по-английски, - сказал Берк.

- Мой отец не умел ни читать, ни писать, и он участвовал в восстании
против Метаксаса. Он хотел, чтобы я научился читать и писать. Когда он
бывал на Кипре, он часто оставлял меня в греческих школах, где учили
священники. Там я и научился английскому языку - Кипр ведь принадлежит
англичанам. И религии меня там тоже учили. Потом отец приезжал, брал меня
с собой на каик и вышибал всю религию у меня из головы. Он даже в этих
делах был мятежником.

Когда Нис стал рассказывать о себе, он заговорил, как истый грек. Он
повел рассказ складно и обстоятельно, без особых прикрас, но в эпической
форме, как Лев Толстой. Именно так всегда говорят греки, когда
рассказывают о себе, и это есть знак дружбы и уважения к, вам. И этот грек
со злобой на сердце и с неистовой прытью в глазах тоже начал так.

- Когда Метаксас пришел к власти, отец решил, что настало время
действовать. Мне тоже каралось так. Мы в ту пору возили гравий в Египет. А
оттуда брали груз хлопка и шли с ним дальше, через канал и по Красному
морю, иногда до самого Кувейта. Самые лучшие арабские каики строят в
Кувейте. Но мы там добывали оружие - арабы получали его от немцев. А
доставалось оно нам и шло на борьбу против метаксистов.

- Как же вам удавалось провозить оружие через Суэц? - Берк привстал и
заглянул вниз на шоссе, потом снова лег и стал слушать.

- Мы везли его в железных баках с бензином прямо через канал. И
доставляли жителям Пинда, которые готовили восстание против метаксистов.

- Просто чудо, как это вам удавалось, - лениво сказал Стоун.

- Метаксисты узнали про это и поймали нас как-то ночью, близ Мирабеллы.
За нами погнались моторные шлюпки с броненосца. Фашисты нашли бензин и
вылили его в море. Оружие они тоже нашли, но отец пришел в бешенство не
из-за оружия, а из-за бензина. Он ругал их всеми словами, какими ругают
фашистов, и всячески поносил Метаксаса. Потом двоих сбросил в воду. Тогда
они пустили в ход прожектор и пулеметы, а нас взяли в плен. Моего отца и
меня и еще пятерых. Больше я никого из них не видал.

- И что же с вами сделали?

- Меня отвезли в Лариссу и посадили в крепость. Я пробыл там три года.

- Вам удалось бежать?

- Когда началась война с итальянцами, меня мобилизовали в армию. Они
решили, что теперь я примирюсь с Метаксасом, но это невозможно. Что
сталось с отцом, не знаю. Вероятно, его расстреляли.

Он замолчал. Стоун сказал ему:

- Почему вы так думаете?

- Они расстреливали всех, кто был уличен в подготовке восстания.

- Почему же вас не расстреляли?

- Не знаю. Может быть, решили, что я слишком молод и что это отец
втянул меня. Я рад, что с метаксистами покончено, - сказал он немного
спустя совсем просто.

- Ничего, вот придете в Каир, они вас там дожидаются, - сказал Берк.

- Не думаю. Большинство осталось здесь любезничать с итальянцами и
немцами.

- Что ж, увидите, - сказал Стоун, вставая.

- А мне это все равно, - сказал грек. Он в упор смотрел на Берка. -
Теперь не о том надо думать. Нет смысла воевать с метаксистами, когда есть
железноголовые. Железноголовые - вот главный враг.

Он встал и посмотрел вниз на шоссе, где последние грузовики скрывались
за поворотом на Кастелли. Внизу, освещенная солнцем, расстилалась на
просторе долина, и тени раскидистых зеленых платанов ложились на землю,
белую от залежей триасовых известняков, дававших силу виноградным лозам.

- Надо идти, - сказал грек.

- Вниз?

- Да.

- Ну, идти так идти, - сказал Берк. Он встал, неловко опираясь на ногу.
- Вей, ветер, вей, - сказал он и следом за остальными начал спуск в
долину.

6

С немцами они столкнулись, когда шли через Омфалийскую долину. За ночь
они прошли ее почти всю, никого не встретив, хотя все время слышали, как
маршируют войска по дороге. Под утро они снова начали подниматься, держа
направление на юг. Они шли через сырую еще оливковую рощу. Неширокий овраг
делил рощу надвое, и по мягкому, рыхлому дну его проходила грунтовая
дорога. К этой дороге они и шли, спускаясь по откосу, когда забрезжило
утро. Было еще прохладно, и с мелких листьев капала роса. Два пастушонка,
стерегшие стадо мохнатых коричневых коз, дружелюбно откликнулись на их
приветствие. И тогда они вдруг увидели немцев. Пятеро шли по грунтовой
дороге, в железных касках, еще влажных от утренней росы.

- Бежим, - шепотом сказал Стоун.