Чтение 7–й страницы книги ~Битва божьих коровок~

- В прошлом году, кажется... Нет, в позапрошлом...

- У тебя разжижение мозгов, сестренка. А это не лечится.

Еще через год, когда юношеские прыщи, терзавшие Кирилла, пошли на убыль,
он стал просто невыносим. Иногда он поджидал Настю в теплице или в саду и
принимался изводить ее непристойностями.

- Ну-ка, скажи братцу, ты хоть оргазм-то получаешь?

Подобные вопросы приводили Настю в полуобморочное состояние. И подобные
слова тоже. Уж не море ли, засиженное курортниками, нашептывало их братцу?

- Или по старинке? Сунул, вынул и пошел?

- Как ты можешь?!

- Не-ет, я думаю, все по-другому... Он же грузин, волосатый самец... -
Именно это обстоятельство почему-то выводило из себя Кирюшу, который до сих
пор не решался брить даже подбородок.

- Он хевсур...

- Один черт! Пилит тебя полночи, а ты лежишь и думаешь совсем о другом
пилильщике. Который портит твои яблони!

- Да нет, - по инерции поправляла Настя. - Яблони портят как раз
плодожорки. И листовертки. А пилильщики опасны только для смородины.

- Дура ты дура!

Кирюша, как всегда и бывало, сползал в привычную плоскость ?тупости
сестры?. И это было лучше, чем разговоры о сексе. Это, во всяком случае,
было понятно. И Настя успокаивалась. И даже пыталась умиротворить неистового
брата.

- Если хочешь, Кирилл, мы можем сходить на море. В следующее
воскресенье...

- Обещаешь?

- Обещаю...

Но на море они так и не сходили. В ближайшую к тому воскресенью пятницу
случилось нашествие совки на капусту, а после нашествия Кирюша объявил, что
поступает в музучилище и перебирается в общежитие.

Ровно полтора года он солировал в училищном хоре (за это время
великодушный Заза успел отмазать его от армии, сунув взятку районному
военкому), а потом вдруг объявился в доме с пустой спортивной сумкой и
новостью года.

- Я уезжаю, - объявил он.

- Куда? В область? - спросила Настя. Областной центр был для нее центром
вселенной. Недосягаемым центром.

- В гробу я видел область. Я уезжаю в Петербург. В Питер.

Это была не вселенная. Это было нечто за гранью понимания Насти. Где-то
между Огненной Землей и Антарктидой. А от зимнего пальто, которое Заза хотел
подарить ему на восемнадцатилетие, Кирюша отказался. Он всегда отказывался
от подарков хевсурского зятя.

- А зачем ты едешь в Питер?

- Надоело все. Не могу здесь больше оставаться.

Он бросил в сумку яблоки и головку свежей брынзы. И поцеловал сестру.

- Я напишу. А это тебе.

Кирюша вытащил из-за пазухи плотный пакет, завернутый в бумагу.

- Что это?

- Потом посмотришь...

Последним, что увидела Настя, были спина брата и заросший легкими
волосами затылок. Он шел по осеннему саду, беспечно надламывая веточки груш
(недавно привитой ?Вильяме летний?), прямо к калитке в заборе. Солнце
светило так ярко, а спина брата казалась такой родной, что Настя заплакала.
Так горько она не плакала с похорон матери.

Как только за Кириллом захлопнулась калитка, Настя развернула сверток.
Что ж, подарок был вполне в стиле брата, махнувшего рукой на
крестьянку-сестру: ?Энциклопедия растений?.

А вечером разразился скандал.

Перед тем как уехать в неизвестность, Кирилл подложил Зазе последнюю
свинью: вырыл кувшин мукузани, приготовленный специально для совершеннолетия
Илико, и нагло распил его прямо в саду. Он покусился на самое святое - на
традицию, и этого Заза не простил ни ему, ни Насте. Целую неделю Настя
выслушивала проклятия в адрес брата: гаденыш, неблагодарная тварь, вор и
приживала, шэни набичуар <Грузинское ругательство>!..

- Шэни дэда моутхан! - неожиданно ответила таким же ругательством Настя.
- Не смей оскорблять моего брата!

Это был первый бунт за десять лет. Зазу как током ударило.

- А ты нэ смэй осквэрнять свой рот такими словами, жэншина! - прикрикнул
Заза на жену. Но скандал прекратился.

...Конечно же, Кирюша не написал. Он пропал на три года, он ни разу не
вспомнил о них и ни разу не напомнил о себе. Он и понятия не имел, что ее
едва не убило сорвавшимся куском черепицы, что Зазе сделали операцию на
желудке, а Илико уезжает учиться в Англию. Недаром они с Зазой работали до
кровавых мозолей и все эти годы не разгибали спины. Набралась кругленькая
сумма, да и родственники подкинули - цхалтубские и зугдидские. Илико
Киачели, сын Зазы Киачели, будет первым в роду, кто поедет учиться за
границу!

Все лето Илико и Заза оформляли документы и паспорта, а за два дня до их
отъезда позвонил Кирилл.

- Если бы ты могла... - Казалось, голос шел не из трубки, а из могилы.

- Что случилось? - крикнула Настя. Ничего. Короткие гудки.

Вышедший на крик Заза подозрительно посмотрел на нее. Настя слишком редко
повышала голос, чтобы это осталось незамеченным.

- Кто звонил? - спросил он.

- Никто... С почты. - Зазе совсем не обязательно знать, что звонил ее
брат, вор и приживала. - Пришли семена Бере Александр, поздний сорт,
помнишь, я заказывала? Они сказали, что бандероль слегка надорвана... Я
схожу... Возьму.

...С проводами Илико звонок брата отошел на второй план. Сын уезжал с
легким сердцем, он давно не принадлежал матери, а теперь вообще перестанет
принадлежать кому бы то ни было. Впереди его ждет совсем другая жизнь.

- Вот увидишь, мой сын вырастет и прославит род. Не будет копаться в
земле, как мы, - сказал ей Заза, стоя у такси, которое должно было отвезти
их с Илико в областной центр. А оттуда - в Москву. А оттуда - в Англию.

Он никогда не говорил - ?наш сын?. Всегда только ?мой?.

- Пока, дэда <Мама (груз.)>. - Илико крепко обнял Настю, он так редко ее
обнимал. - Я напишу...

Совсем как Кирюша. Тот тоже сказал ей - ?я напишу?, но так и не написал.

- Буду чэрэз двэ нэдэли, - Заза даже не стал утруждать себя прощальным
поцелуем. - Нино и Тамрико помогут тебе с садом. Я договорился.

Нину и Тамару, их ближайших соседок, Заза иногда нанимал - в особенно
урожайные годы.

- Хорошо. - Настя снова потянулась к сыну, но дверцы такси захлопнулись,
и машина рванула с места.

"Что же я забыла? - подумала она, глядя на клубящуюся густую пыль. - Ах
да! Я забыла заплакать...?

...Дом сразу же опустел, даже горы овощей и фруктов его не спасали. Если
бы она могла, то поехала бы следом за мужем и сыном. Сорвалась и поехала. Но
у Насти даже не было заграничного паспорта. Почему двенадцатилетнего ребенка
нужно было отправлять в Англию? Есть же хорошие, замечательные школы и в
области. Не говоря уже о Москве.

Или Петербурге.

Мысль о Питере подняла Настю среди ночи. В Питере живет ее брат, Кирюша.
Он звонил ей, он сказал: ?Если бы ты могла...? Но ведь она не может. Не
может бросить дом и виноградник. За последние тринадцать лет она вообще
никуда не уезжала. А вершина ее достижений - паломничество в областной центр
в ранней юности.

Нет. Не стоит и думать об этом.

...Настя опомнилась только в поезде, с сумкой винограда и любимыми
Кирюшиными гранатами. Как ни странно, поезд вез ее в Питер.

Двое суток она пролежала на верхней полке, холодея от собственного
авантюризма. Денег ей должно хватить, она не собирается задерживаться
надолго. В конце концов, в доме она оставила Нину и Тамару, так что вполне
имеет право посмотреть, как устроился брат. А до приезда Зазы она сто
пятьдесят раз вернется! И вообще, в этом нет ничего дурного, навестить
Кирюшу. Увидеть брата, которого не видела три года, шэни дэда моутхан!..

Просто увидеть.

И она увидела его. Сегодня в морге.

Он покончил с собой. Сошел с ума и повесился.

А до этого написал странные прощальные слова на окне и испещрил стены
рисунками божьих коровок.

А она сидит теперь в его квартире и сама близка к помешательству.

Что скажет Заза? Что скажет его родня? Что скажет Илико?..

Пепельницы. Настя успела вымыть две пепельницы. Это замечательная идея:
чтобы хоть чем-то занять себя и скоротать ночь, она уберется в квартире.
Выдраит все, что только можно выдраить. Чтобы хозяева вернулись в нормальный
дом... Хотя бы через полгода. Она все сделает. И уйдет отсюда навсегда.

Настя побрела на кухню и принялась за уборку: не потому, что кухня
выглядела особенно грязной, нет. Просто ей невмоготу было оставаться в
комнате, среди рисунков. Тем более ночью, в самое любимое для любого кваджи
<Бес (груз.)> время.

Генеральная уборка на кухне заняла три часа. И все это время (в
промежутке между слезами и воспоминаниями) Настя удивлялась полному
отсутствию каких-либо съестных припасов в шкафах. Имелась только соль в
большом деревянном туеске. А мусорное ведро было переполнено целлофановыми
пакетиками из-под какого-то гнусного вьетнамского супа. И пустыми блоками от
сигарет.

На цыпочках пройдя мимо ванной и так и не решившись туда заглянуть, Настя
вернулась в комнату. Она бы никогда этого не сделала (во всяком случае - до
утра), если бы не сумка, брошенная на кровать. Там лежали не только ее