Чтение 7–й страницы книги ~Слепой Орфей~

"Откуда узнал? - подумал Ругай. - Сквозь затворы видит?"

- Гноить не люблю, - сказал с усмешкой. Сторож довольно громко хмыкнул. Ругай многозначительно глянул на него, заметил:

- Я лучше батожком согрею!

Сторож сделал вид, что не ему сказано, но заторопился, рванул, крякнув, и засов стронулся.

- Погодь, - остановил колдун, когда Ругай вознамерился отворить дверь. - Дай-ко я послушаю.

Княжий слуга тут же отступил. Ему там, за дверьми, медом не намазано.

Изнутри не доносилось ни звука, однако ведун чуял сторожкое внимание взятого под замок. И еще - голод. Ведун даже подивился: ничего, кроме голода, не было в чудище, зато уж голод такой, что у ведуна зазвенело в ушах.

- Ну, чё он? - нетерпеливо спросил сторож. И схлопотал затрещину от Ругая.

- Жрать хочет, - пробормотал колдун.

- Так не берет же снедь! - удивился Ругай. Ведьмак тихонечко засмеялся, и от смеха этого у обоих воинов холод пополз по хребтам.

- Он нашего не ест, - ответил колдун. - Слабый он покуда, равно что дитя. Иначе б вам его не обратать. А для силы да росту ему живот5 человечий надобен.

- Чей? - сиплым шепотом спросил, не удержался, сторож.

- Да хоть твой, хоть мой, хоть чей... Тихо!

Ведун опять тайным глазом коснулся чудища.

Не-ет, то не лешак, не иная привычная нечисть, что ему, ведуну, ране попадалась. Рядом с этим мохноногий лешак - что мужик рядом с княжьим воем, брани смолоду выученным. Не пособи ведуну Даритель, стал бы он, ведун, снедью для кромешника. Жило в чудище несообразное: алчная, огненная, нечеловечья жизнь и хитрый человечий разум. Незнам.

Ведун все глубже окунался в суть чудища, но даже его изворотливый многознающий ум блуждал, как дитя в тумане. Дважды Незнам пытал и его самого, но ведун ограждался заветным словом, и Незнам сразу отставал. А Алчный никак не препятствовал. Боялся ведун. Спроста ли Алчный допустил его в себя? Может, заманивает? Ну, пущай! Не впервой - Силой против Силы! Да и огненная жизнь - не внове. Смущал ум-разум, Незнам, запрятавшийся в середке за надесятью крепкими препонами.

Ведун шел, как в Сумраке, откидывал шкуры-завесы, ждал - вот за новой - Незнам! Но то были лишь дымные голодные вихри да высосанные клоки чужих жизней. Сколь же он их взял?

Ругай потрогал ведьмака за плечо. Тот даже не шелохнулся. Оцепенел.

Выдернув из держалки факел, княжий слуга поднес пламя так близко к ведьмаковой роже, что запахло жареным волосом. Колдун очнулся. Закатившиеся глаза вывернулись обратно, внимательно оглядели пламя, затем ведьмак слегка отодвинулся.

- Ну спугал ты меня! - с облегчением произнес Ругай. - Смотреть-то будешь?

- Посмотрел уж, - буркнул ведьмак. - Да не доглядел. Зря ты меня позвал...

- Извиняй, - повинился княжий слуга. Но колдун продолжал, не слушая:

- ... а, мабыть, и не зря... - уставил на воина холодные свои глаза. - Почуял что? Что?

- Что? - повторил Ругай и невольно попятился от ведьмака - такая властная сила изошла от того.

- Что почуял, допрежь как позвал меня?

Ругай нахмурил лоб, вспоминая... и вспомнил!

- А! - обрадовался. - Верно говоришь, как бы шепнул мне кто: глянь-ко на этого, на тебя значит!

Обрадованный княжий слуга даже хлопнул ведьмака по спине мозолистой лапой:

- А ты дело знаешь!

"Дурак", - подумал ведун, покосился на отпертую дверь, сунул руку за пазуху, потрогал схороненный нож за гладкую костяную рукоять.

"А вот войду сейчас к нему, да этого, - взгляд на болтливого сторожа, - подсуну. Хоть и знает про меня, а все равно Алчный ближнего схватит. Голоден сильно. Схватит, а тут я и спроворю".

Подумал и отверг сразу. Не оттого, ясно, что сторожа пожалел. Причаровал ведуна Алчный. И Незнам тоже. Было в них нечто важное, что нельзя вот так взять и сгубить.

"Дарителю не понравится, - подумал. - И пусть". Спросил:

- Когда господин твой будет?

- Четыре дня, я ж тебе говорил. "Того довольно".

И вслух:

- Нелегка задача. Но... сдюжу. Пошли наверх, что ли? Деньги у тебя там?

Уже наверху, в покоях, глядя, как Ругай пересыпает серебро, ведун вдруг подумал:

"А ведь не надобны они мне... ежели сладится. Что мне тогда деньги?"

Однако ж взял толстенький мешочек, сунул под рубаху, распорядился:

- Буду через три дни. Урода не кормить, не поить, в дверку не зырить, никого не подпускать! Не то... сам знаешь!

- Знаю, - кивнул Ругай.

"А мерзкий человечишка, - подумал княжий слуга, проводив взглядом сутулую спину. - Хоть бы слово доброе на прощанье сказал..."

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Разорванное существо Морри терзал голод. И страх.

Лишившись большей части себя, лишившись привычного тела, способностей, растеряв большую часть силы во время бесплодной борьбы с человеком, Морри тяжко страдал. Сейчас он был подобен изгнанному из дворца могучему владыке, лишенному слуг, воинов, оружия, даже крепости тренированных мышц. Нищий, довольствующийся крохами, тем, что могли дать деревья, земля, звезды. Леопард, вынужденный жрать траву. Да, Морри все еще оставался одним из немногих, способных исторгнуть, вырвать жизнь из цитадели физического тела. Но добыть - мало. Надо удержать. А здесь, в человеческом поселке, так и кишат пожиратели падали. Не в их власти отнять жизнь, но вот отнять отнятое они могут. Прежнему Морри ничего не стоило держать в отдалении скопища стервятников. Прежний Морри брезгливо сторонился мелких пожирателей, паразитов человеческой массы. Он почти забыл о том, как их много. Или их действительно стало больше с тех пор, как Морри последний раз подходил к людским жилищам? Плохо, очень плохо. А еще хуже то, что Морри-алчущего невозможно увести от поселка. И от дома, где лежат останки... и большая часть накопленного за века вольной жизни.

А вокруг ходила Пища, и Морри-разуму было очень трудно сдерживать свою вторую половину. Морри знал: если алчец схватит Пищу, то будет драться за нее хоть со всем бестелесным миром. Драться, даже если это приведет к разрыву Единства, к Рассеянию.

Поэтому Морри-разум старался держаться поближе к Дому.

Огражденный силой хозяина, Дом недоступен для мелких хищников, но благодаря двойственности Морри эта ограда ему не помеха. Вот только два человека, затаившиеся внутри, - очень опасная добыча. Даже Морри-алчущий испытывал страх перед теми, кто доказал свою силу. Нет, никакой голод не заставит Морри напасть на этих по собственной воле.

Морри кружил около Дома, замкнув себя внутри нового неуклюжего тела, запрятав его прежнего хозяина в сплошной кокон. Эта жизнь - резерв. То, что понадобится для последнего броска. Больше у Морри ничего нет.

Двое уехали, но Морри не рискнул проникнуть в Дом. И так невероятно трудно скрывать свое присутствие от нечеловечески чуткого человечка. Морри зарылся в кучу старой листвы на заднем дворе, приник к сырой земле и ждал... Ждал...

И вот двое вернулись. И привезли с собой третью, женщину. Морри возликовал. Хотя что тут удивительного? Мужчинам необходима женщина. Так было всегда.

Морри с нетерпением дождался сумерек. Будь у него прежнее тело, он мог бы без труда проникнуть сквозь эти бревенчатые стены. Но и теперь попасть внутрь - не проблема. В каждой комнате есть окно. Оставалось надеяться, что женщина на какое-то время останется одна - Морри совсем не хотелось сталкиваться с мужчинами до тех пор, пока не вернулась прежняя сила.

Морри стряхнул с себя листья, выпрямился и втянул влажный воздух расширившимися ноздрями. Ветер принес запахи дыма и человеческой пищи, запахи животных и навоза, распиленной древесины и сырого железа. Громкие и неприятные запахи. Длинными легкими прыжками Морри пересек двор и вскарабкался на высокую самоуверенную сосну в двадцати шагах от Дома. Отсюда он очень осторожно прощупал происходящее за стенами. Удачно, что Дом не сложен из камня. Дерево, даже мертвое дерево, совершенно прозрачно для Морри. Главное, чтобы человечек не учуял...

Женщина была одна. В комнате на втором этаже, притом что оба мужчины оставались на первом. Удачно!

Точным броском Морри перебросил себя с сосны на старую березу, росшую у самой стены. Упругий прыжок, которому позавидовала бы белка. Дерево отозвалось шепотом вялых осенних листьев. Береза была больна. Человеку следовало убить ее раньше, чем она падет. Но человек не успеет. Потому что еще раньше Морри убьет человека.

Длинная ветка подбиралась к самому окну. Морри приник к белой гладкой коре, Морри смотрел на женщину...

О!.. Женщина - из прекраснейших. Новое тело Морри пришло в возбуждение, отозвавшись на природный зов. Это тело еще могло вкусить животных радостей. Но в еще большее возбуждение пришел Алчущий. Женщина сияла, как полная луна!

Морри подполз ближе, с удовольствием заметив, что новое тело повинуется чуть лучше. Обращение шло постоянно.

Штора на окне задернута, но что для Морри - штора? Он видел женщину так же ясно, как сокол в солнечный полдень видит играющего в траве лисенка.

Обнаженная, женщина сидела на ковре, сомкнув колени, опустив на пятки мягкие ягодицы. Морри ощущал, как поднимается Сила по прямой спине женщины, видел, как чуть заметно подрагивают ее груди и живот. Но лицо женщины, ее прекрасное зовущее лицо с глазами, сияющими под опущенными веками, оставалось в неподвижности. В ожидании...

Морри знал, что она делает, знал, чего она ждет. Он видел живое облако Силы, густеющее над женщиной. Неимоверным усилием Морри-разум сдерживал Алчущего. Он хотел, чтобы женщина достигла пика. Тогда и только тогда Морри соединится с ней древнейшим из таинств. Никто не сможет помешать. Мужчины внизу? Теперь они казались крохотными и совершенно ничтожными. Сама женщина? Она не сможет... Она не захочет сопротивляться!

Морри излучал желание, такое неистовое желание, какому никто из смертных не мог бы противиться. Новое тело неистовствовало: пот тек ручьями, сердце билось с неимоверной скоростью, слюна точилась между стучащими зубами. Морри забыл об осторожности. Морри-разум сделал последнее титаническое усилие, но Алчущий смел его своей неистовой жаждой. Оттолкнувшись от ветки руками и ногами одновременно, Морри ринулся вперед, вышиб раму и в звоне сыплющегося стекла ворвался в комнату...

- Кир! - закричал Стежень, вскочив на ноги. - Кир, он здесь!

И через миг, словно в ответ на его возглас, сверху донесся звон разбитого стекла.

- Ленка! - закричал Глеб и, всего лишь на шаг опередив Кирилла, рванулся к лестнице...

И тут в них вонзился Звук!

Нечеловеческий, нестерпимый, невероятный визг заставил их скорчиться, упасть на колени, зажимая ладонями уши, теряя дыхание от нестерпимой боли...

Игоев пришел в себя первым. И успел остановить Глеба, который на автопилоте, еще не оклемавшись, попытался рвануть вверх по винтовой лестнице.

- Топор, - сказал он.

Глеб посмотрел на него невидящим взглядом, потом резко кивнул и, обогнув лестницу, бросился в прихожую. Вернулся через несколько секунд, с топором. И слегка очухавшийся, Игоев приложил палец к губам.

Шаги наверху. Тихие, но достаточно явственные.

- Это не он, - прошептал Глеб. - Я его не чувствую.

- Как и раньше, - заметил Кирилл, и Стежень судорожно вздохнул. Да уж, прохлопал...

- Аленка? - негромко окликнул Кирилл. Шорох шагов на мгновение смолк... и возобновился.

- Я иду, - донеслось сверху, и мужчины вздохнули с облегчением.

Женщина спустилась вниз, на ходу застегивая халат. Глеб впился в нее взглядом... и окончательно убедился: Морри не причинил ей вреда. Кир прав: эта женщина - крепенький орешек.

Лена прошла мимо Стежня, задев его полой халата, обдав волной незнакомого будоражащего запаха. Глебу показалось: ладонь женщины коснулась его лица. Роскошная иллюзия! Стежень быстро обернулся: Кирилл улыбался одними глазами. Стежень покачал головой и тоже прошел в гостиную.

Елена уселась в кресло, закинула ногу за ногу.

- Ваш дружок меня навестил, - сообщила она с ехидной улыбочкой.

И замолчала.

Игоев обошел Глеба, прислонился к стене, скрестив на груди могучие руки. Взгляд его был безмятежен. Стежень почувствовал себя школяром, не разбирающимся в предмете.

- И что дальше? - сухо спросил он.

- Душка его приревновала. И отбрила. Слышали, как верещал?

- Душка?

- Вас познакомить? - Рука Елены нырнула под халат.

Стежень наклонился, чтобы лучше разглядеть то, что она достала. Это оказался кулон на шнуре: вырезанный из прозрачного материала стеклянный череп. Глеб невольно, по мужской привычке, скосил глаза вниз, за разошедшиеся края халата... и тут же выпрямился. Ленкина игра могла бы его развлечь... Но не в столь неподходящее время.

- Будет удобнее, если ты его снимешь, - произнес Глеб.

- Напротив! - возразила женщина. - Если я ее сниму, всем нам станет очень неудобно!

Кирилл отлепился от стены, подошел, вынул кулон из пальцев хозяйки и поставил на просторную ладонь.

Точно череп. Небольшой, примерно с фалангу большого пальца, с идеальной точностью вырезанный из цельного кристалла горного хрусталя. Изумительная работа: крохотные зубки, очертания глазниц, носовые отверстия скопированы с потрясающей достоверностью. К тому же череп оказался полым!

Кирилл постучал ногтем по прозрачному темени.

- Без фамильярностей! - предупредила Лена. - Хочешь, чтобы Душка обиделась?

- Череп предположительно женский, - тоном специалиста сообщил Глеб. - Правильных пропорций.

Три еле заметные зубчатые линии расходились под равными углами от выпуклого темени. Крохотная корона огибала череп повыше впалых висков. У короны имелись подобия "ушек", сквозь которые и был продет волосяной канатик.

Стежень потрогал шнур: странно, шерсть незнакомая.

- Чья? - спросил он.

- Обезьяна. Налюбовались? А теперь я вам кое-что покажу. Глебушка, найди мне зажигалку.

Взяв череп двумя пальцами, Елена поднесла снизу желтый язычок пламени... и впадины глазниц вспыхнули. Да так ярко, что Стежень невольно прищурился.

- Крепко! - произнес он с восхищением. - Можно потрогать?

- Потрогай, - улыбнулась Елена. - Душка не против, ты ей нравишься.

Глеб положил кулон в центр ладони, как только что - Кирилл... и поспешно вернул хозяйке.

- Ох и штучка! - пробормотал он, встряхивая кистью.

- Дух Зла, - нежным голосом сообщила Елена. - Душка! Не беспокойся, Глебушка, она безвредна... для моих друзей.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Глеб Стежень

Истекал третий час ночи, но спать не хотелось. Ни мне, ни Киру. Ленка сидела наверху тихо как мышка. Но сдается мне, тоже бодрствовала.

- Итак, - резюмировал я плоды двухчасовой беседы, - ничем существенным мы похвастаться не можем.

- Будем думать, - флегматично отозвался Кир, покачал бокал с темной влагой, той самой, в которой соединились вода и огонь, понюхал деликатно и пригубил. - Алкоголь - великая сила, - изрек он. - Если - с умом!

Алкоголь, блин! Можно подумать, он не мартель цедит, а паленую водку. Хотя, надо отметить, это его мартель, а не мой.

Снаружи заурчал мотор. Заурчал и умолк. Надеюсь, не к нам... Нет, все-таки к нам.

- Кир, - сказал я, - у нас гости.

- Люди? - спросил он с прежним флегматичным видом.

- Люди. Полуночники.

- Ты им льстишь. - Кирилл кивнул на часы.

Позвонили.

- К бесу! - сердито сказал я. - Все ушли на фронт.

Звонок не унимался.

- К бесу всех! - повторил я.

Звонили, я бы сказал, с остервенением. Если начнут ногами в дверь лупить - выйду и ноги выдерну. Слово!

- Может, откроешь? - проговорил Кир. - А то ведь Аленку разбудят.

- Думаешь, она спит?

- Тебе виднее. Ты же у нас экс-тра-сенс! - сочно так, по слогам. Издевается, буйвол бородатый.

- Открой, если хочешь, - говорю. - Только имей в виду: они нас не любят.

Звонок верещал не переставая.

Кирилл поднялся, вразвалочку направился в прихожую.

- Прикрой, - бросил мне. - Если власти - сам разберусь, нет...

- Понял, - перебил я и двинулся следом. Звонок смолк, как только лязгнул засов. Кирилл распахнул дверь и посторонился:

- Глеб Игоревич, это к тебе.

Вне всяких сомнений! Кисти рук у меня как-то сразу отяжелели. А в ногах, наоборот, появилась приятная легкость.

Трое. Два мордоворота и "джентльмен". Мордовороты: сто девяносто на девяносто, глаза-дырочки, походка враскорячку, цепки-гайки. "Джентльмен": тертый, бритый, волевой. Загар, прическа, пиджачок клубный - как влитой, лучших кровей.

Тоже при золоте, но уже не весовом, антикварном. Новый русский герой. Вот только глаза с недобрым прищуром - атрибут, как выражаются в американском кино, "плохого парня".

- Прошу, - я сделал жест в сторону гостиной. Никакой подвижки. Мордовороты явно предпочитали оказаться за моей спиной, а "джентльмен" не хотел опережать мордоворотов. Ладно, пойдем первыми. Моя спина тоже кое-чего стоит.

Кирилла мордовороты явно в расчет не принимали. Мешок. Большой кусок мяса. К таким реальные бойцы относятся с подчеркнутым пренебрежением... если "мешок" не является хозяином.

Напрыгивать на меня сзади не стали, вошли, расположились: Кирилл - в своем любимом кресле, "джентльмен" - в соседнем, бодигарды - на своих двоих, взяв (как полагали) меня под контроль.

- Ну? - осведомился я как можно недружелюбнее.

- Где моя жена? - спросил "джентльмен". Вернее, так: "Где? Моя? Жена?"

- Жена? - поначалу я искренне удивился, решил, что он имеет в виду Ленку. Но через полсекунды допер и с трудом удержал лицо. Потому что правдивый ответ: "Твоя жена в холодильнике, куда я ее положил, чтобы не протухла, пока..." - и так далее. Правдивый ответ, но неправильный.

- Я чужим женам не сторож! - заявил я нагло.

- Ты, бля... - начал один из мордоворотов, но "джентльмен" остановил его небрежным жестом.

- Она здесь, Стежень!

"Гляди-ка, даже фамилию на табличке удосужился прочесть!"

- Дурачка строить не надо! - заявил мой светский гость. - Я этого не люблю. Если ты купил мусорков, считай, зря деньги выбросил. Мои пацаны шмонают не хуже, а я не какой-то дренов следак. Я спрашиваю - мне отвечают. Которые поумнее - сами, которые поглупее - с яйцами в дверях или с гвоздем в ухе. Я понятно говорю?

- Вполне, - выдал ему свою самую дружелюбную ухмылку. - Пацаны твои - пусть лопатники свои шмонают. У меня они найдут только... неприятности. Я понятно говорю?