АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
– Потому что не один, – уточнил я. – Обе стороны согласились, что меня нужно убрать?
Он покачал головой, по ярко освещенным стенам пробежал ослепляющий свет.
– Не убрать, – уточнил он. – А позволить тебе вернуться.
Я перевел дыхание.
– Вот так и начнешь снова верить в доброту и милосердие… гм… нечеловеческое.
– Ты должен всегда верить, – ответил он наставительно. – Все-таки ты родился христианином.
Я буркнул:
– Христианами становятся, а не рождаются… как сказал один великий философ. Не припомню его имени…
Тертуллиан отмахнулся:
– Да кто его теперь помнит. Так что ты решил? Я сказал задумчиво:
– И еще он сказал, щас процитирую, у меня теперь с памятью все в порядке: «Душа, сколько я знаю, не христианка: ведь душа обыкновенно становится христианкой, а не рождается ею». Смелая и оригинальная мысль! Довольно еретическая, кстати, зато открывающая перспективы… Гм, так как же его звали?
Он сказал с неудовольствием:
– Да какая тебе разница?
– Да просто интересно. Какая-то смешная фамилия… Он сказал раздраженно:
– Ничего в ней смешного! И хватит прикидываться, будто не знаешь автора. Я это сказал, я! Ну и что?
– А то, – ответил я с удовлетворением, – что в Армландии людские души далеки от христианства. А это значит, что будут множиться адвокаты, договора, а слово чести исчезнет. Я тоже тут посоветовался с Господом, и мы решили…
Тертуллиан прервал строго:
– С Господом? А ты хоть одну молитву знаешь? Я ответил ехидно:
– А кто сказал: «Кто есть истинный Бог, Тот все свое одинаково дает как почитателям, так и непочитателям?» Я благодарен Богу за то, что он не создал меня человеком набожным. Потому я смог объяснить ему ясно и просто, без всяких молитв и поклонов, чего хочу. И получил такой же ясный и четкий ответ… в своей душе, конечно, иначе Господь ни с кем не говорит, что я должен делать, что делаю, а слава меня найдет и даст пряников. А потом догонит и еще даст.
Он слушал, насупившись, не нравится такое фамильярничание с Творцом, но, думаю, Богу с его высоты одинаково смешны и мелки как бравада атеистов, так и церковные песнопения. Сам Тертуллиан атеист и вольнодумец, как и остальные отцы церкви, но к другим атеистам относится с понятным подозрением. Мол, мне можно, я свой, а остальные – кто их знает, морды косоротые.
– И что ты решил?
– Оставлю обширный план, – сказал я, – что и как делать. Рекомендую построить монастырь, при нем открыть школу, университет…
Он слушал, насупившись, а я, увлекшись, разворачивалграндиознуюпанораму переустройства и технического перевооружения Армландии, экономического взлета, ошеломляющего роста ВВП, почти поголовной грамотности, постройки парового двигателя, что будет и воду качать, и шахтерам помогать, а потом и по железнодорожным рельсам потащит тяжелые составы с природными ископаемыми и доблестными войсками Христа…
Когда я не то чтобы устал или захлебнулся слюной, но умолк на мгновение, он хмыкнул и спросил хмуро:
– Ты в самом деле веришь, что это осуществимо?
– Голову даю на отрез!
– А как отрезать, – возразил он резонно, – если уйдешь в другой мир? Но я спрашивал о другом. Ты уверен, что кто-то, кроме тебя, все это даже поймет. а не то что воплотит?
Я прикусил язык. Сверкающий огонь на какое-то время померк, словно тяжелые мрачные мысли вошли в огненный мир пламенной души. Я перевел дыхание и буркнул расстроенно:
– А как иначе? Он ответил сухо:
– Ты знаешь как.
– Не пойдет, – отрезал я твердо. – Я хочу в свой мир.
– Знаю, – ответил он. – Господь всем дал свободу воли. И даже таким, как ты. Не понимаю, правда, зачем. Ты же сам не знаешь, чего хочешь.
– Знаю, – возразил я.
– Чего?
– Лежать на диване, – ответил я зло. – Ни хрена не делать. Ни за что не отвечать. С добродетельными женщинами не связываться, а только с теми, что попроще… Правда, они все это учли, так что теперь они все проще некуда. Никаких друзей, а только приятели и собутыльники. Жить легко, никаких обязанностей, а значит – стрессов! Нервные клетки не восстанавливаются. Я и так хорош, принимайте меня таким, какой я есть. У нас даже содомия разрешена… чтоб не конфликтовать и беречь нервы.
На его огненном лице, где нет выразительных черточек, проступило сильнейшее отвращение. На какой-то миг его перекосило так, что я испугался, вдруг взорвется, но, к счастью, у Тертуллиана была бурная молодость и загулы в знаменитых римских оргиях, удержал кипящую плазму под контролем, она медленно и трудно собралась в прежние очертания человеческой фигуры.
– Ричард, – прорычал он, – ты… нет, я не стану тебя удерживать. Ты в самом деле пришел из такого сладко-омерзительного мира, что просто удивительно, как долго сумел продержаться в благородстве и чистоте души! Для тебя это было потруднее, чем аскету простоять тысячу лет на столбе!
– Да уж, – согласился я, – не спорю.
Глава 8
В покоях после его исчезновения стало мрачно, я прошелся вдоль стен и добавил масла в светильники. Слабый оранжевый свет с трудом разгонял тьму и сумрак. Из нижнего зала доносится привычный довольный рев двух десятков мужских голосов, на мой этаж поднимаются одуряющие запахи жареного мяса и пахучих листьев, в которых готовят ягнят и целых баранов. Я смутно подивился, как это могут вот так целую зиму. Потом вспомнил, что некоторые ухитряются всю жизнь на диване, не выпуская телевизионного пульта, и все нормально, все по-мужски.
Пока еще продолжался обед, плавно переходящий в ужин, я спустился в зал, пообщался, вскользь обронил, что изволю малость освежиться морозным воздухом, взглянуть на земли в снегу. Может быть, успею погонять какую-нибудь зверюшку. Растер обрадованно заорал, что давно пора, он пойдет со мной. Митчел и другие рыцари поддержали идею довольным ревом. Даже Альбрехт кивнул, что да, охота – хорошее дело, но взгляд темных глаз был вопрошающим.
– Обязательно, – заверил я. – Обязательно поохотимся!.. Заодно проверим, вмерзли в лед болотные чудища или все еще барахтаются?.. Но не в этот раз.
Растер спросил озадаченно:
– Это как?
– В другой раз, – объяснил я. – Сперва съезжу на разведку.
Макс спросил удивленно:
– Зимой?
– Как-то получилось, – объяснил я, – что зимой еще не охотился. Столько дел, столько дел…
В глазах Растера сперва я читал недоумение, как это дожить до таких лет – и без охоты, пусть даже зимой, потом враз на лице отразилось глубокое уважение. Ага, это значит, я так воевал, так воевал и еще раз воевал даже зимой, что было не до охоты.
Барон Альбрехт сказал громко:
– У сэра Ричарда конь пройдет по любому снегу, а мы завязнем. Лучше пусть сэр Ричард сперва осмотрит… охотничьи места, а мы с ним потом на готовенькое!
На него гневно зашикали, как это сюзерен будет, как простой загонщик, искать хорошие места для охоты своей свиты, но Альбрехт невозмутимо молчал, а я вскинул руки.
– Тихо, тихо!.. Барон Альбрехт прав. Мой конь пройдет везде, а для охоты подберу место посвободнее от снега…
Растер пошел за мной в кладовую, где вытаращил глаза, когда я перебирал одежду и большую часть отверг, оделся тепло, но особенно тщательно перетряхнул плащи, отдавая предпочтение самым длинным. Он так и не понял, по какому принципу я выбрал темный плащ из медвежьих шкур: тяжелый, с длинным ворсом, мрачного цвета, настоящая шуба, даже шубища, в котором не то что охотиться, поворачиваться тяжело.
– Сэр Ричард, – сказал он вдогонку, – какого зверя надеетесь отыскать в такое время?
– Крупного, – заверил я.
– Медведи спят, – сообщил он, – это на случай, если вы не знали.
– Правда? – удивился я. – Ну, что-нить найду… может быть.
Он вздохнул:
– Да, найдете. Или вас найдут.
Середина двора от снега очищена до самых каменных плит, зато под стенами целые горы. Впрочем, для Зайчика любой снег не помеха.
Он вышел из конюшни шагом, я послал к воротам рысью, снег вскипает по обе стороны, как белоснежное молоко. Воздух холодный, но ветра нет, небо ясное. Когда замок отдалился, я поплотнее закутался в плащ, нахлобучив капюшон и подобрав ноги.
– Теперь быстро!.. – сказал я почему-то шепотом. – В Фоссано.
Зайчик тут же сделал первый мощный прыжок. Я поспешно припал к его шее и зарылся в гриву. Встречный ревущий ветер дергал и злобно выл над головой всю дорогу. Четверть часа прошли терпимо, затем лютый холод начал пробиваться и через толстый плащ. Я рискнул чуть приподнять голову и взглянуть на стремительно летящий навстречу мир, но в глаза нещадно блистал ослепляющий на солнце снег.
Ровное снежное поле на месте непроходимых болот, в двух местах ветер сдул снег, обнажив желто-серый лед с вмерзшими в него хрупкими, как тонкие льдинки, стеблями болотных трав. Мне даже почудилось вмерзшее в толщу льда огромное чудовище, но при скорости Зайчика не разглядеть: даже стука копыт не слышно, только нечто вроде шелеста…
Мир пуст, за все время не встретил ни человека, ни зверя: глубокий снег одних запирает в домах, других в норах. Дорога вела через пустынное вечернее поле, впереди тусклый закат, по сторонам низкие голые холмы, снег сдуло в низины. Солнце уже село, закат не столько горит, сколько догорает.
– Ого, – сказал я с тревогой, – Заичушенька, давай прямо к воротам Вексена!
Он рванулся, я сам едва не пропустил момент, когда на горизонте показались покрытые инеем красные в лучах заката каменные стены. Остановив Зайчика, с трудом пошевелился. Раздался сухой треск, посыпались хрустальные льдинки настывшего слоя льда.
Зайчик отряхивался, как пес, выбравшийся на берег из озера. Ледышки и комья снега разлетелись, как брызги воды, но я пощупал его бок и ощутил горячее от долгого бега тело, похожее на жарко натопленную деревенскую печь.
Городская стена еще краснеет, но уже поднялась над нею молодая луна, бледная и болезненная, словно озябшая, ее безжизненный свет быстро вытесняет последние краски дня.
Я перевел дыхание и сказал с облегчением:
– А теперь галопом… но не слишком, к воротам! Подо мной дернулось, как ускользающая из-под ног платформа, но я в рыцарском седле как влитой, подпирает и поясницу. Ворота стремительно приблизились, вблизи Зайчик в самом деле сбавил бег до среднеконского, стражи вытаращили глаза.
– Привет, ребята!.. – сказал я и помахал рукой. – Успел я до большого снега? Бог меня любит…
Перед воротами дворца Барбароссы расхаживают взад-вперед, согреваясь, крупные мужчины, похожие больше на купцов, чем на стражников: теплая одежда на теле, сверху – доспехи, а поверх доспехов еще и плащи, укрывая железо от забивающегося во все щели и сочленения снега.
– Привет, – сказал я им, – ветреная погодка?
На меня смотрели настороженно, острия длинных копий направлены в мою сторону: самое надежное оружие против всадника.
Один после короткого замешательства изумленно вскрикнул:
– Да это сэр Ричард!
– Молодец, – сказал я поощрительно и метнул ему серебряную монету. – Героев надо знать в лицо!
Он ловко поймал монету, лицо расплылось в улыбке. Из караулки вышел рыцарь, лицо красное от студеного ветра, благородные не прячутся от непогоды, как простой люд, гордость не позволяет, посмотрел на меня остро.
– Сэр Ричард? – спросил он с сомнением. Я бросил ему поводья в лицо.
– Позаботьтесь о моей лошадке.
Он инстинктивно поймал, я легко спрыгнул, успев заметить, как искривилось его лицо сперва в злости, затем приняло выражение почтения и понимания ситуации. Явился лорд, имеет право даже высокородного рыцаря заставить позаботиться о его боевом коне. Это не крестьянская лошадь, нет ничего постыдного услужить высокочтимому лорду.
Я взбежал по обледенелым ступенькам. Стражи, видевшие инцидент с караульным офицером, почтительно распахнули передо мной дверь. Я оглянулся, указал на блестящие под луной мраморные ступеньки.
– Если лень сколоть лед, хоть песочком посыпьте!
– Будет сделано, ваша светлость, – ответил один из стражей.
Я бодро взбежал по покрытым льдом ступенькам, двери передо мной угодливо распахнули. В прихожей я с наслаждением сбросил в руки лакеям тяжеленную и покрытую снегом и сосульками шубу. Из дальнего зала доносится музыка, я вытер платком мокрое лицо, старшие слуги, почтительно кланяясь, повели меня в нагретый воздух, в аромат человеческого тепла, женских тел, а сбоку коварно коснулась ноздрей струя запахов жареного мяса, печеной рыбы, горячей каши…
Пока я изгонял холод из тела за столом, отогревая ладони о серебряный кубок с горячим грогом… или чем-то вроде глинтвейна, весть о моем прибытии торопливо катилась по дворцу. В дверях то и дело показывались морды, но исчезали, едва я поднимал на них тяжелый взгляд.
По пищеводу процарапался вниз горячий ком, я удержался, чтобы не закашляться, грозно проревел:
– И долго буду ждать аудиенции?
Один из придворных, что следил за мной, как за опасным животным, сказал торопливо:
– К Его Величеству уже отправились с докладом…
– Вот и хорошо, – сказал я и вылез из-за стола. Придворный вскрикнул:
– Нужно подождать, что ответят!
– Зачем? – удивился я. – Главное, что сообщат.
В большом зале, где толпятся придворные, сбиваются в кучки и плетут интриги, на меня сразу обратили внимание. В другое время я бы скромненько подождал, но сейчас, когда вот так смотрят, надо держать марку. Я прошел, громко топая, к дверям внутреннего зала, стражи тут же скрестили перед моим лицом богато украшенные копья.
– Хамите, ребята, – сказал я негромко. – Неужто не велено встречать меня дудением на трубах?
Стражи молчали, только переглянулись чуть, зато тут же подошел осанистый придворный с удивительно толстой мордой, щеками на плечах и целой серией подбородков на груди. Оглядел меня с неудовольствием, я выше почти на голову, осведомился:
– Что угодно, сэр?
– Угодно повидать Его Величество, – ответил я мирно. – Что-то у короля неладно с кадрами. Все время новые… гм, лица. Это я ваше назвал лицом, оцените мою куртуазность!
Он поморщился сильнее:
– Его Величество очень занят.
– Ну и что? – спросил я нагло.
– Это значит, что оне заняты! – повторил он злее.
– Дык я ж пришел! Он прорычал:
– Я не знаю, почему вас вообще допустили во дворец… Я сказал строго:
– Прибыл пфальцграф Армландии, сэр. Извольте следить за своей речью с превеликой осторожностью! Я бываю весьма свиреп и необуздан в пфальцграфьем гневе… Сперва вешаю, потом задаю анкетные вопросы.
Он чуть струхнул, отступил на шаг и ответил, бледнея:
– Здесь дворец короля! И каким бы вы ни были пфальцграфом… о чем я слышу впервые…
Я сказал еще строже, уже зловещим голосом:
– А велю-ка я тебя, нелюбезный, вздернуть прямо здесь в зале?.. Для примера другим. Чтоб знали.
Толпа вельмож и придворных вокруг нас собиралась все теснее, глазеют жадно. Щекастый злобно зыркал по сторонам, с ним стараются не встречаться взглядами, не простит свидетелям позора, но и не хотят упускать зрелища.
Вдруг раздался почтительный голос:
– Это же сам сэр Ричард!
В толпе началось шевеление, я уловил заинтересованно-испуганные взгляды, что значит, становлюсь известным. Щекастый тут же отступил, на лице сменилась целая гамма чувств, наконец, проговорил сладким, как дешевая патока, голосом:
– Как же, как же, наслышаны… Но что случилось, почему без приглашения… где свита? Достойные сеньоры не передвигаются без соответствующей свиты!
– Много ты знаешь о достойных, – ответил я равнодушно и, помня, что я в грубом и суровом веке, добавил буднично: – Говнюк.
Не обращая внимания на его слабые протесты, я пошел на стражей. Те колебались недолго, отскочили в стороны. Я пнул ногой дверь, в голове мелькнуло опасливо-восхищенное: да, я крут, ногой к самому королю, это же надо, так и зарваться недолго.
В небольшом уютном зале хорошая старинная мебель, двое склонились над столом, один пишет, другой негромко диктует. За их спинами дверь с эмблемой золотой короны, что значит покои короля. Оба подняли головы, я узнал сэра Уильяма Маршалла и его помощника.
Маршалл спросил быстро:
– Сэр Ричард? Это вы или ваше привидение?.. Что стряслось?
Я поморщился.
– Почему стряслось?
– Но ваше неожиданное появление…
– Господи, – сказал я с тоской, – ну что тут такого? Неужели я, в самом деле, обязан за собой таскать кучу народу, чтобы все играли мой статус?
Он покачал головой, глаза оставались настороженными. Его помощник просто застыл и смотрел на меня выпученными глазами.
– Никакой обычай не возникает просто так.
– Согласен, – ответил я, – но со мной все в порядке. Или если вот так, то обязательно нужно считать, что я откуда-то бежал?
Он вздохнул.
– Сэр Ричард, вас послали в такое место… гм… что ожидать можно было всего.
Он приблизился, обнял за плечи. Руки его оставались крепкими и тяжелыми, как рыцарские копья, которые он ломал в турнирных боях двадцать лет кряду.
– В самом деле все хорошо?
– В самом, в самом, – ответил я. – Но появились некоторые возможности, о которых я хотел бы поговорить с Его Величеством.
Он оглянулся на дверь, в глазах появилось сомнение, но перевел взгляд на меня, неожиданно улыбнулся.
– Его Величество сейчас никого не принимает, но,., у вас особые отношения, так что рискну.
– Спасибо, сэр Уильям.
– Не за что.
– За понимание. Он скривил губы:
– Поживите с мое, тоже научитесь понимать не только коней.
Он подошел к двери, постучал, прислушался, снова постучал. Я услышал приглушенный дверью недовольный рев. Уильям оглянулся на меня.
– Его Величество не в духе, – сообщил он бесстрастно.
– Предлагаете зайти в другой раз? – уточнил я с интересом.
Он вздохнул:
– Вам такое предлагать бесполезно. Идите на свой страх и риск.
Я шагнул к двери.
– Спасибо, сэр Уильям. Буду возносить за вас молитвы. Как-нибудь.
– А вы хоть одну знаете?
Страницы: 1 2 3 4 5 6 [ 7 ] 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
|
|