чудом спас от эшафота в 1793 году. Не спрашивая согласия девушки на подобный
обман, он заявил, что она беременна, и выиграл время. Заслужив некоторое
право жениться на ней, он и женился, несмотря на их бедность. Их дети, как
все дети любви, получили в наследство лишь дивную красоту матери,- дар
подчас роковой, если ему сопутствует нищета. Обманутые надежды, непосильный
труд, вечные заботы, угнетавшие г-жу Шардон, не пощадили ее красоты, а
неотвязная нужда изменила привычки: но несчастье не сломило стойкости матери
и детей. Бедная вдова продала аптеку, помещавшуюся на Главной улице Умо,
самого большого предместья Ангулема. Деньги, вырученные от продажи аптеки,
обеспечили ренту в триста франков, но этой суммы было недостаточно даже для
нее одной: однако ж мать с дочерью примирились со своим положением и без
ложного стыда взялись за работу по найму. Мать ухаживала за роженицами, и
мягкость ее обхождения была причиной того, что г-жу Шардон предпочитали
другим в богатых домах, где она и жила, ничего не стоя детям, да притом еще
зарабатывала двадцать су в день. Желая уберечь сына от горестного сознания,
что его мать занимает такое низкое положение в обществе, она стала
именоваться г-жой Шарлоттой. Нуждавшиеся в ее услугах обращались к г-ну
Постэлю, преемнику г-на Шардона. Сестра Люсьена работала у почтенной
женщины, которая пользовалась уважением в Умо, их соседки, г-жи Приер,
принимавшей в стирку тонкое белье, и зарабатывала около пятнадцати су в
день. Она была старшей над мастерицами и занимала в прачечной как бы особое
положение, что несколько подымало ее над средой гризеток. Скудные плоды их
работы вместе с рентой г-жи Шардон в триста ливров составляли около
восьмисот франков в год, на которые всем троим приходилось жить, одеваться и
платить за квартиру. При самой строгой бережливости семье было недостаточно
этой суммы, почти полностью уходившей на одного Люсьена. Г-жа Шардон и ее
дочь Ева верили в Люсьена, как верила в Магомета его жена; в своем
самопожертвовании во имя его будущего они не знали предела. Бедная семья
жила в Умо, в квартире, снятой за чрезвычайно скромную плату у преемника
тина Шардона и помещавшейся в глубине заднего двора, над лабораторией.
Люсьен занимал убогую комнату в мансарде. Под влиянием отца, пламенного
почитателя естественных наук, увлекшего и его на этот путь, Люсьен стал
одним из блестящих воспитанников Ангулемского колледжа, где он обучался в
третьем классе, когда Сешар кончал курс.
чаши нищеты, был накануне одного из тех решений, к которым прибегают в
двадцать лет. Сорок франков в месяц, великодушно предложенные ему Давидом,
вызвавшимся обучить его ремеслу фактора, хотя фактор был ему совершенно не
нужен, спасли Люсьена от отчаянья. Узы школьной дружбы, теперь
возобновленной, вскоре окрепли благодаря сходству их судьбы и различию
натур. Они были одарены многими талантами и тем свет-
оба брошены на дно общества. Несправедливость судьбы связала их крепкими
узами. Притом они оба разными путями пришли к поэзии. Предназначавшийся к
умственной деятельности и высоким трудам в области естественных наук, Люсьен
пламенно мечтал о литературной славе; между тем Давид, натура созерцательная
и предрасположенная к поэзии, чувствовал влечение к точным наукам. Обмен
ролями породил некое духовное братство. Люсьен не замедлил поделиться с
Давидом широкими замыслами, которые унаследовал от отца, мечтавшего о
приложении науки к промышленности, а Давид указал Люсьену новые пути,
которыми тот должен войти в литературу, чтобы составить себе имя и
состояние. Дружба молодых людей в короткое время обратилась в страстную
привязанность, какая только может возникнуть на исходе юности. Вскоре Давид
увидел прекрасную Еву и влюбился в нее, как влюбляются натуры, склонные к
мечтательности и созерцанию. Слова литургии: Et nunc et semper et in se-cula
seculorum l - девиз возвышенных безвестных поэтов, чьи великолепные
эпические поэмы зарождаются и погибают в двух любящих сердцах. Когда
влюбленный проник в тайну надежд, возлагаемых на прекрасное поэтическое
дарование Люсьена его матерью и сестрой Люсьена, когда их слепое поклонение
передалось и ему, он понял, как сладостна близость с возлюбленной, когда
разделяешь с нею ее жертвы и упования. В Люсьене Давид обрел брата. Подобно
тому, как крайние правые желают быть больше роялистами, чем сам король, так
Давид превзошел и мать и сестру верой в гениальность Люсьена и баловал его,
как мать балует ребенка. Однажды, когда они испытывали особенно острую нужду
в деньгах, связывавшую им руки, и, подобно всем молодым людям, обсуждали
различные способы быстрого обогащения и тщетно отрясали все плодовые
деревья, уже обобранные теми, кто пришел ранее, Люсьен вспомнил, что его
отца занимали две задачи: г-н Шардон говорил, что можно вдвое понизить
стоимость сахара, применив при его производстве один новый химический
состав, и вдвое удешевить бумагу, употребив вывезенное из-за океана дешевое
растительное сырье, сходное с тем сырьем, которым пользуются китайцы. Давид,
понимая значение последнего вопроса, уже обсуждавшегося у
Люсьена как на благодетеля, перед которым он вечно будет в неоплатном долгу.
идеями и жившим внутренней жизнью, управлять типографией. Далеко им было до
братьев Куэнте - печатников, книгоиздателей епископата, владельцев
"Шарантского листка", отныне единственной газеты в департаменте,-которым их
типография приносила пятнадцать-двадцать тысяч дохода: типография
Сешара-сына едва выручала триста франков в месяц, из которых надо было
платить жалованье фактору и Марион, вносить налоги и оплачивать помещение;
Давиду оставалось не более сотни франков в месяц. Люди деятельные и
предприимчивые приобрели бы новые шрифты, купили бы металлические станки,
привлекли бы парижских книгоиздателей, печатая их заказы по сходной цене; но
хозяин и фактор, поглощенные своими мечтами, довольствовались заказами
немногих оставшихся клиентов. Братья Куэнте наконец разгадали нрав и
склонности Давида и уже не порочили его; напротив, деловая сметливость
подсказала им, что в их интересах сохранить эту захиревшую типографию и
поддерживать ее бренное существование, лишь бы она не попала в руки
какого-нибудь опасного соперника; они даже стали направлять туда мелкие
заказы, так называемые акцидентные работы. Итак, Давид Сешар, сам того не
подозревая, обязан был своим существованием, в смысле коммерческом,
единственно дальновидности своих конкурентов. Куэнте, чрезвычайно довольные
манией Давида, как они выражались, действовали, казалось, в отношении Давида
со всей прямотой и честностью, но на самом деле они поступали, как компании
почтовых сообщений, которые создают себе мнимую конкуренцию во избежание
действительной.
скупостью, царившей в нем, ибо старый Медведь ни разу его не обновлял.
Дождь, солнце, непогоды всех четырех времен года сообщили наружной двери
сходство с корявым древесным стволом - настолько она покоробилась, была
изборождена трещинами. Фасад, нескладно выведенный из кирпича и камня,
казалось, накренился под тяжестью старой черепичной кровли, обычной на юге
Франции. Окна с прогнившими рамами были снабжены, как водится в этих краях,
тяжелыми ставнями
державшийся лишь крепостью цемента. Вообразите мастерскую, освещенную с двух
концов, темную посредине, стены, испещренные объявлениями, потемневшие
внизу, оттого что рабочие за тридцать лет изрядно залоснили ее своими
спинами, ряды веревок под потолком, кипы бумаги, допотопные станки, груды
камней для прессования смоченной бумаги, ряды наборных касс и в глубине две
клетки, где сидели, каждый у себя, хозяин и фактор, и вы поймете, как жили
оба друга.
широкого окна, выходившего во двор; было около двух часов пополудни, и
четверо-пятеро рабочих ушли из мастерской обедать. Заметив, что ученик
запирает наружную дверь с колокольчиком, хозяин повел Люсьена во двор,
словно запах бумаги, краски, станков и старого дерева был ему невыносим. Они
сели в беседке, откуда могли видеть каждого, кто шел в мастерскую. Лучи
солнца, игравшие в листве беседки из виноградных лоз, ласкали поэтов,
окружая их сиянием, словно ореолом. Несходство этих двух характеров и двух
обликов, очевидное при их сопоставлении, проступало в этот миг так ярко, что
могло бы пленить кисть великого живописца. Давид был того мощного сложения,
которым природа наделяет существа, предназначенные для великой борьбы,
блистательной или сокровенной. Широкая грудь и могучие плечи были в гармонии
с тяжелыми формами всего его тела. Мощная шея служила опорой для головы с
шапкой густых черных волос, обрамлявших смуглое, цветущее, полное лицо,
которое, при первом взгляде, напоминало лица каноников, воспетых Буало; но,
всмотревшись, вы открыли бы В складе толстых губ, в ямке подбородка, в лепке
крупного, широкого носа с впадинкой на конце - и особенно в глазах! -
неугасимый огонь единой любви, прозорливость мыслителя, пламенную печаль
души, способной охватить горизонт от края и до края, проникнув во все его
извивы, и легко пресыщающейся самыми высокими наслаждениями, едва на них
падает свет анализа. Если это лицо и озарялось блистанием гения, готового
воспарить, все же близ вулкана приметен был и пепел: надежда угасала от
глубокого сознания своего общественного небытия, в которое безвестное
происхождение и недостаток средств ввергают столько недюжинных умов. Рядом с
бедным печатником, которому претило его занятие, все же столь родственное
пившим медленными глотками из чаши познания и поэзии, чтобы в опьянении
забыть о горестях провинциальной жизни, стоял Люсьен в пленительной позе,
избранной ваятелями для индийского Вакха. В чертах этого лица было
совершенство античной красоты: греческий лоб и нос, женственная
бархатистость кожи, глаза, казалось, черные- так глубока была их синева,-
глаза, полные любви и чистотой белка не уступавшие детским глазам. Эти
прекрасные глаза под дугами бровей, точно рисованными китайской тушью, были
осенены длинными каштановыми ресницами. На щеках блестел шелковистый пушок,
по цвету гармонировавший с волнистыми светлыми волосами. Несравненной
нежностью дышала золотистая белизна его висков. Неизъяснимое благородство
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Махров Алексей
Маккэфри Энн
Верещагин Олег
Контровский Владимир