разрастались людские селения.
колонисты-добровольцы - вольные поселенцы, соблазненные обилием нетронутой
земли, где нет исправника, нет и помещика. Эти наивные бедняги пришли сюда
созидать новую жизнь - с детишками и женами, с сундуками и барахлом, им
обещали каждому по корове, по мешку зерна, чтобы могли засеять первое поле.
Судьба их оказалась трагической! Людей высадили с корабля не там, где
следовало, им пришлось прорубать просеку в тайге, чтобы добраться до своих
"выселок". Повалил снег, ударили морозы, зерна им не дали. Кресты над
могилами детей и женщин, выросшие вдоль этой просеки, отметили путь к
свободе и сытости. Проведя зиму в землянках, колонисты по весне тронулись
назад - жаловаться начальству, но их погнали обратно в тайгу.
варнаки с ножиками, а из городов начальство гонит. Куды ж нам теперича? Али
помирать? Спать ложишься, так не знаешь, встанешь ли живым? Скотинку боязно
на выпас выпущать - прирежут и сожрут нехристи окаянные...
убийства, но не могли скрыть восторга от земельной свободы, от изобилия в
реках рыбы, а в лесах всякой живности. Но уже начиналась иная колонизация -
насильственная! Там, где рельсы железных дорог России кончались, каторжных
сгоняли в неряшливые колонны и гнали пешком через всю Сибирь, пока не
дотащат ноги до берегов Тихого океана. В конце трехлетнего пути ослабевших
везли уже на телегах; в гуще озлобленных людей зачиналось новое потомство;
тут же, под кустами, рожали детей, на привалах резались ножиками, воровали
друг у друга последние куски хлеба. Допотопные баржи выплескивали на берег
Сахалина голодную толпу оборванцев с ошметками обуви на ногах, которые
ненавидели Сахалин с того самого момента, как они разглядели его в пасмурной
синеве моря.
времени Сахалин спешно застраивался новыми тюрьмами, а полицейская
бюрократия уже не могла справиться с огромной массой оголтелых преступников.
Свистели в руках палачей плети, виселицы работали, кладбища росли, леса
горели, звери разбегались, за бутылку спирта убивали. Россия и народ русский
боялись Сахалина, как чумы, и осужденные на каторгу Сахалина часто калечили
себя - только бы избавиться от ссылки. В ту пору даже смертная казнь
казалась более легким наказанием...
непосильных работ, арестанты в зимние ночи высовывали через форточки руки,
желая их отморозить, хлестали себя по голым телам жесткими щетками, дабы
имитировать подозрительные сыпи на коже, настаивали чай или водку на
махорке, после чего тряслись, как паралитики, а потом умирали. Каторга
готовила могилы заранее - сотнями сразу, чтобы потом не возиться с каждым
покойником отдельно, некрашеные гробы тяжко плюхались в болотную воду.
Наконец люди на Сахалине часто сходили с ума, и на острове пришлось завести
дом для умалишенных.
Кайенна не могли идти ни в какое сравнение с Сахалином, из которого в
Петербурге мечтали создать "райский уголок". Правда, и среди каторжан
находились честные труженики, образованные люди, а среди приезжих попадались
романтики, вроде агронома Мицули, видевшего в Сахалине богатую почву для
разведения колоссальных плодов, каких уже не могла породить истощенная почва
Европы. Но все это были одиночки, они погибали в условиях каторги,
умертвлявшей в людях все доброе, все живое...
за пайку хлеба горбатиться стану!
административный центр острова - Александровск, который местные остряки
прозвали "сахалинским Парижем".
Александровска, и теперь военные губернаторы Сахалина обрели возможность
лично требовать от великой матери-России того, в чем больше всего нуждалась
Сахалинская каторга:
ссыльнопоселенцы, уже освобожденные из тюрем, теперь толпами возвращаются
обратно в тюрьмы... Да, да, я не шучу! Жить в тюрьме им кажется слаще
свободы, ибо в тюрьме, худо-бедно, но миску баланды все равно получит. А на
Сахалине он продал все, что имел. Иные продают своих жен, а матери торгуют
дочерьми... Да я же не выдумываю вам сказки про белого бычка! Или вы сами не
знаете, что такое каторга?..
впредь решили отправлять партии каторжан морем. Отправка на языке каторжан
называлась "сплавом". На каждый год приходилось два "сплава": весенний - для
преступников мужчин, осенний - для преступниц женщин. Доставка арестантов на
Сахалин была поручена кораблям Добровольного флота с военными командами,
которые принимали свой груз в Одессе... Наверное, тогда-то и возникла эта
отчаянно-залихватская песня:
5. МЫ ЗАВТРА УПЛЫВАЕМ...
завезенных из Сицилии, в саду Форкатти оркестр беспечально наигрывал мотивы
из опер Доницетти. Приезжие навещали французскую ресторацию на
Екатерининской улице в доме Бродских, где за один рубль каждому подносили
шесть блюд, чашку турецкого кофе и полбутылки вина.
Челищевых, приехавшая из Петербурга, чтобы проводить молоденькую Клавдию
Петровну на Сахалин. Мать, убитая горем, уже не снимала черного платья,
словно несла глубокий траур, она комкала в руке черный кружевной платочек.
безжалостно уродовать свою жизнь?
стоит ли горевать? Нельзя же ведь жить только для себя. Сейчас, как никогда,
Россия нуждается в том, чтобы мы, молодые, всюду сеяли "разумное, доброе,
вечное".
тебе взбрело в голову ехать на Сахалин?
хватит, но я решила прийти на помощь всем страждущим Сахалина, где живут
самые несчастные люди...
пароход "Ярославль", отплывающий завтра утром с партией арестантов. Впрочем,
билет дочери был первого класса, а столоваться она будет в общей
кают-компании.
лучшие годы бандитам, ворам и всяким там прохвостам? Об этом ты, кажется, не
подумала...
профессоры на лекциях больше либеральничали, проливая слезу над бедным
мужиком, тебе бы никогда не пришла в голову идиотская мысль о Сахалине...
Порядочные люди не знают, как убежать оттуда, а ты едешь добровольно. Зачем?
дни ожидания парохода сделался как бы своим человеком в семье Челищевых.
Геолог тоже отплывал на Сахалин, но им управляла не бесплатная лирика
сострадания к ближнему своему, Оболмасовым руководила, как он сам
признавался, "осмысленная идея научно-экономического порядка".
нам его совместно в саду Форкатти?
практичного и благородного человека. Ради всех святых, проследите за моей
Клавочкой, помогите ей.
стать ее дочери.
меня... Вы абсолютно верно выявили суть моей натуры, и я всегда останусь
добрым рыцарем Клавдии Петровны, дабы оградить ее прелестную чистоту ото
всего грязного и позорного, что будет окружать ее на Сахалине.
громадную толпу провожающих - жен, которые навсегда, теряли мужей, матерей,
которые уже никогда не увидят сыновей, невест, которым суждено выплакать
глаза по своим женихам, отсылаемым на сахалинскую каторгу. Сколько тут было
слез, истерик, выкриков, проклятий и заклинаний...
у причала, иногда постанывая сиреной, словно желая поскорее оторваться от
берегов. Наконец, портовые ворота распахнулись, в окружении конвоиров
потянулась серая, галдящая, почти одноликая толпа арестантов. Слышалось
надсадное бряканье кандалов, звон жестяных кружек у поясов, хохот и плач,
матерная брань и нескромные прибаутки. Из толпы провожающих вырывались
напутственные вопли: