него была там комната, за которую он ничего не платил. Между Эдом Чарни и
Джорджем Папасом существовала некая договоренность, согласно которой
деньги из рук в руки не переходили. Эд поселил Аля в "Аполлоне", чтобы он
всегда был под рукой. Когда в город наведывались по своим делам пришлые
гангстеры или друзья, они всегда искали Эда в "Аполлоне". И если его там
не было, пусть будет там кто-то другой; этим другим обычно и был Аль
Греко.
пуст, только у мраморной стойки сидел и пил кофе Смитти, водитель такси и
сводник с твердой таксой в один доллар пятьдесят центов, но Смитти
постоянно торчал у стойки с чашкой кофе в руках. За прилавком, где обычно
торговали сигарами, стоял сам Джордж Папас. Казалось, будто он сидит, но
Аль-то знал, что Джордж стоит. Сложив на груди свои толстые руки, он
опирался ими о прилавок, а вид у него был такой, словно он испытывает
сильную боль. У Джорджа всегда был такой вид, будто час назад он объелся и
сейчас страдает от несварения желудка. Однажды Аль видел, как Джордж кидал
кости пятнадцать раз подряд, выиграл больше двенадцати тысяч долларов, а
выглядел все равно так, будто жутко мучился от боли.
единственным официантом на весь ресторан. Кубку было лет двадцать, может,
меньше. Небольшого роста, с дурным цветом лица и отвратительным запахом
изо рта, он получил свое прозвище из-за больших, в треть головы, ушей, к
тому же оттопыренных, которые служили предметом постоянных шуток.
Предметом шуток служило и отсутствие у Кубка интереса к женщинам, но
однажды его затащили в "Каплю росы", заплатив за него, и, когда он
спустился вниз, Мими сказала: "Знаете что, умники? Этот парень стоит всех
вас. Он единственный настоящий мужчина среди всей вашей братии. Что
скажете, а?" И Кубок слушал ее слова с удовольствием, его маленькие глазки
блестели и зло щурились. С тех пор никто не смеялся над ним и над его
пристрастием к одиночеству. Его по-прежнему называли Кубком, а также
Бертой, но относились с известным уважением.
Джордж презирал Аля за то, что Аль был всего лишь рядовым членом шайки, а
Аль - Джорджа за то, что Джордж совсем не принадлежал к ней. Они общались
только за игрой в кости, где их беседа сводилась к замечаниям вроде: "Что,
прокатился?" - и тому подобное. Аль повесил пальто на вешалку и обеими
руками взялся за шляпу, чтобы не потревожить прическу.
прилавке перед Джорджем, и сел за стол, отведенный компании Эда. Стол этот
находился в самой передней части зала, в углу возле окна, где в аквариуме
копошились различные ракообразные. Аль посмотрел первую страницу: Гувер
собирается устроить на рождество прием для представителей прессы. Он
перелистал газету и нашел новости спорта.
положил его справа от Аля. - Пожалуйста.
тех местах, откуда ты родом, рождество не справляют? Между прочим, откуда
ты, милок?
кусок? Я было подумал, что ты уже пришел завтракать.
торчать тут целый день, пока ты родишь?
доллара.
тебе томатный суп. Я только что видел, как шеф в него плевал.
смеха, побежал на кухню.
бездельник из Фарго. Каждый раз, когда принимаешься за газету и смотришь
результаты бокса, почему-то всегда встречаешь кого-нибудь из Фарго на
чужом ринге. Либо в Фарго все боксеры, либо просто пользуются названием
города, а сами вовсе не оттуда, вроде "Гиббсвиллских шахтеров", которые
были, правда, янки, но до того, как стали играть в футбол за Гиббсвилл,
сроду не слыхали про такой город. Разговаривали они на манер О'Нила
Змеиный Глаз, который был уроженцем Джерси-сити. Змеиный Глаз никогда не
произносил звука "р": "долла'", "фо'д" и так далее. Звука "р" для него не
существовало. Интересно, где находится Фарго, подумал Аль. Где-то за
Чикаго. Это он знал. Есть у них оттуда один хороший малый. Петроль. Билли
Петроль из Фарго. Но остальные! Шарлатаны! Интересно, почему так много
боксеров именно из Фарго? Может, Эд знает. Эд обычно находит ответ на все
его вопросы.
но он должен провести сочельник с женой и ребенком. Аль не любил думать
про Энни Чарни. А малыш у них отличный: шесть лет, толстый и крепкий на
вид. Сейчас он больше похож на Энни, чем на Эда. Она тоже толстая, крепкая
и светловолосая, как большинство поляков. Эд разлюбил ее. Алю это было
известно. Эд любил Элен Хольман, которая пела в "Дилижансе" популярные
сентиментальные песенки на манер Либи Хольман. Эд был по-настоящему
влюблен в Элен. Он волочился и за другими, но Аль знал, что Эд любит Элен
и она отвечает ему взаимностью. К пей, правда, и не лезли, ибо никто не
осмеливался даже бросить взгляд на Элен, пока ею интересуется Эд, но дело
не только в этом. Аль знал, что Элен и вправду неравнодушна к Эду. И
оказывает на него хорошее влияние. Сразу чувствуется, когда Эд побывал у
Элен. Тогда с Эдом куда легче ладить. Нынче ночью или завтра днем, когда
Эд появится в "Аполлоне", он, вероятно, будет в дурном настроении. Так
действует на него Энни. А если он проведет день с Элен, то будет в хорошем
настроении. Но Аль понимал, что Эду и в голову не пришло бы провести
сочельник с Элен. Эд был человеком семейным в полном смысле слова, и этот
единственный в году день он обязательно сидит дома с ребенком.
мала?
пятьдесят я бы хотел белое мясо, а то это, черт бы его побрал, темное.
с этой индейкой, и с тобой тоже. Ты ведь будешь ходить целых два часа.
изволили заметить минуту назад.
крошки со стола, но уголком глаза следил за Алем и, когда тот попытался
схватить его за руку, отпрянул и, хихикая, побежал за стойку.
яичницу с беконом, в семь вечера - небольшой кусок мяса или что-нибудь
вроде этого и только после полуночи садился за так называемый ужин:
толстый кусок мяса с вареным картофелем, кусок пирога и бесчисленное
количество чашек кофе. Ростом он был в ботинках на толстом каблуке около
ста шестидесяти восьми сантиметров и весил в одежде килограммов
шестьдесят. Ел он регулярно вот уже четыре года, но в весе так и не
прибавил. Сохранял примерно один и тот же вес. У него была тонкая кость,
поэтому он и выглядел маленьким и худеньким. Родился он в Гиббсвилле, в
семье итальянцев. Отец его работал землекопом и кормил шестерых детей, из
которых Аль был третьим. Звали Аля вовсе не Аль, и фамилия у него была
другая. По-настоящему его звали Антони Джозеф Мураско, или Тони Мураско, и
с этим именем он прожил до восемнадцати лет. В четырнадцать лет его
вышвырнули из приходского училища за то, что он ударил монахиню, потом он
разносил газеты, воровал, был уборщиком в бильярдной, сидел год в тюрьме
за кражу из ирландской католической церкви денег, собранных для бедняков,
и еще несколько раз попадал в руки полиции: один раз - когда кто-то
нарочно включил сирену тревоги (у него было стопроцентное алиби); второй -
за попытку к изнасилованию (из шести подозреваемых у пострадавшей не было
сомнений только в отношении двоих); еще раз - за срыв пломб с товарного
вагона (железнодорожные детективы вняли мольбам его отца и, поскольку у
них были неопровержимые улики против четырех других мальчишек, оказали
любезность старику, не став возбуждать дело против Тони); затем он в ссоре
пырнул ножом своего приятеля по бильярдной (но никто, в том числе и сам
пострадавший, не мог под присягой показать, что это дело рук Тони, да и
ранение-то было поверхностным).
его стали звать Алем Греко. В это время он решил сделаться
профессиональным боксером и, хотя долго не мог избавиться от гонореи,
начал тренироваться и вкушать сладость спортивной науки у Пэки
Мак-Гаверна, главного и единственного в Гиббсвилле импресарио боксеров.
Пэки заявил, что Тони - прирожденный боксер, что у него сердце истинного
бойца и что гонорея ничуть не страшнее сильной простуды. Он заставил Тони
отказаться от женщин, спиртного и сигарет и работать с утра до вечера с