и чужд даже громадному лицу, что сообщал кротость всему
выражению характера.
великое утро горело над землей так мощно, что Самбикину
казалось -- свет гремит. Он позвонил в институт, ему сказали --
оперированный ребенок хорошо спит, температура снижается, мать
его снова уснула на другой кровати. Передумав все о сегодняшней
операции и все очередные проблемы, Самбикин почувствовал свое
тоскующее, опустевшее сердце -- ему надо было опять
действовать, чтобы приобрести задачу для размышления и
угомонить неясный и алчущий, совестливый вопль в душе. Спал он
мало, и лучше всего после большой работы, тогда и сны в
благодарность оставляли его. Нынче он действовал недостаточно,
разум в голове не мог устать и хотел еще работать, отвергая
сон. Пометавшись беспомощно по комнате, Самбикин пошел в ванну,
разделся там и с удивлением оглядел свое тело юноши, затем
пробормотал что-то и залез в холодную воду. Вода умиротворила
его, но он тут же понял, насколько человек еще самодельное,
немощно устроенное существо -- не более как смутный зародыш и
проект чего-то более действительного, и сколько надо еще
работать, чтобы развернуть из этого зародыша летящий, высший
образ, погребенный в нашей мечте...
ученые, инженеры, летчики, врачи, педагоги, артисты, музыканты
и рабочие новых заводов. Никому не было более двадцати семи
лет, но каждый уже стал известен по всей своей родине -- в
новом мире, и каждому было немного стыдно от ранней славы, и
это мешало жить. Пожилые работники клуба, упустившие свою жизнь
и талант в неудачное буржуазное время, с тайными вздохами
внутреннего оскудения привели в порядок мебельное убранство в
двух залах -- в одном для заседания, в другом для беседы и
угощения.
с комсомолкой Кузьминой, пианисткой, постоянно задумчивой от
воображения музыки.
сразу восемь бутербродов с колбасой, а Кузьмина взяла себе
только два пирожных; она жила для игры, а не для пищеварения.
-- Это может хорошо, но на тебя стыдно смотреть!
настойчивым трудом, с усердием в своих обоих надежных челюстях.
Головач, механик Семен Сарториус, две девушки подруги -- обе
гидравлики, композитор Левченко, астроном Сицылин, метеоролог
авиаслужбы Вечкин, конструктор сверхвысотных самолетов
Мульдбауэр, электротехник Гунькин с женой, -- но за ними опять
послышались люди и еще пришли некоторые. Все уже были знакомы
между собой -- по работе, по встречам и по разным сведениям.
удовольствию -- кто дружбе, кто пище, кто вопросам на
нерешенные задачи, кто музыке и танцам. Кузьмина нашла
небольшую комнату с новым роялем и с наслаждением играла там
девятую симфонию Бетховена -- все части, одна за другой, по
памяти. У нее сжималось сердце от глубокой свободы и
воодушевленной мысли этой музыки и от эгоистической грусти, что
она сама так сочинять не умеет. Электротехник Гунькин слушал
Кузьмину и думал о высокой частоте электричества,
простреливающей вселенную насквозь, о пустоте высокого грозного
мира, всасывающего в себя человеческое сознание... Мульдбауэр
видел в музыке изображение дальних легких стран воздуха, где
находится черное небо и среди него висит немерцающее солнце с
мертвым накалом своего света, где -- вдалеке от теплой и
смутно-зеленой земли -- начинается настоящий серьезный космос:
немое пространство, изредка горящее сигналами звезд -- о том,
что путь давно свободен и открыт... Скорее же покончить с
тяжкой возней на земле и пусть тот же старый Сталин направит
скорость и напор человеческой истории за черту тяготения земли
-- для великого воспитания разума в мужестве давно
предназначенного ему действия.
улыбалась от радости видеть своих товарищей и слышать музыку,
возбуждающую ее жизнь на исполнение высшей судьбы.
был в институтской клинике и сам делал перевязку оперированному
им мальчику. Он пришел подавленный скорбью устройства
человеческого тела, сжимающего в своих костях гораздо более
страдания и смерти, чем жизни и движения. И странно было
Самбикину чувствовать себя хорошо -- в напряжении своей заботы
и ответственности. Весь его ум был наполнен мыслью, сердце
билось покойно и верно, он не нуждался в лучшем счастьи, -- и в
то же время ему становилось стыдно от сознания этого своего
тайного наслаждения... Он хотел уже уйти из клуба, чтобы
поработать ночью в институте над своим исследованием о смерти,
но вдруг увидел проходящую Москву Честнову. Неясная прелесть ее
наружности удивила Самбикина; он увидел силу и светящееся
воодушевление, скрытые за скромностью и даже робостью лица.
Раздался звонок к началу заседания. Все пошли из комнаты, где
находился Самбикин, одна Честнова задержалась, укрепляя чулок
на ноге. Когда она управилась с чулком, то увидела одного
Самбикина, глядевшего на нее. От стеснения и неловкости -- жить
в одном мире, делать одно дело и не быть знакомыми -- она
поклонилась ему. Самбикин подошел к ней и они отправились
вместе слушать заседание.
ясно слышал пульсацию сердца в груди у Москвы.
Москва Самбикину. -- Я ведь парашютистка!
назад, -- подумал Самбикин. -- Грудная клетка человека
представляет свернутые крылья".
билось, желая улететь из темной одинокой тесноты.
Молодые гости разошлись по многим помещениям, прежде чем сесть
к общему столу.
она пошла кружиться с ним, с любопытством разглядывая великое
круглое лицо знаменитого изобретателя в области точной
индустрии, инженера-расчетчика мирового значения. Сарториус
держал Москву крепко, танцевал тяжко и робко улыбался, выдавая
свое сжатое влечение к Москве. Москва же смотрела на него как
влюбленная -- она быстро предавалась своему чувству и не играла
женскую политику равнодушия. Ей нравился этот неинтересный
человек, ростом меньше ее, с добрым и угрюмым лицом, который не
вытерпел своего сердца и пошел на крайнюю для себя смелость --
приблизился к женщине и пригласил ее танцевать. Но вскоре это,
наверно, ему наскучило, руки его уже привыкли к теплоте тела
Москвы, горячего под легким платьем, и он начал что-то
бормотать. Москва же, услышав такое, сразу обиделась:
другое! -- сказала она.
перестала танцевать.
приурочившись к какой-то комсомолке большой миловидности.
Москва улыбнулась ему:
теоритически!
он засмеялся.
обратилась Москва к Сарториусу.
ним подошел метеоролог Вечкин, затем Самбикин, и Сарториус не
успел ничего ответить Москве. Встретились они лишь спустя час
-- за общим ужином.
казавшиеся задумчивыми от своей красоты, стояли через каждые
Бажанов Олег
Афанасьев Роман
Конан-Дойль Артур
Круз Андрей
Роллинс Джеймс
Глуховский Дмитрий