на следующий день.
на двадцать-то человек! Еще бы, заядлых парильщиков в бригаде хватало. В
первую очередь шли самые остервенелые: Иванович, Потапов, Андрей. Всего в
бане помещалось шесть человек. Остальные ждали на улице, в самом большом в
этом мире предбаннике: от Урала до Камчатки. Все они с завистью
прислушивались к взрывам пара и реву довольных артельщиков. Неизменно кто-то
из второй очереди поднимал крик:
пятнышками прилипших листьев с уханьем и стонами бежали к реке, с ревом
погружаясь в ледяную даже летом воду Катуги. И все это было не просто так.
Первый, кто выскакивал из бани не выдержав пара, автоматически переводился
во вторую шестерку, а оттуда один поднимался к ним, в "высшую лигу".
Кандидатуру счастливчика обсуждали чуть ли не всей бригадой, с жуткими
матюгами и до хрипоты.
речки домывались в "предбаннике", тут же стирали и нехитрое белье. А тем
временем следующая шестерка с завистью кричала:
пять в бане, он опрокидывал себе на башку таз с водой и на этом кончал все
гигиенические процедуры. Я никогда вперед не лез. Что делать, в детдоме мы
обходились простым душем, так же было и в нашем затрапезном гарнизоне в
армии, а привычка - штука страшная. Но как-то раз пришлось и мне попариться
в первой шестерке.
резиновых сапогах, отомстила сполна. У меня на мягком месте вскочил
здоровенный фурункул. Это было и глупо, и больно, и обидно, и смешно.
Сначала не мог сидеть, потом с трудом уже и ходил, еле передвигая ноги.
Народ, конечно, потешался от души. Иной приходил с поленом и на полном
серьезе говорил:
головы.
у меня в друзьях. Раз заметив как я со скоростью черепахи приближаюсь к
обеденному столу Олежка замогильным голосом телеведущего объявил:
слева от вас большой императорский пингвин несет свое яйцо, ой, извините,
целых два. Походка его очень осторожна, еще бы, он так боится остаться без
наследства.
вывалился из-за стола и начал кататься по земле. Сначала мне было обидно до
слез, я чуть было не причислил повара к исчадиям мирового зла, но потом
представил, как все это выглядит со стороны, и мне тоже стало смешно.
Каждый день именно в обед он заставлял меня при всех оголять собственный
зад, осматривал мое жуткое увечье и неизмененно выносил один и тот же
загадочный диагноз:
Холод, сырость, вода. У тебя чиряк-то хоть на задницу вылез, а у Федьки
Маркелова они все на морду вылазили, потом у него харя была как после
бомбежки. А один парень, фамилию уже не помню, тоттак и помер, гной у него
вовнутрь пошел. Сначала ногу по колено отняли, потом по бедро, и все-таки
крякнул. Так что не робей, хлопче!
артели каждый живой человек на вес золота. Помощь моя состояла в том, что,
лежа пузом на самом краю скамейки, я скоблил картошку, морковку и развлекал
разговорами Чигру. Раз он доверил мне чистить лук и сам был этому не рад.
Так как ходить я не мог, то Олежке пришлось поработать в роли няньки,
вытирая мои заплаканные глаза.
няня, няня..." - он наморщил лоб, припоминая.
вытаращил глаза. Ну он-то, понятное дело, интеллигент в третьем поколении,
недоучившийся студент МИФИ, случайно, во время службы в морфлоте овладевший
поварским искусством и приехавший в тайгу больше за впечатлениями, чем за
золотом. А я, детдомовский подкидыш.
было знать, что я текст любого размера запоминаю, прочитав его максимум два
раза?
веселил публику. По-моему, это были самые веселые времена в артели. Еще бы,
бесплатный комик на общественных началах.
велел мне идти в первой шестерке, этаким довеском. Когда полыхнул первый
взрыв пара, я, оказался ближе всех к очагу и не прикрыл, как все, веником
или рукой причинное место. А пар тут распространялся совершенно по-другому,
чем в обычной бане, не в сторону и вверх, а снизу и во все стороны. С воплем
и матом я подпрыгнул, зажимая самое дорогое, а Иванович под общий хохот еще
и поддел:
вареными-то?
что меня жарят как курицу в огромной духовке, Чапай с Андреем принялись
охаживать меня вениками, норовя получше приложиться к моей больной части
тела. Сердце так и норовило выскочить через горло, пот заливал выпученные
глаза, я орал что-то бессмысленное, а потом рванул, как мне показалось, к
выходу. Хорошо, Потапов успел перехватить меня в шаге от очага, а иначе
вместо курицы из меня получился бы хороший шашлык.
сквознячком. Остро пахло березовым веником и сосновым духом от лежащего на
полу лапника. Надо ли говорить, что первым, позабыв про чирьяк, в тот раз
выскочил я. То, что чирей у меня прорвало, я обнаружил лишь когда стал
одеваться. Иванович для профилактики приляпал пластырем к ране лист
подорожника, на том мое лечение и кончилось.
так это гнус и комары. Они появились в тайге с наступлением настоящего
тепла. Ну, комары как комары, может, чуть побольше обычных и размером и
количеством. На работе, днем еще ничего. По руслу реки постоянно тянул
ветер, и донимали они только в безветренную и пасмурную погоду. А вот
вечером наступал просто судный час. Мужиков они доводили до исступления.
Ужинали лишь под прикрытием
процедуру приходилось совершать и в домике. Кроме того, перед сном окна и
двери обрабатывали вонючим репеллентом, но он помогал часа на три-четыре, и
к утру кровососущее племя стабильно будило нас, проникая в какие-то
невидимые глазу щели.
другое, я понял буквально в первый же день, попав к этим тварям на обед. В
тот день, растопив баню, я напросился в поход с Олежкой Чигрой. Время от
времени он совершал небольшие вылазки в тайгу за диким луком и некоторыми
травками, добавляемыми им в чай. Этот дитя Москвы настолько полюбил тайгу,
что уже третий год после армии вербовался поваром в разного рода экспедиции,
совсем забросив столичную жизнь. Федьке было лень до смерти таскаться битый
час по сопкам за поваром с тяжелым карабином наперевес, и он милостиво
переложил эту обязанность на меня, пообещав даже присмотреть за баней. Пока
шли по вырубленной нашими рьяными плотниками пустоши, все было хорошо,
солнце припекало, ветерок обдувал. Мною двигало в основном любопытство, еще
бы, столько времени в тайге, а ничего не видел, кроме сумрачного пейзажа
Катуги да ее грязной воды под ногами. Чем выше поднимались в гору, тем
больше у меня возникало ощущение, что вот сейчас мы отойдем подальше и
заблудимся. Трава становилась все выше, исчезли протоптанные тропинки, и
лишь далеко разносящееся по округе тарахтение дизельной электростанции еще
как-то подсказывало обратную дорогу. Я покосился на Олега, но его лицо
оставалось невозмутимым.
странно кружится голова. То ли от этого чересчур чистого воздуха и
переизбытка кислорода, а может, и от завораживающего покачивания верхушек
деревьев. Не поспевая за поваром, я почти бежал за ним, истекая потом. А тот
шел легко, и меня спасало только то, что он часто останавливался, раздвигал
траву и рвал какие-то цветы, показывал их мне, говорил названия. Я как
ученый слон послушно кивал головой, тут же забывая, как они выглядят. Лишь
названия застревали в дурной башке: солодка, белоголовник, бадун, аир. Еще
этот дурацкий карабин неимоверно оттягивал шею. Пришлось перестать
рисоваться, изображая из себя рейнджера в дебрях Амазонки, и перевесить его
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Влодавец Леонид
Никитин Юрий
Гуль Роман Борисович
Андреев Николай