Чтение 7–й страницы книги ~Пером и шпагой~

терпят столько неприятностей от духовенства на родине, тоже ищут моего
покровительства. Не могли бы мы из Берлина произвести раскольничий бунт в
России?
- Цель бунта? - осведомился Манштейн.
- Король всегда попадает в цель... Вот, например: освободить из
Холмогор свергнутого царя Иоанна Антоновича, который, будучи из
Брауншвейг-Люнебургского дома, приходится мне родственником. Имей я такой
козырь на руках, как наследник престола России, я стал бы играть гораздо
смелее.
- Ваше величество, - отвечал Манштейн, - у меня имеется на примете
тобольский раскольник Иван Зубарев. Ныне он собирается ехать на остров
Мальту, дабы под защитой тамошнего ордена основать колонию русских
схизматов. Но я задержал его в Берлине... Что позволено мне обещать ему?
- В таком крупном деле нельзя быть мелочным... Ладно: дать Зубареву
патент на чин полковника прусской службы!
Манштейн ушел. За высокими стрельчатыми окнами библиотеки медленно
светало, и король (всегда экономный) дунул на свечи. Из сиреневых потемок
выступила тень Финка фон Финкенштейна...
- Фриц, - сказал он королю, - мы ведь друзья? И ты не скроешь от меня
своих замыслов?
Король придвинул к нему папку с докладами шпионов:
- Прочти.., хотя бы это. Из России - от шведского посла в Петербурге
графа Горна. Русский двор озабочен заключением договора с Англией, чтобы
вырвать от Питта субсидию и поставить для Лондона своих солдат в знак
уплаты задолженности... Так?
- И ты... - начал Финкенштейн.
- И я! - подхватил король. - Я тоже озабочен тем же. Не будем бояться
рискованных решений... Мой друг Людовик немало поработал над "равновесием"
Европы. Версаль любит возиться с этим равновесием, как дурачок с крашеными
яйцами.
Фридрих вышел из-за стола, усмехнулся, блеснув глазами:
- А не пора ли нам опрокинуть это равновесие к черту?.. Самое главное
сейчас - опередить Россию: вырвать от Питта субсидии и договор с Англией,
такой же по значению, какой Питт собирается заключать с Россией. Но мы
должны непременно заключить его раньше Петербурга... Ты понял меня?
- Ты безумен, Фриц, - сказал королю Финкенштейн. - Вслед за этим ты
потеряешь приязнь Версаля, который не простит тебе поставку солдат для
Англии - этого главного врага Франции! Не забывай, что Людовик переживает
потерю колоний за океаном особенно чувствительно, и косвенно ты будешь
виноват...
- Возможно, - согласился король.
- Но это еще не все! Австрия, твой извечный враг, будет вынуждена
встать под одни знамена с Францией, с которой она до сих пор во вражде...
- И это возможно.
- Это же страшно для Пруссии... Что же ты выигрываешь?
- А ты не понял? Но ведь, заключая договор с Англией, я невольно
оказываюсь в одном строю с Россией... Этим я снимаю угрозу для Пруссии с
востока. Я свободен на западе! Не советую оставлять кошельки на столе - я
их заберу для себя... Версаль вряд ли рискнет скрестить со мной шпаги,
Австрию же мы умеем побеждать... Самое главное - опередить Россию!
С этим он отъехал в Берлин... Казармы и базары, мукомольни и
пороховые мельницы, сукно и посуда, горох и пиво, шаг пехоты и рысь коня,
выпечка хлеба и таможня, - до всего король был охотник. Ему казалось, что
только он - король! - способен понять и сделать все лучше других.
Единственное, чего Фридрих никогда не касался, так это германской
литературы; он даже не догадывался, что такая существует. Немецкий язык,
думалось ему, служит лишь для выражения подлости, грубости и низменности
чувств. Сам же он парил, естественно, на французском...
Вечером, как всегда, был концерт в Сан-Суси; Фридрих играл в оркестре
на любимой флейте. Но мысли его были далеки от музыки, и "трюбуше" явно не
удалось, за что неистовый капельмейстер Кванц не раз дергал короля за
косу... Здесь же был и английский посол в Берлине - сэр Митчелл, и глаза
Фридриха с нотных листов косили на дипломата. Внимание к Митчеллу в эти
дни должно быть удвоено, утроено. Пруссии важно одно: опередить Россию!
А после концерта - ужин в близком кругу людей. Вольтер, Мопертюи,
Сен-Жермен, маркиз д'Аржанс, Даге - одни французы. Пруссаков король любил
видеть на плацу, а в Сан-Суси он оставлял их далеко за дверью. Разве могут
эти грубые чудовища оценить тонкость метафоры или чудесность гиперболы,
что пролетает над столом, словно пушечное ядро?.. В полночь Фридрих
ложится спать. А ровно в четыре часа утра камер-лакей уже срывает с него
одеяло.
- О подлец! - ворчит король. - До чего ты надоел мне...
- Ваше величество, я слишком дорожу службою и не хочу лишиться ее,
как мой приятель, который разбудил вас не в четыре часа, а в пять минут
пятого... Вставайте, король!

***

Фридрих II не был похож на других королей Пруссии (ни до него, ни,
тем более, после!). Вдохновенный и циничный хищник, человек же -
несомненно - остро чувствующий, незаурядный.
Он был доступен в своем тихом Сан-Суси даже простым людям. Не был
развратен, всю жизнь чуждался женщин, двор его был скромен, король не имел
фаворитов, все были для него равны, в судах он требовал правосудия, и
графы при нем сидели в тюрьмах за обиды, нанесенные своим крестьянам.
Фридрих был справедлив. Но это справедливость не человека, а, скорее,
машины. Машина четко и бездушно рубит сучья - еловые, березовые, липовые.
Сунь туда палец князь - машина срубит сиятельный палец. Сунь туда палец
мужик - тоже уйдет без пальца. Ибо машине все равно. Ее дело - рубить!
Точно и безжалостно. И в этом ее великая нечеловеческая сила...
...Сейчас Фридрих начнет разрушать "равновесие" Европы.

ОДНА ИЗ ЛЕГЕНД

Молоденькая графиня Рошфор (из фамилии Бланкас) была уроженкой
Тоннера, и если верить самому де Еону, то его землячка сыграла не
последнюю роль в его путаной жизни.
Эта неглупая распутница, дабы выглядеть образованной дамой, держала у
себя в алькове скелет человеческий. В свободное от любви время графиня
Рошфор рассуждала о тайнах материи, а многочисленные любовники вешали на
череп скелета свои шляпы. От обедни графиня спешила в комедию, из "Комеди
Франсез", прямо от Лекена, слуги несли ее золоченый портшез в грязные
кварталы Сен-Марсо, где издавна селились мрачные и голодные алхимики.
Но де Еон, когда она стала раскидывать перед ним свои упоительные
силки, вежливо отказал ей во взаимности.
- Вот как? - Графиня стала хохотать, потом плакать; в истерике упала
на китайский столик, расколотив фарфора мейсенского сразу на сумму в
двести пистолей.
Успокоившись, она сказала:
- Нет слов, заслуги вашего ума и сердца столь велики, что я в
отчаянии. И, уж конечно, отомщу вам за эту жестокость... Надеюсь, вы не
будете на это в обиде?
- О нет! Как и в детстве, я останусь вашим слугою.
- Тогда, - распорядилась она, - снимите на время вашу шпагу и дайте
мне ваш костюм... Мы едем в ратушу!
И они поехали в ратушу (переодетые). В хороводе масок женщины быстро
узнавали короля, причесанного - ради маскарада - по старинной моде: две
косы с бантами на плечах. И, танцуя, никто уже не смел поворачиваться к
нему спиною. Но Людовик сегодня не поднял с полу ни одного женского
платка, как бы нечаянно уроненного. Он был уже пресыщен и занимался тем,
что, выискивая знакомых дам, цинично скабрезничал с ними.
Этих королевских "любезностей" не избежала и графиня Рошфор. Людовик
взял ее за подбородок (такая вольность допускалась на маскарадах века
восемнадцатого).
- Как это кстати! - воскликнула женщина. - У меня в постели побывало
уже четырнадцать королей - не хватало только пятнадцатого!
И пятнадцатый по счету истории Людовик убрал свою руку.
- Про тебя говорят, - сказал он, потупясь, - что ты била любовницей
всех моих подданных. Правда ли это?
- Еще бы! Конечно, ваше величество.
- И путалась с аббатом Берни?
- Он так всемогущ...
- И с герцогом Нивернуа?
- Он так умен...
- И с бродягой Монвиллем?
- Он так красив...
- Ну, ладно. А за что ты принадлежишь своему дураку-мужу?
- Ах, он так предан вашему величеству! Рошфор с треском закрыла веер.
И концом его, на котором болталась беличья кисточка, указала королю на
маленькую девушку, что скромно сидела на антресолях, - одинокая
провинциалка!
- Так и быть, - сказала графиня Рошфор. - Жертвуя своим счастьем, я
могу подарить вам настоящий "королевский кусок"... Идите!
Людовик взглянул; от него не укрылась угловатость почти мальчишеского
тела, и это приятно щекотнуло нервы. Уверенно и смело, не приученный к
отказам король направил стопы похотливого сатира прямо к девице, лицо
которой было закрыто маской, только блестели в прорезях восторженные глаза.
- Вы знаете, кто я? - спросил Людовик.
- Нет.., ваше величество, - с умом ответила девица.
- А не любите ли вы собирать по утрам землянику?