Чтение 7–й страницы книги ~За перевалом~

9. НОЧЬ В ЛЕСУ

- Ли, а почему Ило называют "учитель"? И еще с таким пиететом. В каком смысле - учитель?

- В самом прямом: он может воспитывать детей.

- Помилуй, кто этого не может!

- О-о! В твое время так считали? Тогда все ясно...

Человек не знает своего будущего - и это, может быть, даже к лучшему. Вот Ли: неотвратимо близятся часы, когда она переживет горе и будет - прав Эоли - плакать. А сейчас ее голова лежит на плече любимого; она счастлива.

...Тогда, опустившись, они свернули крылья, шли лесными тропами, не спеша и отвлекаясь. Серо-белый венец корпуса Ило маячил над деревьями далеко впереди. Вечер был тихий и теплый, хотя темнело по-январски рано. Ли споткнулась о корень, ушибла палец. Пришлось сделать привал на продолговатом пятне мягкого мха под дубом.

В лесу стояла та глубокая тишина, которая бывает при переходе к ночи - когда земля будто сама к себе прислушивается. Шелестнули листки на ветке - и замерли. Стрекотнуло в траве насекомое - тоже стихло. В просветах между деревьями драгоценно сверкали звезды.

Ночь надвигалась темная, новолунная. Они видели только звезды да друг друга - слабо светящиеся силуэты на примятом мху. Какая-то птица со светлыми глазами и зобом утроилась на ветке над ними на ночлег.

У Берна было приподнятое настроение, впору заговорить стихами. "Вечны звезды над нами... вечен шелест листьев... вечна и ты, любовь!" Он тихо засмеялся.

- Тс-с...- Ли положила пальцы на его губы, приподнялась.- Слушай. Слышишь?

Сначала он не понял, что надо слушать. Притих, затаил дыхание - и услышал нарастающий со всех сторон шорох. Ему стало не по себе. Шорох был похож на движение множества насекомых в сухой листве, но какое-то спонтанное, крадущееся. Прошуршит - и прекратится. Справа, слева, вблизи, вдали...

- Это трава растет,- удивленно-уверенно заявила Ли.- Ну конечно! Она ведь под прошлогодними листьями. Каждый стебелек растет-растет, выпирает-выпирает, набирается сил... потом как наподдаст плечиком - и сдвинул с себя лист. Они и шуршат.

И она показала как - плечиком. Лицо ее фосфоресцировало, казалось похожим на негатив: светлые губы, мягко сияющие, будто струящие свет глаза, тепло рдеющие щеки. Когда-то Берн пугался такого - а сейчас ее лицо было для него только необычайно красивым и дорогим.

- С чего бы сейчас росла трава? Еще зима.

- Зим не бывает, только в горах и у полюсов. Уже давно весна И вообще времен года три: весна, лето, осень. Вы отстали от жизни. герр профессор!

- Не называй меня так!

- Хочу - и буду. Поговори со мной на своем старом языке, а?

- А... так из-за того ты и влюбилась в меня, как в диковинку?

- Чудачок! Я просто полюбила тебя, понимаешь? Какой ты есть. Со всем, что в тебе есть. Даже с... даже с твоей "ди люге". Ой, как ты это делаешь!

- Перестань, пожалуйста!- Берн рассердился: Ли в стремлении поддразнивать иногда заходила слишком далеко. - Во мне нет никакой "ди люге". С этим покончено. Да и тогда я так сказал не с умыслом. Понимаешь, истина для вас была бы слишком сложна, вы не поняли бы...

- Истина не бывает сложна. Это ты сам запутался.

- Нет, но понимаешь...

- Я все понимаю. Все-все-все! Гораздо больше, чем можно сказать. Вот... и вот...

Ее теплые губы коснулись его правого глаза, потом левого. Берн покорно и блаженно закрыл их. Ну конечно же, она все понимает и во всем права. Сейчас весна, волна жизни гонит из почвы траву, травинки сдвигают листья - плечиком. И Ли - как весна: бесконечно более наивная, чем он, и бесконечно более мудрая. Цельная натура, которую ИРЦ передает без поправок.

Вдруг он почувствовал какую-то перемену. Открыл глаза: девушка настороженно смотрела в глубь леса. Хотел спросить - но Ли прикрыла ему рот ладонью. Тогда и он приподнялся, повернул голову: невдалеке, не далее сотни метров, между деревьев сновали серо светящиеся сутулые фигуры с руками до колен. "Эхху?!"

Их было много - целая толпа сумеречных безобразных силуэтов. Из леса прибывали новые. Некоторые брели, переваливаясь на полусогнутых ногах, опустив руки почти до земли; другие цеплялись за ветки, опирались на невидимые дубины; третьи и вовсе, не выдержав искуса ходьбы, опускались на четвереньки.

Берн оцепенел, по спине и рукам разлился холод. "Что делать? Бежать? Догонят, уже было. Забраться на дерево? Они лазают не хуже..."

Из толпы скрюченных привидений выдвинулся один, указующе махнул. В его фигуре и движениях было что-то знакомое. "Вождь! - понял Берн.- Тот, что убивал меня.., а потом видел живого в лаборатории, спеленатый в кресле. Не приведи господи встретиться еще!" Племя дикарей поковыляло за вожаком в сторону Биоцентра. В сторону... уф! Берн облегченно расслабился.

- Они нас не заметили, они не видят в теплых лучах, прошептал он Ли.- Лежи спокойно, не бойся.

- Они идут к Биоцентру!..

Только к двоим Эоли не относился, как к объектам наблюдений: к Ило и Ли. И обоих он потерял. Да не только их - все. Рухнули замыслы, сгорели в хлорном дыму достижения. Жизнь надо начинать с нуля, имея только опыт ошибок и поражений. Опыт неудачника.

Он лежал на траве лицом вниз. Не нужен ему ни комфорт, ни звездное небо. Тошно и глядеть на звезды, далекие огненные громадины, подтверждения человеческого ничтожества.

...Но Ило, Ило! Все доказал, поставил на своем (не то, не на своем... а на чем? На страхе будущего?..) - и все же нельзя было так. Не прав он, за пределами логики не прав. Но - сделано.

(И как он покрылся в тот миг сыпью! От нервных мыслей, от чувства поражения? Вот это да! Выходит, он давно держится на самоконтроле, на биологических знаниях - гальванизирует ими дряхлеющее тело. Проще было бы омолодиться в машине-матке, в его власти... но это не для него, совестливого! Не надо, не надо о нем так - я просто злюсь.)

...И "обратное зрение" не сладилось. А какие были надежды! Восхищался своим умением использовать обстоятельства: пугнул эхху убитым Алем. Ну, вышло что-то разок... так ведь обстоятельство-то уникальное, другое подобное и через тысячу лет не появится. На таких науку не сделаешь. И в подсознании Альдобиана таким способом не проник.

...Чем он пленил Ли? Что он знает о нынешних отношениях мужчин и женщин! Не будет у них ладу, не будет.

- Потому что ты этого не хочешь? Ли поднимет, возвысит его. Она нашего времени.

- Ли еще малышка.

- В том-то и дело, что нет. В этом ошибка: я считал ее наивной, опекал. А она - сильная, сама хочет опекать и заботиться. И нашла себе Аля. Ах, Ли!..

- "Ах, Ли"! И этим ты не прав: ищешь ошибки, умствуешь там, где надо просто любить. Как она. Она не нашла Аля - она полюбила.

Эоли поднялся на локтях, поглядел влево, на коттедж Ли, потом вправо, на жилище Аля. И там, и там было темно. Они в парке? Где бы ни были, но они теперь вместе. И счастливы.

"Это черт знает что! - Он сел, обхватил колени руками.- Аль из Земной эры, кое-как доведенной до человеческих кондиций,- и счастлив, счастливый соперник: А я, зная, умея, понимая несравнимо больше, в большей степени владея возможностями этого мира,- несчастлив. Чепуха какая-то! Что же мне: опроститься: поглупеть для душевного благополучия? Да гори оно синим огнем, не надо мне такого! Пусть на мою долю выпадет побольше другого счастья творчества, счастья Ило. А звезды?.."

И он растянулся в траве успокоенный, закинул руки за голову, смежил веки. Спать. Завтра трудный день, ему отдуваться за Ило.

Эоли не знал, что в этот момент и Берн уже был несчастен.

- Они идут к Биоцентру! - повторила Ли горячим шепотом.- Надо предупредить.

Она попыталась подняться, но Берн с силой прижал ее:

- Лежи! - Он зачарованно следил за серым пятном удаляющегося во тьму стада.

- Ты что? - удивленно спросила девушка.- Нужно предупредить, там сейчас все спят! Почему у тебя дрожат руки?

- Пусть их предупредят датчики ИРЦ! - прошептал Берн.- Для чего-то ведь они натыканы везде. А мы не обойдемся, заметят... Да не поднимай ты голову! - зашипел он, наваливаясь на Ли.

Она все поняла.

- Пусти-и! - яростно вывернулась, вскочила - и светлой тенью понеслась между стволов и кустов к городку.

И раньше, чем ее силуэт затерялся в ночи, Берн осознал, что потерял Ли навсегда. И вообще все рухнуло.

...Сплоховал Альфред Берн, он же Альдобиан 42/256, ох, сплоховал! А он-то думал, что не боится смерти. Он и не боялся ее, когда, разуверившись в своей эпохе, готовил самоубийственный восемнадцатитысячелетний эксперимент; не боялся, даже хотел, когда столкнулся с обезьяноподобными и принял их за остатки человечества. А сейчас, когда обрел вторую молодость (лучше первой), любовь, счастье, захотелось - на миг, только на миг! - держаться за жизнь любой ценой. Миг, в который совершают предательства.

Исчезли серые пятна эхху и огибавшей их левой стороной Ли. Восстановилась глубокая тишина в лесу - с тем же подчеркивающим ее шорохом сухой листвы над растущей травой. А Берн сидел, опустив голову, тоскливо соображал, что делать дальше. Вернуться в городок? Там сейчас битва, свалка, погром. Чем он поможет? Да и совестно. Ох, совестно!..

Рядом блестела в свете звезд накидка Ли, а за ней у корней дуба биокрылья. Но все это теперь было ни к чему.

10. ЖУТКАЯ НОЧНАЯ ДРАМА

Великий Эхху, сжимая дубину, вышел на поляну. За спиной густо дышали сородичи. Скудного света звезд было достаточно, чтобы различить контур Большой Халупы Безволосых, выступавшей над Деревьями. В той стороне и их хижины. Сейчас они без крыльев, он знает. Ночью они спят, как все твари. Хоть и строят из себя. Они не лучше других, Безволосые. Даже у кабана на теле есть волосы, а у них... тьфу! Сейчас ночь, и они прячутся по хижинам. Ничего не подозревают, не ждут. Великий вождь едва не загыгыкал от сладкого предвкушения: как ворвутся, как будут хрустеть кости Безволосых под ударами их дубин. Они будут кричать, молить о пощаде - и не будет пощады! Будет смерть, надругательство, разрушение. Он отплатит им за все страхи, унижения, беды - прошлые и будущие. Он, Великий Эхху, докажет силой то, что они никогда не докажут своими хитростями: превосходство. Страшно докажет, уаыа! Коротким властным жестом он разделил племя: часть под водительст молодого Ди двинулась к городку правым краем поляны, остальные левым.

Запыхавшаяся Ли едва не наступила на спящего в траве Эоли. Растолкала его, выпустила пулеметной очередью:

- Племяэххудвижетсясюдауженаподходеяихобогналаоничтотозамышляют! - и только после этого перевела дыхание.

Биолог смотрел на ее светящееся - ярче обычного от разгорячившейся в беге крови - тело. Это было слишком прекрасно для сегодняшней действительности.

- А... ты мне не снишься? - спросил он. - Тогда я не буду просыпаться.

- Какое - снишься, какой сон! Через десять минут они будут здесь!

- Ага!..- Эоли, не вставая с травы, впал в глубокую задумчивость; почесал макушку.- Эхху питают к нам враждебные чувства, даже собираются напасть... замечательно! Почему? Чего им не живется спокойно, как прежде?.. Это акт самоутверждения, понимаешь! Он поднял голову.- Постой, а где Аль?

- Он... он испугался,- девушка беспомощно развела руками остался в лесу.

- Вот как! - Эоли усмехнулся.- Старая истина: кто любит ласку, тот любит себя. Надо же... храбрец!

- Ты... ты не должен так о нем, не смеешь! - гневно и горько зазвенел голосок Ли.- Это я была... такой. А он - потому что я хотела. И он... они ведь его уже убивали! Ты бы, может, тоже испугался...

- Ну-ну, извини.- Эоли поднялся на ноги, взял ее за вздрагивающие плечи. "Любит. И сейчас любит. Сама оскорблена его малодушием, а кто другой, так и слова не скажи".- Ты-то уж во всяком случае молодчина. Теперь слушай: сейчас я дам общий сигнал пробуждения, сообщу об опасных - хм! - гостях, изложу всем план действий. А ты пробеги между домиками: не спит ли кто еще в траве. И высматривай, откуда появятся эхху. Заметишь - тихо ко мне. Все, одна нога здесь, другая там!

Девушка исчезла.

- Та-ак! - Биолог удовлетворенно потер руки.- Вот теперь-то у нас получится стресс, общее возбуждение, "обратное зрение" и чтение в душах. Добро пожаловать, эхху!

Через минуту музыкальные сигналы пробудили биологов во всех домиках. Из сферодатчиков на всех смотрело удлиненное лицо Эоли.

- Внимание всем! Через несколько минут на нас нападет племя эхху. Не теряя ни секунды, одевайтесь, заряжайте свои биокрылья, снаряжайтесь под речь, которую я сейчас произнесу, и не забывайте вникать в нее... Да, это уже племя, а не стадо. Потому что эхху больше не обезьяны - люди. Все аномалии их поведения объясняются этим. Мы... точнее, наши предки, совершали подобный переход от обезьян к людям, выходили в люди, можно сказать, добрый миллион лет. Нынче время другое, темп изменений мира и развития гуманоидов в нем задает цивилизация - вот и имеем новых коллег... да-да, партнеров по жизни на Земле, а в дальнейшем, вполне возможно, и в освоении новых миров. Нас не должно смущать, что пробудившиеся достоинство и рассудок эхху выражают себя пока что по дурному: в стремлении видеть в себе подобных конкурентов и противников, которых надо повергать, обманывать, истреблять. Так было и у наших предков... да, как вы знаете, и не только в каменном веке. Будем рассматривать это наравне с агрессивностью наших подростков, капризами детей. Итак, пусть подкрадываются, пусть нападают. Запасайтесь аппаратами звукозаписи, инфракрасной съемкой, различными датчиками - и все в воздух! Ни от чего не отгонять, не отпугивать: пусть проявят себя, ломая "игрушки". Наше дело - наблюдение. Только оно!

- Эоли, почему командуешь ты? Это Ило поручил тебе операцию с эхху? Где он сам? - понеслись вопросы со сферодатчиков.

- Нет,- вздохнув, ответил биолог после паузы.- Ило нас покинул. Навсегда. Да, покинул сегодня, четыре часа назад... А насчет эхху это я сам разобрался - и решил, что так будет правильно. Все за дело!

У Гобийского Биоцентра появился новый руководитель.

Великий Эхху подбирался к крайнему домику. Так и есть, темно, тихо, все спят. Ну, сейчас!.. В эту минуту возле входа появился силуэт Безволосого. Судя по спокойным движениям, он ничего не подозревал. Вождь поднял дубинку и с боевым кличем "Эххур-рхо!", на который тотчас отозвались сородичи, опустил ее... на пустое место: в последний миг Безволосый легко взвился в воздух. Во тьме с шелестом развернулись его крылья.

Смутное беспокойство шевельнулось в мозгу вождя - но ярость и злоба вытеснили все. "Ах, так, значит, они не спят, пошли на обман, уаыа! Дурачить нас!"

Всюду появились Безволосые - летающие обманщики, трусы. Дикари выли, вращали дубинами, но никого пока не задели. Самки эхху вбегали в домики, громили и рвали там все, хватали яркие вещицы,ткани.

Безволосые вели себя странно: не защищали имущество, не падали, не бежали. Они приближались к дикарям, делали непонятные движения, отпрыгивали, убегали и улетали; некоторые взлетали к самым вершинам деревьев и оттуда бесшумно пикировали, проносились над головами нападающих. Раззадоренные эхху подпрыгивали, кидали в них дубинами; другие громили хижины, но от гулких ударов стены их не разваливались, даже не трескал

Великий Эхху с рычанием гонялся за Безволосыми, жаждал и крови. Он ничего не понимал. Вот один Летун-Нетопырь пролетел совсем близко. Вождь следил красными от .злобы глазами и, когда тот развернулся над ним, что есть силы швырнул в него дубину. Попал! Но как-то не так: Безволосый подержал дубину в руках, кинул ему обратно, полетел дальше.

И тут Великий Эхху все понял, завыл от обиды. Безволосые не нападали и не защищались - они дразнились! Потешались над ними, могучими эхху, забавлялись, не принимали их всерьез. Не принимали их всерьез, ыауыа-а-а!

Истерическое буйство охватило всех дикарей: они кидались друг на друга, прыгали, катались по траве, выли, кусались. Вой и гам стоял над поляной.

- Ли, достаточно. Включай! - звонко скомандовал Эоли.

На поляне стало светло. Послышался ровный шум. Эхху затихли, прислушались - и дружно кинулись в лес. Шум воды - все сметающей страшной стихии! А вот и первые потоки ее, длинные языки, расстилающиеся над травой. Сейчас догонит, зальет, поглотит, уаыа!

Инфракрасный луч выделил в удирающем стаде Великого Эхху. Он почувствовал черный страх, какого не испытывал даже в грозу. Опасность была неотвратимой, гибельной. Он завизжал, прикрыл голову лапами, упал, потом на четвереньках быстро-быстро пополз в сторону от сородичей. Он спасется один!

11. БЕГСТВО

Заслышав вой и визг возвращающегося племени, Берн выломил дубину - для самозащиты. Но когда звуки приблизились, его нервы не выдержали. Профессор помчал на молодых ногах в глубину темного леса. По полуголому телу, по лицу и рукам встречные ветви размазывали росу, лепили на кожу листья. Между ног панически фурхнула птица. Опомнился Берн на полянке, когда вопли эхху утихли в стороне.

И тогда он, стоя в обнимку с деревом, успокаивая колотящееся сердце, понял: дикари сами спасались! Лицу стало так жарко, что тепловой свет от него озарил изломы на коре дерева. "Трус!.. Лжец, предатель и трус". Берн ткнулся лбом в ствол: что теперь делать, как жить?

...А он еще считал себя ровней им, самообольщался успехом консультаций, любовной победой, биджевым фондом. Все было гладко в комфортных условиях - а как только они посуровели, сразу обнаружилось, что и трансплантанта мало, и обновленного тела мало, что побуждения и поступки, естественные для них, для него - хождение по тонкой проволоке. И сорвался с первых шагов. Чего теперь стоят его "приобретения"!

Если он вернется, никто его не упрекнет. Старательно не подадут вида - как тогда, после вранья на всю планету. Что с него в конце концов возьмешь: он ведь из Земной эры, а возможности машины-матки не безграничны, психику она не изменит... Ах, как было бы хорошо, если бы по возвращении кто-нибудь (Ило, например) отчитал его. Или пусть бы неделю в Биоцентре расспрашивали с подначкой, прохаживались на его счет. Это было бы просто здорово, значило бы, что его признали своим. Они ведь не спускают друг другу и куда более скромных проступков.

Но этого не будет. И Ли внушат, что она не должна сердиться на него, потому что... и так далее; и она даже обрадованно всплеснет ладонями: "Ой, я так беспокоилась!"

Но постепенно и она, и другие отдалятся от него. Станут избегать молчаливо понятую неисцелимую второсортность человека, который в трудную минуту может подвести,

Нет. Он не вернется - за опекой, за подачками. Что произошло, то произошло. Но куда идти? "А если снова нарвусь на эхху? Или на зверей? - Берн стиснул зубы.- Ну-и пусть растерзают, так мне и надо! Вперед, куда глаза глядят - только не обратно".

И он быстрым шагом двинулся по прогалине. Было прохладно. Шелестела трава под ногами. Вверху пылали звезды и огни Космосстроя.

Прогалина сошла на нет. Берн брел напрямик, продирался сквозь частый кустарник, даже если и замечал, что можно обойти,- чтобы хоть так отвлечься от мрачных мыслей. Но постепенно хлеставшие и царапавшие ветки пробудили в нем злость.

Ну, разве он виноват? Ведь только и того, что по разику солгал, струсил, предал - в дозах самых микроскопических, в его время никто и внимания бы не обратил! Так почему в этом мире он отщепенец, почему изгоняет себя? Не потому что он так уж плох - это они, черт бы их побрал, они все... строят из себя!

Слева что-то неярко засветилось. Берн шарахнулся за дерево, защитно поднял дубину. Пригляделся: сферодатчик ИРЦ на увитой плющем ножке. Датчик опознал человека, подал сигнал: находящемуся в такое время в лесу могла понадобится связь, информация, помощь.

Но Берн только представил, каким его запечатлеет сейчас для общего удовольствия ИРЦ: в растерзанном виде, расстроенных чувствах и склочных мыслях - и от этого, от напрасного испуга взъярился окончательно:

- Наставили кристаллических соглядатаев - подсматривать, подслушивать... У, сгинь, треклятый! - И от всей души опустил на шар дубину.

В датчике пробежала огненная трещина. Он погас.

Не полегчало. Профессор рассчитывал, что звонко во все стороны брызнут осколки.

...Его занесло совсем в чащобу: кустарник, оплетенные лианами деревья, бурелом и корни под ногами. Берн продирался из последних сил. Помрачившемуся сознанию пригрезилось: вот он преодолеет все и выберется из леса... прямо в нормальную расчудесную жизнь XX века. Вон то тлеющее над деревьями зарево впереди - от огоньков спящей деревни или от фонарей окраинной улицы какого-то города. И он пойдет по этой улице: среди нормальных домов, оград, магазинов с прикрытыми жалюзи витринами, встретит запоздалых прохожих. Пусть даже пьяных, хрипло исполняющих "Jch hatte einen Kameraden" ["Был у меня товарищ" (нем.).] - песню, от которой его всегда передергивало. Ей-богу, он кинется им на шею!

И ему страстно, чуть не до слез захотелось обратно - в то время, где он был "о, герр профессор!", "многоуважаемый коллега", "наш известный биофизик д-р Берн", был в первом ряду жизни, а не за ее последним рядом. "Не надо мне ни ста лет вашей жизни, ни молодости этой, ни инфразрения - ничего!" Берну представилось: он возвращается вечером из университета в свой особняк в пригороде, медленно ведет черный "оппель" по тихой улице, кивает ракланивающимся, очень уважающим его соседям; поднимается наверх, включает настольную лампу в кабинете; служанка Марта приносит почту, вечерние газеты, бутылку темного пива...

А то, что он пережил здесь, пусть окажется сном захватывающе интересным, прекрасным сном. Было великолепно и радостно его увидеть, приятно будет вспоминать... Приятно будет по-прежнему часок-другой в неделю осознавать несовершенства и заблуждения современников, прикидывать, как их можно преодолеть, мечтать о времени, когда это случится и как тогда будет хорошо... И тем подниматься над людьми, которые размышляют о таких предметах раз в месяц, а то и реже... Приятно будет и беседовать о таких возвышающих душу проблемах и перспективах с близкими по взглядам знакомыми, переживать благостное созвучие душ... Но жить в таком времени, жить постоянно - слуга покорный!

Впереди над черными деревьями все шире разливалось молочно-серое зарево. У профессора гулко забилось сердце: вот оно, вот!.. Он выбежал из леса.

Перед ним развернулось в обе стороны полотно нагревающейся за день и люминесцирующей от избытка энергии фотодороги. По ней с тонким пением моторчиков пробегали освещенные снизу автоматические вагончики.

Дорога выходила из леса и уносилась в степь.

Она сияла, как река в лунную ночь.

12. ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ ПОЛУФИНАЛ

Ило встретил восход солнца позже товарищей по Биоцентру. За ночь он пролетел и проехал более тысячи километров на юго-запад - и еще чувствовал в себе силы.

Подлетая к большому озеру, один край которого был обрамлен хвойным лесом, а на другом среди пестрого от скоплений горных маков в траве - луга высились в окружении коттеджей покатые стены буддийского монастыря (ныне самого приметного и экзотического здания интерната), он издали услышал щебечущий шум. Вблизи он понял его происхождение: здесь хозяйничала, пела, ссорилась, играла в индейцев и во множество иных игр, загорала, училась летать, лазать по деревьям, кувыркалась в траве, купалась и исполняла еще тысячи важных дел детвора. Республика Малышовка. Воспитатели присматривали за всеми с верхних этажей, иные парили над лугом и озером, возились с детьми. Вид у них был довольно замороченный.

Ило ждали. Общий гомон прекратился, тысячи глаз смотрели, как он спланирует и сядет на площадку у озера. Пока он снимал крылья, к нему раньше воспитателей приблизился один - в выцветших, почти не выделяющихся на загорелом теле шортах. Светло-рыжие волосы над крутым лбом и около шеи слиплись в косички от неумеренного купанья, короткий нос слегка лупился, губы были сложены властно. "Заводила",- подумал биолог.

Мальчишка остановился в трех шагах, заложил руки за спину, расставил ноги, посмотрел снизу вверх, но будто и не снизу:

- Это ты, что ли, будешь нашим Дедом?

- Могу и вашим, а что? - Ило чувствовал себя неловко под пристальным оценивающим взглядом.

- Назовись.

Ило назвался полным именем.

- О-о...- после короткой паузы, расшифровав все в уме, сказало дитя,- ничего! Это нам подходит. А то присылают... какие в прошлом веке родились и дальше Космосстроя не бывали! - Малыш протянул руку: - Эри 7. Пойдем, я тебя познакомлю с нашими. У нас своя команда "орлов". "Орлы из инкубатора", ничего, а? Только девчонок не возьмем, ладно?

Биолог осторожно пожал шершавую ладошку, отпустил.

- Это почему?

- Да ну, с ними одни хлопоты: хнычут, кокетничают, ябедничают. А то еще это... влюбляются.

"Эге,- подумал Ило,- взрослые за значительные дела в мире взрослых почтили меня званием учителя. Но похоже, что экзамен на учителя я держу сейчас".

- Ну что ж,- раздумчиво сказал он,- может, и в самом деле не возьмем... Но тогда и приверед не возьмем, согласен?

- Каких это? - насторожился Эри.

- Да таких, знаешь... которым все не так да не этак, не по ним: те плачут, те влюбляются, те не рыжего цвета... В каком мире эти люди собираются жить, ты не знаешь?

- Хм...- Мальчишка опустил голову, поковырял босой ногой землю, поднял на Ило чудесные диковатые глаза.- Намек понят. Тебе, я гляжу, палец в рот не клади!

- Хочешь попробовать? - Ило присел, хищно раскрыл рот.

Малыш со смехом спрятал руки за спину.

Через минуту они уже были друзьями. Эри за руку повел нового Деда к "орлам из инкубатора".

...И впервые за прошедшие сутки незримая рука, стискивавшая все внутри настолько, что не давала глубоко вздохнуть, расслабилась. Ило очень хотел оказаться нужным Эри и другим детишкам; они-то уж, во всяком случае, были ему необходимы.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

НА ПЛАНЕТЕ АМиБ

1. СООБЩЕНИЕ ИРЦ

Чрезвычайное Общепланетное Общесолнечное

Внимание! Через шестьдесят минут начинается передача мнемонического (по способу "обратного зрения") отчета двух участников Девятнадцатой звездной экспедиции Эриданоя 35/70 и Алимоксены 33/65 о Контакте с разумными существами в планетной системе Альтаира. Трансляция через каждый четвертый сферодатчик. Для уменьшения перегрузки информационной сети рекомендуется в вечерних и ночных областях Земли подогнать в места скопления людей "лапуты" и использовать их днища как экраны для проекторов массовой информации. Внимание! Через пятьдесят восемь минут начинается передача мнемонического отчета..."

Арно как раз и находился в месте большого скопления людей - на южном берегу Гондваны, где просела часть кораллового кряжа и собрались добровольцы-ремонтники.

Он работал в отряде глубинников, обследовал фундаментные опоры края материка; в дело включился недавно; его еще мало кто знал здесь.

Глубинники, товарищи Арно, и ремонтники-проектировщики, услышав оповещение ИРЦ, враз поднялись на вертолетах - догонять недавно проплывшую над этим местом "лапуту", пока ее не перехватили другие. Догнав, прибуксировали и сейчас чалили у берега канатами к столбам и деревьям, выравнивали, чтобы на трехсотметровой высоте над проектором получился экран.

Короткий в высоких южных широтах день кончался. Сейчас на материках и островках уходящей в ночь части планеты люди делали то же, что и здесь; не столько внимая призыву ИРЦ не перегружать его информационную сеть, а из иных, чисто человеческих побуждений. Для восприятия такого события, такой информации самым подходящим экраном, конечно же, было днище летающего острова в ночи среди звезд, самым подходящим голосом - звучание массового транслятора, подходящей компанией - большая толпа, в коей легче сопереживать. Как и здесь, на берегу Моря Содружества, люди располагались под днищами туч-экранов - кто в шезлонгах, кто на траве или теплом песке, в гамаках, на скатах крыш - устраивались поудобней, примеривались смотреть ввысь. Проекторы давали на днища "лапут" тестовые изображения сто на сто метров.

Арно же, услышав оповещение ИРЦ, почувствовал, напротив, желание уединиться. Ноги сами понесли его в сумеречную долину, к травянистому холму, оттуда днище "лапуты" смотрелось тоже неплохо. Он был растерян и ошеломлен, как еще никогда в жизни. Для всех людей предстоящее сообщение было сенсационно-интересным; для него оно, сверх того, было страшным.

Там, на Одиннадцатой планете Альтаира, были разумные существа. Дан и Ксена установили с ними Контакт. А он, не разобравшись, ничего даже не заподозрив, поспешил увезти полубезумную Ксену и останки Дана. И все, и только. Упустил самое важное, цель звездных усилий человечества! Проступок, за который он осужден на несамостоятельность, в сравнении с этим выглядел детской шалостью.

Сейчас его имя в среде астронавтов окружено молчаливым сочувствием: каждый мог бы так погореть. Но теперь... ни молчания, ни сочувствия не жди: позор на веки веков. Командир звездной экспедиции, который проморгал Контакт!