сторону своей маловодной речонки.
Большеозерской тундре экспедицией профессора Гомонова откопаны два трупа:
мужчина и женщина лежали обнявшись на сохранившемся ковре. Ковер был
голубого цвета, без рисунка, покрытый тонким мехом неизвестного животного.
Люди лежали одетыми в плотные сплошные ткани темного цвета, покрытые
изображениями изящных высоких растений, кончавшихся вверху цветком в два
лепестка. Мужчина был стар, женщина молода. Вероятно, отец и дочь. Лица и
тела были того же строения, что и люди, обнаруженные в Нижнеколымской
тундре. То же выражение спокойных лиц: полуулыбка, полусожаление,
полуразмышление, - будто воин завоевал мраморный неприступный город, но
среди статуй, зданий и неизвестных сооружений упал и умер, усталый и
удивленный.
для смерти. Под ковром, на котором лежали эти мертвые обитатели древней
тундры, были найдены две книги, - одна была напечатана тем же шрифтом, что
и книжка, найденная в Нижнеколымской тундре, другая имела иные знаки. Эти
знаки были не буквами, а некоторой символикой, однако с очень точным
соответствием каждому символу отдельного понятия. Символов было
чрезвычайное множество, поэтому ушло целых пять месяцев на их расшифровку.
После этого книга была переведена и издана под наблюдением Академии
филологических наук. Часть текста найденной книги осталась неразгаданной:
какой-то химический состав, вероятно находившийся в ковре, безвозвратно
погубил драгоценные страницы - они стали черными, и никакая реакция не
выявляла на них символических значков.
отчасти историко-социологическое. Все же сочинение представляло такой
глубокий интерес как по теме, так и по блестящему стилю, что книжка в
течение двух месяцев вышла в одиннадцати изданиях подряд.
разгадки эфирного тракта.
голове, он обрадовался, но потом снова все распалось - и Кирпичников
увидел, что работы Матиссена имеют лишь отдаленное родство с его
мучительной проблемой.
между строк неясного намека на решение своей мечты. Несмотря на дикость,
на безумие искать поддержки в открытии эфирного тракта у большеозерской
культуры, Кирпичников с затаенным дыханием прочел сочинение мертвого
философа.
Прочитав его, Кирпичников ничему не удивился - ничего замечательного в
сочинении не содержалось.
думали! Все любовь, да творчество, да душа, а где же хлеб и железо?..
обязательно иногда тоскует. Ему случилось уже тридцать пять лет.
Построенные им приборы для создания эфирного тракта молчали и подчеркивали
заблуждение Кирпичникова. Фразу Попова - "Решение просто -
электромагнитное русло" - Кирпичников всячески толковал посредством
экспериментов, но выходили одни фокусы, а эфирного пищепровода к
электронам не получалось.
Следовательно, надо заняться другим! - Тут Кирпичников прислушался к
дыханию жены и детей (была ночь и сон), закурил, прислушался к шуму
Тверской за окном и сразу зачеркнул все. - Тогда тебе надо пуститься
пешему по земле, ты гниешь на корню, инженер Кирпичников! Семья? Что ж -
жена красива, новый муж к ней сам прибежит, дети здоровы, страна богата -
прокормит и вырастит! Это единственный выход, другой - смерть на снежном
бугре у распахнутой двери: выход Фаддей Кирилловича!.. Да-с, Кирпичников,
таковы дела!
деле искренне и мучительно.
собой. - Ничего. Туннель? Чепуха: сделали бы и без меня. Крохов был
талантливее меня. Вон Матиссен - действительно работник! Машины пускает
мыслью! А я... а я обнял жизнь, жму ее, ласкаю, а никак не оплодотворю...
Будто женился человек, а сам только с виду мужчина и обманул жену...
меня расшились: простая физиологическая механика, субъективно не имеющая
страдания... Так зачем же ты страдаешь?
верфь: первое компрессорно-волновое судно строить. Знаешь эту новую
конструкцию: судно идет за счет силы волн самого океана! Проект инженера
Флювельберга.
инженером верфи, а тебя вот зову своим заместителем! Я ведь корабельщик по
образованию - справимся как-нибудь, и сам Флювельберг будет у нас! Ну как,
едем?
старое пальто, шляпу, взял мешок и ушел из дому навсегда. Он ни о чем не
сожалел и питался своей глухою тревогой. Он знал одно: устройство эфирного
тракта поможет ему опытным путем открыть эфир, как генеральное тело мира,
все из себя производящее и все в себя воспринимающее. Он тогда технически,
то есть единственно истинно, разъяснит и завоюет всю сферу вселенной и
даст себе и людям горячий ведущий смысл жизни. Это старинное дело, но
мучительны старые раны. Только людские ублюдки кричат: нет и не может быть
смысла жизни - питайся, трудись и молчи. Ну, а если мозг уже вырос и так
же страстно ищет своего пропитания, как ищет его тело? Тогда как? Тогда -
труба, выкручивайся сам, в этом мало люди помогают.
же вошел в ту эпоху, когда мозг неотложно требовал своего питания, и это
стало такой же горячей воющей жаждой, как голод желудка, как страсть пола!
великолепное существо, командующим чувством которого было интеллектуальное
сознание, и ничто иное! Наверное, так. И первым мучеником и представителем
этого существа - был Кирпичников.
забытую, заросшую забвением родину - Гробовск. Там он не был двенадцать
лет. Ясной цели у Кирпичникова не было. Он влекся тоскою своего мозга и
поисками того рефлекса, который наведет его мысль на открытие эфирного
тракта. Он питался бессмысленной надеждой обнаружить неизвестный рефлекс в
пустынном провинциальном мире.
инженером, а молодым мужичком с глухого хутора и повел беседу с соседями
на живом деревенском языке.
апокалипсическое явление, кто читал древнюю книгу - Апокалипсис. Идет
смутное столпотворение гор сырого воздуха, шуршит робкая влага в балках, в
десяти саженях движутся стены туманов, и ум пешехода волнует скучная
злость. В такую погоду, в такой стране, если ляжешь спать в деревне, может
присниться жуткий сон.
человек. Кто знает, кем он был. Бывают такие раскольники, бывают рыбаки с
верхнего Дона, бывает прочий похожий народ. Пешеход был не мужик, а,
пожалуй, парень. Он поспешал, сбивался с такта и чесал сырые худые руки. В
овраге стоял пруд, человек сполз туда по глинистому склону и попил водицы.
Это было ни к чему - в такую погоду, в сырость, в такое прохладное
октябрьское время не пьется даже бегуну. А путник пил много, со вкусом и
жадностью, будто утоляя не желудок, а смазывая и охлаждая перегретое
сердце.
ждал какую-нибудь нечаянную деревушку на своей осенней дороге.