Чтение 7–й страницы книги ~Мой любимый киллер~

- Трудовая книжка у вас с собой?

- Нет, - ответила я, поняв, что напрасно рассчитывала на удачу. - Обещали
выслать, но, если честно, я на это не очень рассчитываю.

- Да? - Женщина села, кивнула мне на стул и посмотрела внимательно. -
Откуда?

Кудрявцева Елена Петровна, чей паспорт лежал у меня в сумке, была из
Самары.

- Далековато, - кивнула женщина. - А к нам какими судьбами?

Я усмехнулась и ответила:

- Из-за несчастной любви. Тяжело стало в Самаре, так тяжело, что ждать
трудовую книжку я не стала. Вы сами сказали: Самара далековато отсюда, вот
это мне и нравится.

- Здесь родственники?

- Нет. Я пару часов назад приехала, все вещи со мной. Она покосилась на
мою сумку:

- Не густо... Что ж, паспорт, надеюсь, есть?

- Есть.

- А какие-нибудь проблемы?

- Остались дома.

- Почтальоны разносят пенсии. Большие деньги...

- Я не украду, - сказала я и посмотрела ей в глаза.

- Жить где думаешь? - после долгой паузы спросила женщина.

- Немного денег у меня есть, подыщу что-нибудь. Мне сейчас главное - с
работой решить.

- Считай, решили. Выходи хоть завтра, девчонки объяснят, что к чему,
особой мудрости не требуется... Завтра и заявление напишешь, если не
передумаешь.

Всю ночь я бродила по городу, заходя в подъезды погреться. Спать на
вокзале опасно, да и не спалось мне в ту ночь. В семь часов утра я была уже
возле почты. А к вечеру заведующая подошла ко мне и спросила:

- Жилье нашла?

- Нет. Ночевала в гостинице, но для меня это дорого. Она придвинула к
себе телефон, набрала номер и заговорила:

- Валь, ты комнату еще сдаешь или уже живет кто? Девушку тебе нашла...
ага... Сейчас прислать? - написала адрес на листе бумаги и протянула мне.

- Спасибо, - удивилась я.

- Не благодари, сначала глянь, что там за конура.

Насчет конуры она была права. Одиннадцатиметровка в коммуналке, узкая,
темная. Двое соседей: безногий выпивоха лет шестидесяти по имени Семен
Михайлович и женщина неопределенного возраста со смешной фамилией Бякова.
Райка Бякова лет пять нигде не работала, но к обеду появлялась на кухне уже
навеселе, с Семеном Михайловичем они то вместе пили, то отчаянно дрались. В
моей комнате совсем недавно жил бывший супруг той самой Вали, которой
звонила заведующая почты. Супруг упал с лестницы по пьяному делу и сломал
шею. Комната отошла дочери и теперь сдавалась. Сделать в ней ремонт не
удосужились, и она все еще хранила следы бурной жизни прежнего хозяина.
Черный потолок, часть окна забита фанерой: на стекла, должно быть, денег не
хватило, а дневной свет был без надобности. Обои в жутких разводах стояли на
полу, в некоторых местах слегка соприкасаясь со стенами. Мебель
соответствовала общему виду жилья, зато просили за комнату копейки, и я
сразу же согласилась. Черные потолки и разводы на обоях меня не волновали.

Весной хозяйка принесла обои, а мы с Людкой произвели в комнате ремонт.
Как поощрение за старательность мне выдали занавески на окна, скатерть и
покрывало на кровать. Жизнь вроде бы налаживалась. Паспорт вопросов не
вызвал, а фотография как будто вовсе никого не интересовала, точнее, ее
несходство с моей физиономией. Правда, заведующая ко мне приглядывалась, и
это позволяло думать, что рассказанная мною история вызвала у нее
подозрения, но время шло, и все утряслось само собой. Только не для меня.
Когда появилась крыша над головой и даже работа, на смену страху пришла
лютая тоска. Дни шли за днями, я что-то делала, разговаривала с людьми,
ждала зарплату, ходила в магазин и не могла понять: зачем все это? Неужели
это моя жизнь? Завтра, послезавтра и еще много-много дней.

Вечерами я лежала на диване, уставившись в потолок, и думала: зачем
судьбе было угодно, чтобы я в тот миг спустилась в погреб? Было это спасение
или наказание, чтобы я до конца своих дней мучилась и решала: зачем?

В моем случае время оказалось плохим лекарем, боль не исчезала,
заставлять себя жить с каждым днем становилось все труднее. Я не могла
пожаловаться на людскую черствость, напротив, ко мне все как будто неплохо
относились, и девчонки на работе, и даже соседи-пьяницы, но мне это было
безразлично. Все чаще я доставала изрядно потрепанную газету и перечитывала
статью, потом долго вглядывалась в темноту за окном. Каждый раз это
заканчивалось тем, что я брала в руки подушку с зашитым в нее пистолетом,
вертела в руках и торопливо прятала.

Ранней весной, через несколько месяцев после того, как я обосновалась в
этом городе, гуляя в парке, я оказалась возле тира. Зашла, растерянно
оглядываясь, поеживаясь от холода, и совсем было собралась продолжить
прогулку, но тут мужчина, сидящий на стуле возле самой двери, оторвался от
газеты и спросил с улыбкой:

- Пострелять решили?

- Да... хотелось бы... Только я никогда не пробовала.

- Ну, это не беда.

Он приподнялся, подхватил костыли, и я только тогда сообразила, что он
инвалид: левая нога ампутирована выше колена.

- Давайте попробуем, - весело сказал он.

В тире я пробыла минут пять, расстреляла все пульки и ни разу не попала,
а на следующий день пришла вновь.

Так продолжалось всю весну и все лето, у меня появились первые успехи в
стрельбе, но не это было главное: боль отпускала, стоило мне нажать на
курок.

Мужчина месяц наблюдал за мной, довольствуясь редкими замечаниями, пока
не спросил однажды:

- Вы случайно не убить ли кого решили? Так настойчиво тренируетесь.

- Убить вряд ли, - засмеялась я, хоть смеяться и не хотелось, и добавила:

- У меня для этого руки коротки.

Он посмотрел неожиданно серьезно, и с этого дня наше знакомство понемногу
начало перерастать в нечто большее, до тех самых пор, пока мы не стали
друзьями.

Виталий потерял ногу на одной из бесчисленных локальных войн, был одинок,
но на жизнь смотрел с веселой усмешкой. О моей прежней жизни не
расспрашивал, а я не рассказывала. Жил он в крохотной квартирке в самом
центре, и, попивая чай в кухне, мы вели неспешные беседы. Тому, что до сего
дня я не свихнулась, я, безусловно, обязана Виталию...

Я потерла переносицу, пытаясь таким образом справиться с головной болью.
"К Виталию идти нельзя, - подумала с тоской. - Эти могут меня выследить... А
встретиться с ним необходимо, хотя бы для того, чтобы проститься. Не могу я
просто взять и исчезнуть, впрочем, что значит - не могу: однажды появилась и
однажды исчезну".

- Я домой, - сказала Людка. - Тебя не дождешься. Тут я сообразила, что
все еще сижу на подоконнике и пялюсь в стену напротив.

- Времени-то, знаешь, сколько? - добавила она.

- Не знаю.

- Так посмотри.

- Да, задержались мы сегодня, - кивнула я, прикидывая, как половчее от
нее отделаться: стремление оказаться сегодня моей гостьей могло выйти Людке
боком. Я вернулась к столу и стала неторопливо переобуваться, потом спросила
ее, все еще терпеливо ждущую у двери:

- Ты не видела, куда я дела кошелек?

- Нет, а в нем что, деньги?

- Нет. Ключи. - Я принялась чертыхаться и рыться в ящиках письменного
стола. - Убей, не помню, куда его сунула...

- О господи, - переминаясь с ноги на ногу, заскулила Людка. - Мы
когда-нибудь уйдем с работы?

- Ты иди, не жди меня, все равно вместе нам идти только до остановки.

Людка нахмурилась, покачала головой и наконец удалилась.

Я задвинула ящик с громким стуком и с удивлением посмотрела на свои руки:
они дрожали. "Так-так-так, - подумала я. - А кто-то уверял, что нервы у нас
крепкие. Ни к черту у нас с тобой нервы, Елена Петровна". Посидев немного с
закрытыми глазами, я решительно поднялась и направилась к двери. Наша была
уже заперта, выходить придется через почту.

Возле окошка с надписью "Выдача пенсий" стояли человек десять, девчушка
лет пяти, забравшись на подоконник, смотрела в окно, за столом сидел парень
и что-то старательно писал. На ходу прощаясь с сотрудниками, я продолжала
наблюдать за парнем. Очень похоже, что у него ко мне интерес. Я вышла на
улицу, вскинула голову навстречу солнечным лучам и подумала: "Ну вот, снова
лето".

Знакомая приглашала отдохнуть на даче, и я всерьез собиралась. Похоже,
теперь мне предстоит длительное путешествие с неизвестным конечным пунктом.
"Хватит жаловаться, - одернула я себя. - Сейчас главное решить, стоит
заходить домой или нет". Основным аргументом "за" был тот факт, что пистолет
и вырезки из газеты с фотографией близких остались дома. Носить их с собой
невозможно, пистолет штука вообще крайне неудобная для постоянного ношения,
а вырезки изрядно поистрепались, их следовало беречь. Других фотографий
Ваньки у меня просто не было. "Значит, нечего мудрить", - мысленно заявила я
и направилась к своему дому. Еще два дня назад подушку с пистолетом я на
всякий случай спрятала в Райкиной кладовке, а газету сунула за шкаф.

Парень шел следом, дважды я смогла заметить его отражение в витрине
магазина. "Ничего, - размышляла я. - Они еще не уверены и просто проверяют.
А от этого типа за спиной я как-нибудь избавлюсь".

Я вошла во двор, машинально огляделась и, не заметив ничего
подозрительного, направилась к своему подъезду. За столом под липой сидели