Чтение 7–й страницы книги ~Я - ваши неприятности~

— Зато он тебя издалека увидит.

— Хорошо, ты пойдешь рядом в красном. А я в белом.

— И сольешься с машиной. Слушай, что говорю, тетка плохого не пожелает…

Мы немного попрепирались и решили: пусть платье будет белое, а шарф терракотовый. Во-первых, он мне к лицу, а во-вторых, яркое световое пятно.

Мы отвезли Владимира Петровича домой, где его ждал праздник в кругу семьи, а сами занялись сценарием завтрашней встречи.

Вечером Серафима опять потащила меня в ресторан.

— А ты не экономишь, — вынуждена была заметить я.

— Зачем? Ежели ничего у нас не выйдет, так мелочиться глупо, а если все пройдет, как я думаю, то тем более.

И мы пошли в ресторан.

* * *

Серафима разбудила меня в половине седьмого. Я потрясла головой и сказала:

— Нас освищут.

— Что за пессимизм?

— Шесть тридцать утра. Я не могу взирать на жизнь оптимистически в столь раннее время.

— Это будет твоя лучшая роль, вот увидишь.

— Он не приедет или уснет в машине, или отправится в магазин…

— Ненавижу, когда ты вредничаешь. Вставай и не занимай надолго ванную, — заявила тетка и стянула с меня одеяло.

Через полчаса я была готова сыграть свою лучшую в жизни роль, а оптимизм по-прежнему плутал где-то вдалеке. Затея выглядела невероятно глупой. Серафима сурово косилась, и высказываться я не рискнула. Сидела возле окна и разглядывала двор.

Вскоре появился Владимир Петрович, невеселый и малость помятый. Как видно, день рождения oн отметил неплохо и теперь страдал. Тетка, существо доброе, поднесла ему рюмку коньяку, и он минут через пятнадцать пришел в себя.

В точно назначенное время возле подъезда возникло белоснежное чудо на четырех колесах, которое тетушка сразу же окрестила “мечтой бандита”. Серафима Павловна вдруг охнула, а потом отчетливо застонала.

— Ты чего? — испугалась я.

— Мы про негритенка забыли.

— Про кого? — Теперь я растерялась.

— Про негритенка, ну… Сашу этого…

— Ему двадцать пять лет, и называть его негритенком несколько странно. А потом, что значит забыли, если он приехал?

— В зеленых штанах и желтой футболке? Точно канарейка. Он нам все испортит. Посмотри в шкафу, там должен быть мужнин костюм.

К слову сказать, мужей у Серафимы было три: первый оставил на память гараж, второй — машину, а третий, по бедности, — носильные вещи. Вообще-то он собирался их забрать, но проникнуть в квартиру, не встретившись с бывшей супругой, не имел возможности и второй год оттягивал счастливый миг свидания.

Я устремилась к шкафу, но тут в дверь постучали и в прихожей появился . Саша. Никаких зеленых штанов в помине не было, выглядел он просто сокрушительно, под стать “мечте бандита”, а улыбался так, что глаза слепило. Я за всех нас порадовалась, затем подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение и глубоко вздохнула.

— “Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…” — дурацким голосом начала тетушка.

— Нет, уж скорее леди Макбет…

— Правильно, — с готовностью согласилась Серафима. — Некоторая стервозность никогда не помешает.

По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетом нашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что он проникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом на сцену. Свернули к церкви.

— Он здесь, — неожиданно серьезно сказал Владимир Петрович, как видно, и его зацепило.

Я увидела вишневую “восьмерку” возле ограды и силуэт мужчины на переднем сиденье.

— Надеюсь, он не спит, — сказала я сердито и торопливо перекрестилась.

Дальше было вот что: “мечта бандита”, громко заскрипев тормозами, встала метрах в десяти от “восьмерки”, Саша выскочил из машины и распахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я, как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания на остальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малость замешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками не щелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице: подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнила парня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый в руке, упал на ступеньки. Остановиться — значит сбиться с ритма, я пошла дальше, боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнав меня на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу для воскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли.

— Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. — Глаза чуть не выскочили…

— Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я.

— А вот и нет.

— Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. — Вон там, слева, ставит свечи.

Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконой Богородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Если бы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданно женщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могу похвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она отвернулась.

— Каким взглядом одарила, — зашипела тетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.

— Тетка, не могла б ты помолчать? В церкви разговаривать неприлично.

Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петрович томился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу, верный друг слабо дернулся.

— Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минут десять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей “восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнял голову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чего вытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули за угол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громче всех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно.

Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:

— Слопал наживочку, что б мне про — и пасть.

— Это было классно, — влез Владимир Петрович и пожал мне руку. — Мои поздравления.

— Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж и сама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едва не брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебя ждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть.

— А вы правда актриса? — спросил Саша.

— Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.

— А Циркач про вас спрашивал.

— Что? — в три голоса спросили мы.

— Спросил, кто такая.

— Вот так подошел и спросил? — нахмурилась Серафима.

— Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместе ходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Илья перед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса. Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.

— Молодец, — похвалила тетушка. — Еще что-нибудь говорил?

— Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: а мент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давно знакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда, красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…

Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, а меня терзали смутные сомнения.

Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, а с мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянуло в Италию.

— Тетка Серафима, — сказала с легкой тоской. — А что с нашим отпуском?

— А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.

— А как же Италия?

— Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренько разберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции.

Такая наглость меня разозлила.

— Не представляю, как мы можем разобраться “быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись.

— Как это? — возмутилась тетушка. — Да у него глаза на лоб вылезли.

— Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили. Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он не пойдет на контакт.

— Ты эту публику не знаешь, — усмехнулась Серафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мне поверить.

— Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина… — Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена…

— Вот только этого не надо, — начала свирепеть тетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я.

— Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а его жена тем более.

Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство.

— Знаешь, что настоящее свинство? Волновать свою измученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, по вокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и стала мыслить шире.

— Я ведь не отказываюсь, хотя до старости тебе далеко, а о вокзалах и вовсе нет речи… Но сегодня мы пережали.