сотворившей таких гениев.
Было объяснение и другой крайности этого опыта, -- того, что самые интересные
анекдоты "Дневника" Гонкура, неисчерпаемое развлечение одиноких вечерних часов,
отведенных чтению, рассказаны ему гостями, не вызывавшими во мне никакого
любопытства, хотя страницы "Дневника" к ним живой интерес пробуждали. Несмотря
на наивность их автора, для которого занимательность анекдотов свидетельствовала
об исключительности рассказчика, вполне вероятно, что и заурядные люди
сталкиваются в жизни, -- или же слышат рассказы об этом, -- с чем-то интересным,
и способны поведать об этом в свою очередь. Гонкур умел слушать и умел смотреть;
я на это был неспособен. Впрочем, все эти факты надо рассматривать отдельно.
Конечно, г-н де Германт не производил на меня впечатления << неподражаемого
образца юношеских граций >>, с которым моей бабушке так хотелось познакомиться и
которого она считала, благодаря "Мемуарам" г-жи де Босержан, примером
неподражаемым. Но надо помнить, что Базену тогда было семь лет, что писательница
была его теткой, а даже те мужья, которые намерены развестись через несколько
месяцев, нахваливают жен. В одном из прелестнейших стихотворений Сент-Бева
рассказывается, как перед неким фонтаном появляется девочка, увенчанная
неисчислимыми дарованиями и прелестями, зовут ее м-ль де Шанплатрг, -- должно
быть, ей тогда не исполнилось и десяти. Несмотря на почтение, которое гениальная
поэтесса, графиня де Ноайль63 испытывала к свекрови, герцогине де Ноайль,
урожденной Шанплатрг, возможно, что написанный ею портрет был бы довольно
отличен от нарисованного Сент-Бевом пятьдесят лет назад.
Сильнее, быть может, волновало существование такой прослойки общества, на
которую накладывается нечто большее, нежели простое воспоминание, сумевшее
удержать занимательный анекдот, хотя это нечто и не сможет -- как в случае
Вентейлей и Берготов -- помочь нам разобраться в их произведениях, ибо сами по
себе они это воспоминание не создавали, они разве -- к нашему сильному ( ведь мы
находили их столь заурядными ) удивлению -- на него вдохновили. Добро еще, что
гостиная, которая в музейном антураже произведет на нас впечатление величайшего,
со времен полотен Ренессанса, изящества, была гостиной смешной мещаночки, с
которой, стоя перед картиной, -- не будь я с ней знаком, -- я мечтал бы
соприкоснуться в реальности, надеясь, что она расскажет мне о самых драгоценных
секретах искусства художника, о которых его полотна мне умолчали, -- пышный
шлейф бархата и кружев которой -- часть художественного полотна, сравнимая с
лучшими полотнами Тициана. Если бы я только понимал тогда, что художник -- это
не высшая инстанция духа и ума, разборчивости в обществе, что этот человек
просто сумел стать зеркалом, сумел отразить свою жизнь, сколь бы ни была она
заурядна, -- что он сумел стать Берготом ( современники не считали, что он столь
же умен, как Сван, и столь же учен, как Бреоте ), -- а ведь с бoльшим основанием
это можно сказать о моделях художника. Когда в художнике, способном изобразить
всг, пробуждается чувство красоты, образцы элегантности и натура, в которой он
откроет столько прекрасных мотивов, будут предоставлены ему несколько более
богатыми людьми, чем он -- он найдет в их доме всг, чего нет в мастерской
непризнанного гения, продающего полотна по пятьдесят франков: гостиную с
мебелью, охваченной красным шелком, много ламп, красивых цветов, красивых
фруктов, прекрасных платьев, -- предоставлены людьми довольно незначительными,
даже если они только кажутся такими подлинно элегантным представителям общества
( и не подозревающим об их существовании ), но у которых, как раз по этой
причине, больше возможностей познакомиться с неведомым художником, оценить,
признать и покупать его полотна, -- нежели у аристократов, заказывающих
портреты, подобно папе и главам государств, у академических живописцев. Не
обнаружит ли потомство поэзию великосветского дома и прекрасных одеяний нашей
эпохи скорее в гостиной издателя Шарпантье64 кисти Ренуара, чем на портрете
принцессы де Саган или графини де Ларошфуко работы Кота или Шаплена? Художники,
познакомившие нас с неподражаемми образцами изящества, редко собирали его
элементы в самых изысканных людях эпохи, последние редко заказывают свои
портреты у безвестных носильщиков красоты, эта красота не видна им в полотнах,
-- ее заслоняет посредничество устарелого шаблона грации, блуждающего в глазах
публики подобно чисто субъективным образам, которые, как полагает больной,
действительно находятся перед ним. Однако эти мои знакомые, заурядные модели,
сверх того, вдохновляли художника, настаивали на некоторых -- восхищавших меня
-- улучшениях, и присутствие того или иного из них в картине означало не только
присутствие какого-то персонажа, но и присутствие друга, которого хотелось
вписать в свои полотна, -- всг это наводит на вопрос, не потому ли только мы
сожалеем, что упустили возможность познакомиться со всеми этими людьми, что
Бальзак вывел их в своих романах или посвятил им эти романы в знак своего
восхищения, что Сент-Бев или Бодлер написали о них свои самые красивые стихи, --
тем паче, все эти Рекамье и Помпадур казались мне небезынтересными фигурами, --
и то ли из-за врожденного недуга моего, бесившего меня тем, что я не могу
встретиться снова с недооцененными мною фигурами, то ли потому, что своим
обаянием они были обязаны лишь иллюзорной магии литературы, -- я сменил чтение,
утешая себя тем, что теперь, из-за ухудшавшегося состояния, надо разорвать связи
с обществом, отказаться от путешествий, посещения музеев, и отправился в клинику
на лечение.
Горечь мыслей о том, что я лишен литературных дарований, то возрастала, то
умалялась, но затем они уже не приходили мне на ум, и этот отрезок времени был
довольно долог, -- впрочем, я совершенно оставил мысль о сочинительстве, уехав
на лечение в далекую от Парижа клинику, где и пробыл до тех пор, пока там, в
начале 1916-го года, не стала ощутима нехватка медицинского персонала. Я
вернулся для медицинского осмотра в Париж, столь разительно отличавшийся от
того, каким он предстал в мое первое возвращение, в августе 1914-го, -- тогда я
снова вернулся в клинику. В один из первых вечеров этого второго приезда, в
1916-ом, мне захотелось услышать, что говорят о единственно волновавшем меня
предмете, войне, и после обеда я отправился к г-же Вердюрен, ибо она, заодно с
г-жой Бонтан, была одной из королев военного Парижа, наводившего на мысль об
эпохе Директории65. Девушки -- образование, словно после добавления небольшого
количества дрожжей, по виду спонтанное, -- целый день, как современницы г-жи
Тальен66, вышагивали, покрыв голову высокими цилиндрическими тюрбанами, с
гражданской ответственностью облачившись в темные, очень "военные" прямые
египетские туники поверх довольно коротких юбок; они обували сандалии,
напоминающие котурны Тальма67, или высокие гетры, напоминающие те, что носят
"наши дорогие бойцы"; это затем, говорили они, что им должно радовать глаз
бойцов, что они надели не только "струящиеся" платья, но еще и драгоценности,
напоминающие своими декоративными мотивами о войсках, -- даже если материал их
поступил не из войск и в войсках не использовался; вместо египетского орнамента,
напоминавшего о египетской компании, использовались кольца и браслеты из частей
снарядов или из пояска снаряда 75-го калибра, зажигалки из двух английских су,
на которые солдат в своем укрытии ухитрялся нанести столь прекрасную патину, что
профиль королевы Виктории68, казалось, наметан Пизанелло69; это всг потому еще,
говорили они, что они думают о бойцах постоянно, а если бойцы пали в бою, они
облачаются в траурной скорби, поясняя, что скорбь их "смешана с гордостью";
последнее-то как раз и допускало шляпку из белого английского крепа ( необычайно
изящного, "оставляющего надежду" и неодолимую уверенность в окончательном
триумфе ), а также замену былого кашемира атласом и шелковым муслином, допускало
и то, что они не забыли о жемчугах, "по-прежнему не оставив деликатности и
сдержанности, о которых бессмысленно напоминать француженкам".
Лувр, да и все музеи были закрыты, и когда в заголовке газетной статьи писали
"Сенсационная выставка", можно было с уверенностью сказать, что речь идет не о
картинах, а об одеждах, одеждах, впрочем, предназначавшихся для << этих
утонченных радостей искусства, которого парижанки слишком давно уже лишены >>.
Итак, элегантность и удовольствие обретены; элегантность, за недостатком
искусств, нуждающаяся в самооправдании, как это было в 1793-ем, когда художники,
выставлявшиеся в революционном Салоне, возглашали, что << этим аскетическим
республиканцам напрасно кажется странным тот факт, что мы посвятили себя
искусствам, когда объединенная Европа осадила территорию свободы >>. Так в
1916-ом поступали кутюрье, не без гордости художников признававшие, впрочем, что
<< поиск нового, уход от банальности, утверждение индивидуальности, подготовка
победы, открытие для послевоенных поколений новой формулы красоты -- вот
поставленная задача, преследуемая ими химера, -- в чем можно убедиться, зайдя на
выставку, удобно расположившуюся на улице ....., где затмились светлой и веселой
нотой ( со сдержанностью, конечно, приличной обстоятельствам ) печальные звуки
этой поры, казавшиеся уже было неизбежными. Уныние поры >>, воистину, << могло
бы и унять женскую энергичность, если бы нам не приходило на ум столько высоких
примеров смелости и выносливости. Так что, вспоминая о наших бойцах, мечтающих
на дне траншей об уюте и элегантных нарядах для далекой милой, оставленной у
очага, -- привнесем еще больше поиска в создание платьев, отвечающих
потребностям времени. Мода >>, правда, << живет главным образом у англичан,
главным образом у союзников; все в этом году просто без ума от платья-бочки,
веселая непринужденность которого придала девушкам маленькую забавную печать
редкой изысканности. Это будет одним из самых счастливых последствий этой
печальной войны >>, добавляет очаровательный хроникер ( мы думаем: взятие
потерянных провинций, пробуждение национального чувства ), << это будет одним из
самых счастливых последствий этой печальной войны, достигшей неплохих
результатов в плане туалета: без необдуманной роскоши, из пустяков, из ничего --
сотворена элегантность. Платью из дома моделей, выпущенному во множестве
экземпляров, в данный момент предпочитают платья, сделанные на заказ, потому что
они обнаруживают дух, вкус и индивидуальные предпочтения каждого >>.
Что до человеколюбия, то, учитывая бедствия, порожденные нашествием, количество
искалеченных, было довольно естественно, что оно становилось "еще изощренней",
оно-то и обязывало этих дам в высоких тюрбанах выходить к концу дня на "чай" у
стола для бриджа для обсуждения новостей "с фронта"; а за дверьми их ждал
автомобиль с красивым военным, болтавшим с рассыльным. Впрочем, новыми были не
только шляпки, вытянувшие лицо до размеров чудного цилиндра. Новыми были и лица.
Эти дамы в шляпках появились бог весть откуда, и они составляли цвет изысканного
общества -- одни уже шесть месяцев, вторые уже два года, третьи целых четыре.