АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
— Да, святой отец.
— Тогда понятно... Я отец Шкред, сын мой.
— Отец Шкред, — сказал я, — я всего лишь проехал через город, и душа моя уязвлена стала. Что с церковью? В таком городе должна видеться издалека! Почему выстроили такую... крохотульку?
Он ответил грустно:
— Строили первые поселенцы.
— И что?
— Их было сорок человек, — объяснил он. — Им вполне хватало.
Его глаза цепко и настороженно всматривались в меня, такого непривычного прихожанина, на определенном этапе в церковь начинают ходить не рыцари, а убогие старушки, нищие и юродивые.
Чтобы ему не мешать, я бросил взгляд на своды и стены. Да, для сорока еще как хватало. Даже больше чем. Строили с расчетом, чтобы хватило и детям. Может быть, даже внукам, хотя тем уже будет тесновато. Но вряд ли могли тогда предположить, что народу нахлынет масса... хотя и предположив такое, вряд ли стали бы строить Кельнский собор. В конце концов, большой и красивый храм должен строить большой город. Сам строить, а не прожирать накопления предыдущего поколения.
Помещение церкви — просто одна четырехугольная комната. В дальнем углу отгороженная кабинка для исповедальни, в стенах справа и слева неглубокие ниши, В них каменные фигуры святых: один с воздетым над головой крестом, у второго крест в опущенной руке, и держит его так, словно встречает врага направленным в его сторону острием меча.
— Сын мой, — произнес отец Шкред наконец с непонятной осторожностью, — твоя душа уязвлена видом церкви или... города?
— А что с городом? — удивился я. — Город цветет и пахнет!
— Чем пахнет? — спросил он грустно. — Гнилью и запустением душ. Но это замечается не сразу.
— Запустение? — переспросил я. — Да жизнь бьет ключом! И не всегда — по голове.
— Да, — согласился он, — такая жизнь бьет по душе.
— Но души вы спасаете? — Священник развел руками.
— Что я могу сделать? Даже души спасать в таком городе... почти непосильно. Я делаю что могу, но человек слаб, а против таких мощных соблазнов, что поселились в городе, устоять трудно. Когда-то это был чистый спокойный город, а сейчас на каждой улице по две-три пивных, на каждом углу — притон, дьявольский вертеп с продажными девками! Когда всё начиналось, там тешили плоть моряки, которые в дальних походах истосковались по женщинам, а теперь туда преспокойно ходят и добропорядочные горожане! Некоторые уже и не очень-то таятся. Ни от церкви, ни от жен.
Он видел по моему лицу, что меня это волнует мало, есть дома терпимости — ну и пусть, что тут такого, я и не то видал. Лицо патера побледнело, в глазах отчаяние и безмолвная мольба.
Я вспомнил о красивом рыцарском замке на скале.
— А что благородный сэр Дюренгард, если я правильно расслышал его имя на рынке? Столь известный как в славных битвах, так и великими добродетелями?
Священник покачал головой:
— А что ему? Денег к нему течет всё больше. Он даже не догадывается, что уже во всём отстранен от управления городом. По большей части он либо в столице, либо в походах. Сами горожане в целом довольны: город по достатку быстро обогнал все соседние, у нас простой горожанин одет богаче, чем вельможа у соседей.
Я кивнул:
— А отцы города, этот ваш совет, естественно, самые богатые люди города?
— Да, — ответил он печально, — они и были ими, когда создавался городской совет. А теперь намного богаче, это естественно.
— Понятно, — согласился и я, — как такое не понять. Деньги — это власть, а власть — это деньги. Еще большие. Кстати, в порту проститутки на каждом углу, тоже понятно. Но я заметил, что ночью начинают выходить и на улицы самого города...
— Ночью? — переспросил он горько. — Да уже с вечера выходят! Если раньше Бриклайту с трудом удавалось открыть первый притон, не мог набрать туда женщин, то теперь отбою нет! Сами приходят, а те, кому не удается попасть в сам дом... туда уже отбирают самых лучших, представляете?.. промышляют на свой страх и риск на улицах, в подворотнях...
— А горожане?
— Даже те, кто морщит нос, — ответил патер с горечью, — не хотят ничего менять. Их души опутал золотыми сетями дьявол. А Совет города убеждает, что главное в жизни человека — иметь золото в кошельке. Будет золото — будут и все блага. Да только забыли...
— Что? — спросил я.
Он взглянул на меня с укором:
— Что помимо благ земных существуют еще и небесные...
— А, — сказал я, — ну да, ну да, как я забыл! — Он вздохнул, в глазах укоризна стала заметнее.
— Духовные блага не купить... но незрелые души этого еще не понимают. Человек рождается несмышленым, быстро старается насладиться всем, что видит, и обычно не успевает достигнуть полного понимания истинных ценностей... увы, жизнь человеческая коротка.
— Коротка, — согласился я и покосился на кинжал на своем поясе. — Да мы ее еще и укорачиваем всеми способами. В городском совете заправляют старейшины цеховиков?
— Уже нет.
— А кто?
— С цеховиков начиналось, — объяснил он, — но город растет еще и за счет порта, морских перевозок. Так что торговцы сперва только присутствовали, а теперь их две трети.
— Торговцы, — сказал я, — тогда понятно... — Он насторожился:
— Что-то о них знаете?
— Да только о нормах прибыли, — уклончиво ответил я. — Что-то из классиков. За какой процент прибыли пойдут на какое преступление, есть точный расчет... основанный на опыте более развитых... или более прогнивших стран, это с какой точки посмотреть. А кто во главе?
Он сказал так же невесело:
— Бриклайт.
— Бриклайт? — повторил я. — Только и всего?.. Ни сэр, ни лорд, ни фон, а просто Бриклайт?
Он грустно усмехнулся:
— Да. Просто Бриклайт. И никто не знает, откуда он пришел. Не местный в смысле. Он как раз из тех, кто и не ремесленник, и не торговец, а...
— Посредник, — подсказал я, видя, как священник мучительно подыскивает слово. — Потом их назовут дилерами или брокерами, не знаю как точнее, но он ничего не производит, а только что-то для кого-то находит?
— Верно, — сказал священник с благодарностью, но посмотрел на меня настороженно. — Вы очень хорошо разбираетесь в таких вопросах. Откуда вы?
— Издалека, — ответил я. — Но я не враг. Более того, я — паладин.
Он посмотрел с таким недоверием, что я поспешил добавить:
— Я из отряда особого назначения. Паладины тоже бывают разные. Есть для парадов, есть для красивых битв и красивой гибели, а есть для особых дел.
— Каких? — спросил он настороженно.
— Особых, — сказал я с ударением. — Я подчиняюсь напрямую Главному Инквизитору. Да и то не совсем так... У меня тоже свобода воли, что меня самого больше пугает, чем радует. Всё-таки лучше, когда виноват начальник, он же всегда дурак, а мы всегда умные... О деталях моей работы умолчу, могу лишь заверить, что все мои действия — на благо церкви. В целом, если не цепляться к мелочам.
Даже, добавил про себя, если церковь об этом не подозревает. А ей всё на благо. Не даром же в Библии или где-то еще сказано, что всё, что делает Господь, он делает на пользу. То ли ему, то ли человеку, то ли инопланетянам, не помню, но это не так уж и важно.
Он перекрестился.
— Я простой священник, мне высшие тайны церкви недоступны.
— Что принадлежит лично Бриклайту? — спросил я. — Вот уж не поверю, что он всего лишь бескорыстно управляет городским советом! Пусть и с поста заместителя главы городского совета! А что сам глава, кстати?
— Спился, — ответил отец Шкред горько. — Достойный был человек, но... слабый. Плоть крепка, дух слаб. Гордится тем, что пьет много и почти не пьянеет, почти не выходит из борделей...
— Ну да, — сказал я понимающе, — плоть крепка... Вот и старается. Не он один попал на такой крючок. А если еще виагры ему подарить... Ладно, с ним ясно. А Бриклайт — торговец, тоже понятно. Легче слепить снежную бабу в аду, чем среди торгашей встретить идеалиста.
Священник сказал с невольным уважением в голосе:
— Вы очень хорошо видите... ситуацию. Откуда вы, сказали?
— Я не сказал, — ответил я с улыбкой. — А скажу, не поверите. Так что лучше сами подскажите, чем он владеет. Возможно, это прояснит ситуацию.
Священник почему-то задумался, развел руками.
— Я больше занимаюсь душами, а не мирскими делами... но я многое знаю о своих прихожанах, однако о Бриклайте — почти ничего. Знаю только, что из ростовщиков он — самый крупный. Еще ему принадлежат два-три дома на центральной улице, один магазин ювелирных вещей, но у других гораздо больше имущества. У него четверо сыновей, старший, Вильд, владеет двенадцатью домами, где мужчин обслуживают продажные женщины, а также большим участком земли южнее от города... второй, его зовут Рунтир, владеет лавками, где торгуют привозным шелком и другими тканями, третий, Джордж, заправляет солевым промыслом...
Я пробормотал:
— Было у него три сына: двое умный, а третий... тоже не дурак. Вижу, охватили они паучьими лапами весь город. Что делать, это и есть торжество демократии над высшим сословием.
— Четыре, — заметил он.
— Что четыре?
— У Бриклайта четыре сына, — сообщил он невесело, — один другого... да, один другого. Это надежная стена, за которой Бриклайт может обделывать свои дела так, что никто и возразить не осмелится. Четвертый сын, Тегер, самый порочный и растленный. Ему шестнадцать лет, но он уже обошел всех продажных женщин в городе, соблазняет и развращает немногих оставшихся добродетельных женщин...
— Ну еще бы, — согласился я. — В этом возрасте гормоны из ушей прут... Спасибо, Отец Шкред!
— Не за что, — ответил он уныло.
— Есть за что, — заверил я. — Информация — ценный товар.
Глава 12
Возвращаться среди ночи как-то неловко, хотя гостиница оплаченная, можно бы и туда, но уже тянет в особняк, однако там одинокая женщина с четырьмя детьми, разбужу, испугаю, а то и подумает невесть что.
У жиденького костра, разведенного по ту сторону стены, сидит в донельзя рваной одежде тощий мужчина, рядом с ним вздрагивает женщина, обхватив себя за плечи. Трое детей спят прямо на земле, четвертый, самый маленький, хнычет у нее на коленях, просит есть.
Я обронил, проходя мимо:
— Покормили бы ребенка.
Мужчина смолчал, женщина отвесила сиплым, словно после долгого плача голосом:
— Мы погорельцы... Корову тролли сожрали, дом сгорел... Еле детей вынесли...
Я остановился, женщина схватила ребенка и принялась укачивать, мужчина оцепенело смотрит в огонь. Короткая ночь кончится, дети проснутся и все захотят есть, а родители впервые не знают, что делать...
Пальцы нащупали монету, я бросил ее на землю перед женщиной и пошел через мост, луна заливает мир тем странным светом, когда идешь как будто по другой планете: всё знакомо и в то же время выглядит как будто видишь впервые. Мост явно сохранился с древнейших времен: каменный, но не угрюмо массивный, а как будто из кружев, выгнут не слишком, словно на него не действуют законы гравитации, но и не прямой: нет необходимости.
В воде отражается подрагивающая луна, абсолютно плоская, колышется, как тряпка на флагштоке...
Впереди у перил что-то шелохнулось, юноша в небедной одежде аккуратно перелезает через перила на ту сторону. Перелезает с осторожностью, обеими руками поддерживает тяжелый камень, привязанный к веревке. Другой конец, понятно, захлестнут петлей на шее.
Он нервно оглянулся на мое приближение, я сказал торопливо:
— Нет-нет, я вам не помешаю! Я уважаю мнение и выбор любого человека. Усомниться, что вы делаете то, что нужно, значило бы оскорбить вас, человека, без сомнения, умного и начитанного...
Он хмуро покосился на меня:
— Почему...
— Начитанного? — переспросил я. — Это же очевидно! С жизнью кончают обычно умные и очень умные люди, а дураки... они как скот. А скот даже не понимает, что жизнь можно оборвать и самому. Потому я вам слова не скажу, ибо всё, что вы делаете, делаете осознанно и по своей воле. Никто в городе не сможет подсказать вам, как поступить правильно, это вы сами знаете лучше всех...
Он кивнул, перенес и вторую ногу через перила. Я сказал просительно:
— Кстати... у вас не найдется пары монет? Вам они всё равно там не понадобятся.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, потом, с трудом поддерживая камень одной рукой, другой пошарил по карманам.
— Есть, — ответил он глухим голосом. — Вот, возьмите. Вы правы, там мне они ни к чему.
На ладони у него блестела целая горка монет. Я замахал руками.
— Нет-нет, вы меня не так поняли! Я не для себя, мне стыдно было бы взять... а вот там — видите костер? — это совсем близко, погорельцы. У них тролли сожрали скот, а дом сгорел, как и все посевы. Всё, что у них есть, это их драная одежда. Прошу вас, отдайте эти деньги им, для них это будет спасение!
Он протянул мне ладонь с монетками.
— Возьмите и отдайте.
Я отчаянно замотал головой:
— А вдруг вы подумаете, что я взял себе? Мне будет так стыдно, так стыдно!.. И уже не смогу перед вами оправдаться. Ну прошу вас... Отдайте им эти монеты, они вон близко, а потом возвращайтесь! Я посторожу, чтобы камень не тронули.
Он то ли вздохнул, то ли выругался, снял петлю с шеи и, оставив камень на прежнем месте, быстро перелез обратно. Проходя мимо, облил меня взглядом, полным презрения, а я смотрел ему вслед и гадал, что будет дальше.
На мосту простоять пришлось с полчаса. Думаю, что мог бы стоять там и до утра, веревка с камнем осталась невостребованной. Как некоторые чудаки не понимают, что заботиться можно не только о себе, любимом?
До утра я бродил по базару, — а здесь весь город — базар, — как скучающий дворянин, что мается дурью, выискивая какую-нибудь причудливую хрень для себя, или своей любовницы. А по сути я и есть он самый, скучающий, надо ждать больше недели, а чем заняться — ума не приложу.
С важным видом проходили повара и кухари, показывали пальцами на кучки моркови, лука, на мясо и рыбу, а следовавшие за ними слуги проворно укладывали товар в корзины. Лавочники угодливо кланялись постоянным покупателям, старались переманить друг у друга, сбивали цены. Тут же отовариваются и простые домохозяйки, эти дольше копаются, старательнее торгуются, берут меньше, но всё-таки и они уходят с полными корзинами.
С другого перекрестка доносится гортанное блеянье овец. Там гуртовщики распродают оптом и в розницу целое стадо. Продают настолько дешево, что никто даже не спрашивает, почему дешево, всё понятно, торопливо раскупают и угоняют проходными дворами. Тут же шныряют и те, кто слишком плотно прижимается к покупателю, создавая давку, а тот, пока отстраняется, не замечает, что кошелек исчез вместе с давкой.
Стража, проходя по базару из конца в конец, громко топает и стучит окованными железом рукоятями пик в каменную брусчатку. Мол, мы здесь, если надо, кричите. Отцы города, дескать, заботятся о вашей безопасности. Заодно посмотрите, куда идут ваши денежки, собираемые на налоги, это мы — ваши защитники.
На них оглядываются зло и недовольно, никто не любит ни самой власти, ни ее представителей, хотя при малейшей неприятности бросаются к тем же стражам за помощью, что не мешает за глаза костерить их на все корки.
Луна очень медленно двигается над серебряными крышами, воздух свежеет, я долго не поднимал голову, пока серебряные вершины домов не стали золотыми настолько, что в нещадном блеске потонули окрестные постройки.
Солнце еще не поднялось из-за темной крепостной стены, но зубцы победно горят в красно-желтом огне. Я чувствовал себя настолько переполненным впечатлениями, что они вот-вот начнут выплескиваться из ушей, пора возвращаться.
В дверях одной лавочки стоит, позевывая, человек в длинном халате и широкополой шляпе с высокой остроконечной тульей. За ленту заправлено длинное цветное перо не то павлина, не то гигантского петуха.
— Не желаете ли узнать свою судьбу? — поинтересовался он лениво.
— Кто не желает, — ответил я, — да только если бы ее можно было предсказывать...
Он усмехнулся:
— Что, не сбывается? А если вам будет предсказано, что, если пойдете по вон тому мосту, упадете в воду и утонете... вы всё равно пойдете? То-то. А потом еще говорите, что не сбылось. Надо было идти на мост, проверить...
Я посмотрел с интересом, чувствуется, человек образованный, речь и манеры полны благородного достоинства, но без привычного высокомерия лордов и заискивания простолюдинов.
— А что, не ходят?
Он сдержанно улыбнулся:
— Почему же... некоторые решаются проверить. Кто из любопытства, кто из противоречия... Зайдете?
Я кивнул:
— Всё равно пора идти спать. Давайте предскажите. Все мы знаем, что жульничество, а всё равно попадаемся на тот же крючок...
В комнате чисто и уютно, книг много, но все в шкафу, а на столе одна-единственная, довольно страшноватая с виду, как по размерам, так и по внешнему оформлению. Рядом массивная чернильница с длинным пером, десяток перьев в медном стакане.
Он сразу сел за стол, я со вздохом опустился в кресло напротив, ноги гудят от хождения весь вечер и всю ночь по городу.
— Давайте, — сказал я. — Только где черный кот и летучие мыши на потолочной балке? Непорядок. И халат у вас расписан не должным образом. Должны быть всякие хвостатые звезды... И этими, как их, каббалистическими рунами.
Он взглянул с укором.
— Дорогой лорд, — сказал он церемонно, — а вы ведь лорд, не так ли? Видите, это я уже узрел сразу по вашей исполненной благородства осанке и всеобщему изяществу движений. Дорогой лорд, я не ярмарочный шарлатан, мне эти коты без надобности. Как и дурацкие халаты. У меня старинные карты волшебника Зермана, того самого!
На моем лице ничего не отразилось, он всмотрелся внимательнее:
— Вы о нем, похоже, мало слышали?
— Признаться, — ответил я откровенно, — даже меньше, чем мало.
— Это как?
— Ничего, — заверил я любезно.
Недоверие отразилось на его породистом лице, в его жесте, даже в интонации:
— Так уж и ничего?
— Абсолютно, — подтвердил я.
Он покачал головой, его серые глаза всматривались в меня с непонятным ожиданием.
— Знаете, редко можно встретить человека, не интересующегося предсказаниями, пророчествами, видениями... Всё-таки человек жаждет знать, что его ждет. Этим он отличается от зверя. И вообще от животных. И вообще человек ищет в жизни ориентиры.
— Я тоже ищу, —- ответил я. — У меня они, правда, уже есть, но я готов сменить, если увижу, что ведут не туда.
Он довольно улыбнулся:
— Вы — гибкий человек.
Породистый, с длинным аристократичным лицом, ему бы в палате лордов заседать, однако и с цыганскими картами в руках выглядит весьма и весьма. Я всматривался в его серьезные глаза, в памяти промелькнули все эти, не смирившиеся, кто устраивает в подвалах замков алхимические лаборатории, ищет философский камень, вечную молодость, способы превращения простого металла в золото, а при этом кто-то всерьез продает душу дьяволу, кто-то полагает, что продает, когда приносит в жертву младенцев и девственниц...
— Какие карты предпочитаете?
— Разве я волен выбирать?
— Только вначале, — успокоил он. — Надо решить, будете ли вы придерживаться только той стороны, за которой церковь, или же предпочтете более свободное поведение...
Я в затруднении пожал плечами:
— Знаете, я не ссорюсь с церковью, но сам предпочитаю свободное поведение. Хотя признаю, что подобная свобода — просто беззаконие. Но я, должен признаться, весьма симпатизирую беззаконию. Анархия — мать порядка!
Он всмотрелся в мое лицо, легкая улыбка скользнула по его губам.
— Но для начала пророчества нужно выбрать одну из сторон. Это обязательно. Чтобы определиться, какими картами играть...
— Ну вы прямо инквизитор, — пробормотал я. — Так вот прямо всё и скажи! Но если нужен прямой официальный ответ, то я целиком и полностью на стороне матушки-церкви. И всецело разделяю ее ценности! Ну что, съели?
Он усмехнулся:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 [ 7 ] 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
|
|