(Прекрасная, ослепительная, но бессердечная, - определил для себя Кинни. -
Одна из тех красивых паразиток, которые наводняют - нет, это не подойдет,
но что-нибудь в этом роде - Вест-Энд). Стоунли был от нее без ума. У него
не было больших денег, но он умудрился потратить на нее больше, чем мог
позволить себе. К тому же он крепко пил. В конце концов после нескольких
ссор у нее дома произошел крупный скандал. Она ушла, оставив его одного и,
вернувшись, увидела, что он застрелился. Записку, написанную ей, она
уничтожила. Ее поместили в лечебницу для душевнобольных. Свидания с ней не
разрешались. Но Стоунли написал и второе письмо. Он отдал его швейцару и
попросил отправить. Швейцар письмо помнит, но кому оно адресовано,
сказать, не может. Предполагалось, что Стоунли присвоил казенные деньги
или совершил что-то подобное. Предполагалось также, что Стоунли, желая во
что бы то ни стало раздобыть денег, продал некоторые секреты одной
иностранной державе, на службе у которой состояла эта женщина. Однако ни
родные, ни друзья офицера по этому поводу не обмолвились ни единым словом.
Налицо был заговор молчания, вызванный чувством солидарности. Но рано или
поздно этот заговор нарушится, и Кинни должен был постараться разрушить
его в интересах "Санди курир", "Дейли трибюн" и своих собственных.
Необходимо было добиться того, чтобы родители поверили, что он сделает это
мягко и чутко, что лучше довериться ему, чем дать возможность такой
истории стать достоянием грязного и ничтожного газетчика. Себя Кинни не
считал ничтожным газетчиком и никогда не упускал возможности выругать всю
эту братию репортеров, охотившихся за скандальными историями и сенсациями,
чтобы без единой мысли о благополучии нации, без капли негодования
преподнести их с пылу-жару в воскресных выпусках. Не было сомнения, что
письмо, содержащее полный отчет о событиях, которые привели Стоунли к
самоубийству, было написано и отправлено родителям. Ред-Хаус в Хэч-Брау
владел секретом, и сегодня вечером так или иначе Кинни заполучит его. Он
не рассчитывал получить материал, годный для сенсации, но считал, что
несколько исключительных фактов дадут ему право на то оправдание, которое
ему было необходимо. Сама по себе эта маленькая трагедия была очень
неплоха - она содержала все необходимые компоненты: молодого человека
приятной наружности, таинственную красавицу, безумные ночи в ее доме,
заключительную роковую сцену, дальнейшие разоблачения и вытекающую из
всего этого мораль - лучшего и желать нечего.
царил полумрак - Кинни определил время - около шести. Он постучал по
стеклу, отделявшему кабину водителя, и машина, жалобно застонав,
остановилась. Водитель чуть опустил стекло и сунул в щель один глаз и нос.
доберемся до Норсдина, я там спрошу. Спросить никогда не мешает, правда?
было ничего, но очень скоро оказалось, что и полезного в этом было не
много. В течение последующих двадцати минут автомобиль, казалось, не
столько двигался, сколько бросал якорь возле фермеров, которые или
указывали куда-то, или скребли подбородки. Их посылали по извилистым
дорогам, и когда они добирались до конца их, то поворачивали обратно,
чтобы начать все сначала. Постоянные остановки действовали Кинни на нервы.
Он проклинал допотопный автомобиль, его водителя, всю путаницу деревенских
дорог, по которым они ехали и, в конце-концов, когда машина остановилась
на перекрестке возле закусочной, он выскочил из нее и, отмахнувшись от
шофера, пошатываясь, направился в бар. Он продрог и закоченел, и рюмка
виски была как раз вовремя. Заказав "двойную", он осведомился о Ред-Хаусе,
Хэч-Брау. Единственным человеком, кто знал, где находится Ред-Хаус, был
парень в твидовой кепке, сдвинутой на затылок.
он.
бар, пропустил еще одну "двойную" и доверился парню в кепке.
перспектива открывалась еще печальнее предыдущей, они добрались до
невысокого серого холма, который, казалось, был уже на краю света. На
вершине его стоял кирпичный куб - Ред-Хаус. Кинни сразу же решил, что для
дома будет легко найти несколько красивых фраз. Сейчас он чувствовал себя
намного лучше, намного увереннее: подействовала выпивка.
Знаешь, кто живет здесь?
трибюн" и "Санди курир".
кто-нибудь, кто отвезет меня назад в цивилизованный мир, как только я
освобожусь. Может быть, тебе придется сделать это. Подожди полчаса и, если
я не выйду, поезжай вниз в закусочную и жди там еще полчаса. Если я не
освобожусь и к тому времени, то приезжай и скажи, что приехал.
Договорились? Вот тебе фунт для начала.
человек, которого ждут неделями. Он был Хэлом Кинни. Он нес с собой глаза
и уши мира.
Стоунли. Его провели в старомодную и не очень уютную гостиную. Судя по
всему, семья в эти годы нуждалась. Слишком много старого и обветшалого. Он
решил назвать эту дыру "простым и строгим английским домом".
платье придавало вид призрака. Еще до того, как он закончил объяснение о
том, кто он и почему для нее будет лучше, если она расскажет обо всем ему,
чуткому и сочувствующему слушателю, желающему только одного - спасти
других родителей от подобных трагедий, он проницательно заключил, что она,
глубоко переживая потерю сына и не желая говорить о нем с газетчиками,
была польщена вниманием прессы и в самой глубине души жаждала говорить,
говорить и говорить о сыне. Знакомый тип.
взглянув на него тусклыми голубыми глазами. - Но это ужасно трудно...
Голос ее прервался... Ужасно трудно...
Поверьте, я вам очень сочувствую.
нам... в нашем горе...
- что даже самое малейшее вмешательство в личную жизнь, особенно в такое
вот печальное событие, крайне неприятно для меня. Мой друг, редактор
"Дейли трибюн", никогда бы не разрешил мне эту поездку, если бы он не
сознавал, так же, как сознаю и я, что она необходима в интересах общества,
в интересах отцов и матерей, где бы они ни жили, что печальная судьба
вашего сына - вся его жизнь - должна стать известной, поданная, конечно, с
соответствующим теплом и сочувствием.
миссис Стоунли таким взглядом, которым, как он полагал, следует смотреть
на убитых горем и плачущих матерей.
была нарушена громким стуком хлопнувшей двери. Послышались тяжелые шаги.
Несомненно, это был мистер Стоунли. Кинни сразу не понравился шум,
поднятый им.
глазами, в которых сейчас были не только слезы, но и страх.
приготовился к схватке.
коротко остриженные усы подчеркивали плотно сжатые губы, отчего рот его
казался жестким, медленно вошел в комнату. Внешне он выглядел обычно, но
чувствовалось, что этот человек, потеряв что-то очень дорогое, знает, что
он никогда не найдет его. Сердце Хэла Кинни было готово открыться для
него. Гарольду Вентворсу Кинни, маленькому беспокойному человечку, который
жил где-то внутри, не понравился взгляд вошедшего.
Кинни... он пришел к нам поговорить... поговорить о Хью...
и широко открыл ее.
тяжело говорить о...
Круз Андрей
Ларссон Стиг
Каменистый Артем
Суворов Виктор
Свержин Владимир
Зыков Виталий